Чтение 6–й страницы книги ~Элайзабел Крэй и Темное Братство~

- Я вот чего не могу понять, - сказала она. - Что я такого сделала, чтобы оказаться в столь ужасном положении?

- В частности это мы и должны выяснить, - сказал Таниэль.

- В таком случае, я предаю себя в ваши руки, Таниэль Фокс, - решительно произнесла девушка, - потому что мне больше не на кого положиться.

Над Лондоном сгустилась тьма, и каждый из них троих чувствовал, насколько опасен враг, который подстерегал их где-то там, снаружи. В ожидании рассвета они решили спать по очереди, сменяя друг друга.

Часть вторая

ЛОСКУТНИК

Черити-стрит

Убийства "зеленых флажков"

Присцена Вестон была женщиной богобоязненной, но в последние несколько минут в жизнь ее вмешалось нечто такое, чего она страшилась куда больше, чем Вседержителя, и это нечто скрывалось где-то позади нее в сумрачных переулках.

Туман вновь окутал улицы своим призрачным покрывалом, и казалось, что он уже никогда не рассеется, не растает даже под лучами солнца. Луна скрывалась за плотной завесой облаков, и с земли ее совсем не было видно. Нынче в Лондоне было тихо, пустынные улицы ждали рассвета - один лишь он мог разогнать все ужасы, притаившиеся в сумрачных аллеях и тупиках. Близилась зима, и в городе царил холод, он проникал внутрь жилых комнат сквозь щели в оконных рамах, и влага, скопившаяся за стеклами с внутренней стороны, превращалась в лед, прозрачный и чистый, как вода. Пабы и трактиры опустели, и тишину нарушал только гул фабричных машин, доносившийся издалека.

К чему-чему, а к тишине и покою Прис было не привыкать. По милости своего родителя, когда ей было всего четыре годика, она почти полностью потеряла слух: хлебнув лишнего, отец так сильно хлопнул ее ладонями по ушам, что у нее лопнули барабанные перепонки. Но никакого покоя в данный момент она не испытывала. Куда там! Хотя на улицах и было пустынно и тихо, точно на погосте, внутри ее головы раздавались звуки, громкие как никогда. Она слышала шум собственной крови, бегущей по венам, звук собственного дыхания и громкий, словно барабанная дробь, стук сердца в груди.

Ее преследовал Лоскутник. Он крался за ней, он был сейчас где-то там, позади.

Вот уже пятнадцать лет, как этот убийца наводил ужас на жителей Лондона, орудуя преимущественно близ северного берега Темзы. В течение пятнадцати лет лондонские матери грозили своим расшалившимся детишкам: "Быстро в постель, а не то тебя схватит Лоскутник!" Мало кто из шалунов знал, что Лоскутник никогда не убивает ни детей, ни мужчин - только женщин. Кое-кто считает его наполовину монстром, порождением Черной Эннис, которая однажды совокупилась с мужчиной и, пока высасывала из несчастного всю кровь, приняла его семя в свое лоно. Но если, отбросив подобные суеверия, признать, что Лоскутник являлся все же человеком, то невозможно отказать ему в чрезвычайной хитрости и изворотливости, в дьявольском уме, с какими он всякий раз уходил от пилеров. Шутка ли, ему удавалось в течение полутора десятков лет держать в страхе население целого города и при этом сохранять свое инкогнито, если не считать тех нескольких поверхностных описаний его внешности, которые сумели дать чудом выжившие жертвы и благодаря которым он и обрел свое прозвище.

И вот теперь Прис увидела его воочию, эту жуткую маску, широкое круглое отверстие для рта посреди лоскутов серой мешковины, смертельный оскал под роскошным темно-каштановым женским париком. Он стоял, окутанный туманной дымкой, на перекрестке Черити-стрит и Шрю-лейн. Со сложенными на груди руками, в длинном плаще, застегнутом на все пуговицы. Казалось, он всю ночь там дожидался Прис. Она бросилась бежать. Не слыша за собой его шагов, она тем не менее знала, что он пустился в погоню. Во всем огромном Лондоне Лоскутник нынче выбрал своей жертвой именно ее, и она бежала от него что было сил, спасая свою жизнь.

Район, прилегавший к Черити-стрит, представлял собой хаотичное переплетение переулков, дорожек, аллей, многие из которых, петляя и извиваясь под самыми немыслимыми углами, внезапно обрывались или заканчивались тупиками. Случайный снаряд во время Vernichtung разрушил эту часть города, и те, кто там впоследствии поселился, стали снова ее отстраивать, кто как мог и умел. Дома, стоявшие на противоположных сторонах улиц, вверху почти соприкасались один с другим, так что в ясную погоду между желобами их крыш виднелись лишь узкие полоски неба. В некоторых из них сейчас горели огни, свет их тусклыми пятнами пробивался сквозь окутавший Лондон туман.

Прис бежала, не разбирая дороги, то и дело оглядываясь через плечо и окидывая безумным взглядом пустынную улицу. Однажды ей показалось, что вдали мелькнул расплывчатый силуэт преследователя, но вскоре его поглотила туманная мгла. Уличные фонари равнодушно рассеивали вокруг своих столбов слабый, тусклый, призрачный свет. Им не было дела до ее беды.

Она не могла слышать ничего, кроме шумов собственного тела. Прочная завеса глухоты отделяла Прис от окружающего мира, взгляд застил туман.

Какое-то маленькое существо вдруг выскочило перед ней на дорогу, замерло на долю секунды и припустило обратно, взбежав на ступени крыльца, с которого только что спустилось. Кошка, вспугнутая стуком ее подошв о мостовую. Прис едва успела заметить зверька, как вдруг почувствовала, что скользит по тротуару, теряет равновесие и падает.

"Лед", - успела подумать она и растянулась во весь рост, больно ударившись щекой о булыжник тротуара. Перед глазами у нее вспыхнули ослепительные искры.

Но боль не остановила Прис. Всхлипывая, она вскочила на ноги. Ее щека, губа и кожа на подбородке начали быстро распухать. Она перебежала с тротуара на мостовую в надежде, что на булыжниках ее башмаки не станут так отчаянно скользить. Но разве это могло ее спасти?

В ужасе снова оглянувшись через плечо, Прис увидела преследователя: Лоскутник стоял там, позади, его темная тень угадывалась в туманной мгле. Он ждал, пока его жертва поднимется на ноги, чтобы продолжать погоню.

С жалобным криком Прис бросилась к дверям дома, в окнах которого горел свет.

- Спасите! - взмолилась она и забарабанила в дверь. - Спасите ради Господа Бога! Здесь Лоскутник!

Но ей только казалось, что она выкрикнула эти слова: не имея возможности слышать свой голос с четырехлетнего возраста, Прис почти утратила способность к членораздельной речи. И с губ ее вместо просьбы о помощи слетала какая-то невнятная тарабарщина. Прис опять закричала, зовя на помощь, и снова вместо слов издала неразборчивое мычание.

Между тем Лоскутник стал неторопливо приближаться к ней, и с каждым шагом его фигура все отчетливее выступала из тумана. Полумертвая от страха, Прис добежала до следующего дома и что было сил заколотила в дверь. Возможно, его обитатели решили, что к ним рвется какая-то сумасшедшая, но, быть может, они просто не желали ни во что ввязываться. Во всяком случае, они задернули занавески и дверь не открыли.

Прис вскрикнула от ужаса и еще раз оглянулась на Лоскутника, который спокойно шагал к ней, точно кот, играющий с мышью. Перед взором ее опять предстала жуткая маска смерти, обрамленная роскошными локонами парика, а еще она заметила в его левой руке длинное и широкое лезвие ножа - оно зловеще блеснуло в свете уличного фонаря.

Прис снова бросилась бежать, трясущимися губами беззвучно повторяя слова молитв. Разве она не была всю свою жизнь ревностной христианкой? И усердной прихожанкой? Почему ее? Почему он выбрал именно ее? Ведь несмотря на то что ей было ниспослано испытание в виде пьяницы-отца, который, прежде чем найти свою смерть на дне бутылки с джином, покалечил ее, отняв слух, несмотря на безвременную кончину чахоточной матери, Прис осталась тверда в своей вере. Видит бог, ее никто этому не учил - родители были атеистами, веру им заменяли джин и опий, и тем не менее, хотя у нее было достаточно причин роптать на Бога за все эти напасти, она была примерной прихожанкой, истинной католичкой и, как сама она считала, женщиной добросердечной.

Так почему же это должно было случиться именно с ней?

В течение нескольких следующих минут все мысли Прис были сосредоточены только на одном - как бы спастись, спастись от него любой ценой. Желание это затмило для нее все - она ничего вокруг не замечала, не воспринимала, не видела. Она еще дважды падала, но боли совсем не ощутила, тело ее словно потеряло чувствительность. Прис бежала, пока не закололо в груди, а мышцы не стали словно деревянные. Еще только раз она попытала счастья у одной из дверей, постучав в нее, но, как и прежде, ответа не получила и помчалась дальше. Горожане были не склонны вмешиваться в судьбы обреченных. Жители окрестностей Черити-стрит грелись у своих каминов и печурок, за надежными дверьми и наглухо закрытыми окнами и качали головами, прислушиваясь к нечленораздельным мольбам Прис. Открыть двери - значит впустить в дом беду, бормотали они себе под нос. А кроме того, как знать, может, это нечисть какая издает такие странные звуки?

Наконец Прис замедлила бег, остановилась и в изнеможении привалилась спиной к фонарному столбу, чтобы восстановить дыхание и собраться с силами. Слезы заливали ее лицо. Но, не дав себе труда их вытереть, она оглянулась и застонала - он неторопливо шел по переулку, направляясь к ней. Лоскутник собственной персоной. Казалось, он все время преследовал ее вот этой неспешной походкой, ни разу не перейдя на бег.

"Тебе никуда от меня не деться, - словно бы говорил ей каждый его шаг. - Иди же, познакомься поближе с моим ножом".

- Помогите, - прошептала Прис, но на сей раз мольба ее не имела конкретного адресата, нечастная ясно понимала, что помочь ей теперь не в силах ни одна живая душа.

Но неожиданно слова эти придали сил ей самой, так что Прис, оттолкнувшись от столба, заковыляла прочь - не потому что надеялась спастись, а просто чтобы не облегчать своему будущему убийце его задачу.

Она свернула в узкий проулок, который вел к задворкам какого-то магазина. Решетчатые ворота, которые отделяли двор от проулка, были открыты. Прис была так изнурена, что не заметила, как из пролома в стене выскользнули две тени и последовали за ней по пятам. Протяжного воя, который издали эти новые преследователи, она тоже, разумеется, не услыхала. И вообще, мысль о волках, разгуливающих по ночному Лондону, впервые пришла ей в голову, только когда что-то тяжелое прыгнуло на нее, и толкнуло мощными лапами, и навалилось сзади, и сбило с ног. Она упала с истошным криком, ударившись лбом о нижнюю металлическую перемычку ворот, и сознание ее объяла тьма.

Следующим утром детектив Эзраэль Карвер воткнул еще одну булавку в большую бумажную карту Лондона, занимавшую одну из стен их общего с инспектором Майкрафтом кабинета в полицейском управлении Чипсайда. Булавку, которую детектив поместил чуть южнее изображения Черити-стрит в Холборне, украшал бумажный флажок зеленого цвета с проставленным на нем чернилами номером семьдесят шесть.

Не сводя глаз с карты, он уселся за свой тиковый письменный стол и подпер щеку кулаком. Сквозь высокие окна в комнату лился яркий свет, в лучах его, вспыхивая, словно миниатюрные осколки солнца, плясали пылинки. В кабинете царило нечто среднее между порядком и хаосом. Деревянные панели, которыми были обиты стены, наверняка более уместно смотрелись бы в комнате университетского профессора или в библиотеке зажиточного дома, нежели здесь, в полицейском управлении. Тяжелая дверь изолировала Карвера от остальной части здания с царившей там суматошной рутиной - преступниками, которых вели на допрос, явившимися с жалобами горожанами, вызовами по тревоге, рапортами и прочим. Здесь же, в кабинете, было тихо и покойно. Детектив встал и подошел к окну, чтобы еще раз полюбоваться ясным небом, ласковым светом этого на удивление погожего, если не сказать жаркого денька. Взгляд его лениво блуждал по окрестностям, выхватывая то высокий церковный шпиль, то неказистое здание фабрики, унылые работные дома, узкие печные трубы, устремленные к небу, и внезапно грудь его затопила нежность к огромному городу и его обитателям. В голове Карвера мелькнула мысль, что до сего момента он и понятия не имел, как сильна его привязанность к этим местам, где он родился, вырос и провел всю свою жизнь. Стоя у сводчатого окна и глядя сквозь частый переплет на улицу, он ощущал, что в душе у него в эти самые минуты совершается перемена, которая неизбежно затронет его характер и представления о жизни, сделает его другим человеком.

Но в этот исполненный значимости миг, когда на детектива Карвера почти снизошло своего рода откровение (если только он не заблуждался на сей счет), дверь кабинета с шумом распахнулась, впустив внутрь инспектора Майкрафта со стопкой рапортов в руке.

- Доброе утро, Карвер, - буркнул он, не поднимая глаз.

- Приветствую вас, инспектор Майкрафт, - вежливо отозвался детектив, ничем не выказав своей досады на коллегу за столь несвоевременное вторжение.

Майкрафт бросил бумаги на свой стол и взглянул на детектива. Карверу было около тридцати. Роста он был среднего, широкоплеч, с зачесанными назад черными волосами и густыми черными усами. Поверх коричневой сорочки он носил черный двубортный жилет. Брюки его, тоже коричневые, но более темного оттенка, чем сорочка, были тщательно выглажены. Детектив выглядел, как всегда, аккуратным и подтянутым. Чистоплотность была его второй натурой. Если бы не Майкрафт с его расхлябанностью, в их кабинете всегда царил бы идеальный порядок. Но Карвер, как человек воспитанный, неизменно воздерживался от замечаний в адрес коллеги на этот счет.

- Номер семьдесят шесть, - недовольно буркнул Майкрафт и прибавил: - Пора бы уже нам взяться за этого типа, Лоскутника.

Карвер улыбнулся уголками губ, давая понять, что оценил шутку, ставшую для них дежурной за последние два года. В течение этого времени у них только и разговоров было, что о Лоскутнике и о том, как бы к нему наконец подступиться. Майкрафт повторил сейчас эту шутливую формулу, только чтобы отдать дань сложившейся традиции.

- Как там потерпевшая? - спросил Карвер.

- Ей чертовски повезло, что осталась в живых, - ответил Майкрафт, откидываясь на спинку своего кресла. - Блажит не умолкая, что это, мол, Господь ее спас.

- Господь спас ее, подослав на подмогу парочку волков? - Карвер поерзал в кресле, изогнув бровь.

Майкрафт не ответил, занятый важным делом: он вытащил из нагрудного кармана сигару и отрезал ее кончик серебряной машинкой. Сделав первую затяжку и с довольным видом выпустив из ноздрей дым, он позволил себе возразить:

- Главное, она осталась жива. В ее словах, согласитесь, есть своя логика, учитывая, что она всего лишь пятая из всех женщин, кому удалось вырваться из лап Лоскутника за целых пятнадцать лет.

- И все же, - не сдавался Карвер, - подвергнуться нападению дикого зверя, на мой взгляд, не лучший из способов спасения от злодея с ножом.

Майкрафт нацелил на него горящий кончик своей сигары и назидательно произнес:

- Пути Господни неисповедимы.

- Но еще куда менее исповедимы пути нашего доброго приятеля мистера Лоскутника, - в тон ему отозвался Карвер и стукнул по столу костяшками пальцев.

- Девица наверняка скоро поправится, - сказал Майкрафт. - Несколько царапин, пара глубоких ран. Я допросил того типа, который спугнул волков. Он траппер. Ну, знаете, стреляет медведей где-то на Юконе, шкуры добывает. У него здесь магазин меховых изделий, которым заправляет семейство, пока он в отъезде. - В разговоре возникла пауза, в течение которой Майкрафт посасывал сигару и не сводил с Карвера подозрительного взгляда прищуренных глаз. - Ну не странное ли дело, что из всех людей на земле ей в ту минуту встретился именно специалист по отстрелу диких животных?!

Карвер сцепил ладони на затылке и откинул голову назад.

- Вас послушать, так ее и в самом деле спасло само Провидение.

Майкрафт, уловив в его голосе насмешку, ограничился лишь неопределенным, ни к чему не обязывающим мычанием.

- Ну, отбросив метафизику, - бодро заговорил Карвер, - подытожим: благодаря мисс Вестон у нас, по крайней мере, появилась новая зацепка. - Поднявшись из кресла, он подошел к карте. - Лоскутник всегда повторяет попытку на том же месте, где его постигла неудача. Во всяком случае, именно так он поступал все четыре предыдущих раза, когда ему не удалось умертвить свои жертвы. - Он указал на несколько парных флажков, воткнутых в бумажную карту. - Если он и нынче последует своим неписаным правилам, нам надлежит вскоре ожидать его очередной вылазки на довольно ограниченной территории в пределах полумили вот от этого места.

Карвер ткнул пальцем в булавку с флажком, обозначавшую последнее убийство, и в который уже раз стал пристально вглядываться в карту. Из всех флажков, увенчивавших булавки, семь были зеленого цвета. Снабженные, как и все остальные, номерами, они были разбросаны по всей карте, в отличие от прочих, тесно группировавшихся в пределах одного небольшого ее участка.

- Детектив! - поддразнил его Майкрафт. - Неужели вы еще не устали ломать над этим голову?

Карвер смущенно потер пальцем переносицу.

- Ничего не могу с собой поделать. Во всем этом есть какая-то система, я это чувствую. Особенно в том, что касается проклятых убийств "зеленых флажков".

Убийства "зеленых флажков", по мнению Карвера, были новой важной вехой в охоте за Лоскутником. Название этому направлению своей деятельности дал сам детектив, начав отмечать на карте Лондона некоторые из убийств булавками с зелеными флажками, чтобы выделить их из ряда остальных. Название было каким-то слишком уж невинно-игривым, если принять во внимание, какие мрачные злодейства за ним стояли, но людям, которые ежедневно имели дело со всякого рода преступлениями, порой не хватало именно такой безобидной шутки, пусть она и отдавала терпким душком черного юмора. Им было нужно что-то в подобном роде, чтобы не сойти с ума.

Все это началось с год тому назад. Убийства, совершаемые далеко за пределами территории Лоскутника, границ которой он прежде строго придерживался. К западу от его излюбленных мест, в Хаммерсмите, и далеко к востоку, в Попларе, а одно даже в Старом Городе. Преступлениям этим был свойствен его почерк, а Лоскутник в последние годы, с тех пор как был изобличен и казнен Джо Кошачья Лапа, слыл в Лондоне своего рода монополистом по части серийных убийств. Обезображенные тела жертв, лишенные глаз, языков и сердец, которые убийца удалял с мастерством профессионального хирурга, обнаруживали со сложенными на окровавленной груди руками, их безглазые лица были повернуты в сторону ближайшей дороги. Но все эти последние случаи не могли быть делом рук Лоскутника, потому что он никогда не совершал своих злодейств за пределами строго определенной территории. Карвер был в этом железно убежден.

Согласно одной весьма распространенной теории, которая основывалась на манере Лоскутника обезображивать свои жертвы и придавать им определенную позу, он якобы состоял членом одной из многочисленных подпольных сект. Кар-вер в это не верил. Он полагал, что любая из так называемых "сект" в Лондоне - это всего лишь сборище богатых бездельников, которые развлекаются, возжигая черные свечи и вычитывая вслух всякую чушь из трехпенсовых руководств по черной магии. Не верил детектив и в слухи о некоем Братстве. И нисколько не сомневался, что за Лоскутником не стоит ни одна из тайных организаций.

Он часами простаивал у карты, глядя под разными углами на зеленые флажки и пытаясь понять, есть ли в их расположении какой-то особый смысл. Взятые вместе, они составляли некий рисунок, и ему мерещилась в нем определенная преднамеренность, умышленность. В самом деле, расстояние между кенсингтонским убийством и злодеянием в Баттерси было почти ровно вполовину меньше дистанции между кенсингтонским и попларским. Создавалось впечатление, что и места четырех остальных были выверены с математической точностью. Вместе они складывались в какую-то фигуру, детектив это чувствовал, - но фигуру, которая была, во-первых, ему незнакома и лишена симметрии, а во-вторых, еще не завершена, и оттого он терялся в догадках, где именно на карте появится очередной зеленый флажок. В том, что это случится, Карвер был совершенно уверен.

Майкрафт же упрямо настаивал на том, что убийства "зеленых флажков" были делом рук Лоскутника. Хотя все они случились вне его территории, Майкрафт отказывался верить, что кто-то другой так дотошно копирует манеру серийного убийцы. Невозможно, доказывал он, чтобы кто-то, совершив семь убийств меньше чем за год, сумел выйти сухим из воды и не наследить, ведь даже Лоскутника кое-кто видел воочию, и случалось это преимущественно на заре его деятельности, когда он убивал не более трех-четырех женщин в год. Майкрафт не допускал и мысли о том, чтобы в Лондоне мог орудовать еще один серийный убийца помимо Лоскутника, к тому же превосходящий последнего умом и ловкостью. Карвер, которому было ясно как день, что убийства "зеленых флажков" не являлись делом рук Лоскутника, был убежден, что Майкрафт ошибается. Из чего вытекало минимум два вопроса. Во-первых, что же заставляет Майкрафта так горячо отрицать саму возможность появления другого преступника, копирующего почерк Лоскутника? А во-вторых, кто совершает убийства "зеленых флажков"?

Кривые Дорожки

Гриндл

Карвер совершает открытие

В самом сердце Лондона есть тайная цитадель: тесные трущобы, где замшелые камни крошатся от одного к ним прикосновения, где из ржавых желобов сочится вода, где в сточных канавах смердят нечистоты. Место это не обозначено ни на одной из карт. В этих мрачных закоулках вольготно чувствуют себя крысы, птицы-падальщики и прочая живность, которой несладко живется в других частях города. Зато здесь она чувствует себя почти на равных с прочими обитателями, вполне сравнимыми с ней в хорошем и плохом. Здесь не существует законов, сюда не заглядывают пилеры, не заезжают кебы. И даже цеппелины, которые поднимаются в небо с летного поля в Финсбери-Парке, избегают слишком низко пролетать над этими местами. Именно сюда, в Кривые Дорожки, держали путь Таниэль, Кэтлин и Элайзабел, потому что очутиться в этих местах, при всех опасностях, которыми они изобиловали, было все равно что исчезнуть с лица земли.

К полудню они добрались до Кэмдана, улицы которого были залиты холодным, слепящим светом ноябрьского солнца, безжалостно обнажившим все несовершенство этой части города, переходящее порой в ничем не прикрытое уродство. Отсюда было уже рукой подать до Кривых Дорожек. На каменных стенах висели клочья афиш, приклеенных когда-то рукой одного из отчаянных уличных мальчишек и возвещавших о прибытии в Лондон русской цирковой труппы и о премьере на Пикадилли. Пустые кульки из коричневой оберточной бумаги скользили по тротуарам, гонимые ветром, иные из них падали в сточные канавы, ударяясь об окоченевшие крысиные трупы. Сверху на путников взирали окна с темно-серыми, почти что черными стеклами. Цвет этот они приобрели благодаря близости заводов, из многочисленных труб которых по целым дням валил густой угольный дым. Отсюда можно было разглядеть и эти трубы, и столбы черного дыма, который так и лез в ноздри, если ветер менял направление.

После событий минувшей ночи Элайзабел очень переменилась. Воля ее, как ни странно, значительно окрепла от осознания того, что кто-то посторонний внедрился в ее мозг. Она поняла, что подлинной причиной отчаянных страданий, которые она испытывала в последние дни, было неведение. Теперь же, когда источник бед был обнаружен, присутствие в ее теле духа Тэтч казалось ей куда менее опасным, чем прежние сомнения в собственной психической вменяемости. Элайзабел не забыла, как Тэтч испугалась ее во время их ночного диалога. Поразмыслив о том происшествии, девушка подробно рассказала о нем Таниэлю, пока они собирали вещи, собираясь на рассвете покинуть дом на Крофтерс-Гейт.

- Мне теперь многое стало гораздо яснее, Таниэль, - сказала она, помогая ему отобрать из беспорядочно сваленных вещей самое необходимое. - Мне кажется, я начинаю понимать, что со мной случилось.

- Тогда попробуйте что-нибудь вспомнить, -предложил он, взглянув на Элайзабел с таким неподдельным участием, что по всему телу ее пробежали теплые волны радости. - Не получается?

- Так... какие-то обрывки, - вздохнула она. - Но я многое знаю... Как бы мне это получше вам объяснить... Я представить себе не могу, откуда, как и почему мне это стало известно. Но... Мне все время кажется, что я начинаю понимать, не вспоминать, а именно понимать многие вещи.

- Ясно, - кивнул Таниэль, пытливо глядя на нее своими бледно-голубыми глазами. - Тогда расскажите, как вы себе представляете все происходящее?

- Позапрошлой ночью, - сказала Элайзабел, - Кэтлин развесила и нарисовала эти вещи... эти амулеты и магические знаки в моей комнате. - С виноватой улыбкой она коснулась его руки. - Я хотела сказать, в вашей комнате.

Таниэля от этого прикосновения словно током ударило, он никогда еще не испытывал ничего подобного, однако ему удалось изобразить на лице любезную улыбку и произнести в ответ на извинения за оговорку какие-то подходящие к случаю вежливые слова. Девушка убрала руку и продолжила:

- И тогда же это чудовище пришло за мной...

- Дрог, - машинально подсказал Таниэль.

- Вот, значит, кто это был. - Она поежилась. - Я предпочла бы вообще ничего о нем не слышать и не знать, но куда от этого денешься. Во всяком случае, амулеты и магические знаки Кэтлин его отпугнули. Я тут подумала, почему же эта Тэтч не заставила меня встать с кровати и отпереть ему дверь. Ведь на следующую ночь она это проделала. А потом меня осенило.

- В тот первый раз вы не приняли снотворное, - воскликнул Таниэль.

- Вот именно! - подхватила Элайзабел, хлопнув в ладоши. - А на следующую ночь приняла, и потому Тэтч сумела осуществить задуманное. Видите ли... судя по тому, что вы мне рассказали о церемонии вселения вызванного из небытия духа в чье-то тело... Думаю, что раз между душой, которая в нем обитала всегда, и чуждым духом происходит борьба, то победить должен сильнейший.

- И вы считаете, что у вас достанет сил с ней справиться? Что она смогла взять над вами верх, только когда вы находились под действием снотворного?

- Да! - В голосе девушки звучала уверенность и непоколебимая решимость.

- Я вот думаю, наверное, не кто иной, как Тэтч, ввергла вас в то состояние, в каком я вас застал тогда, в Старом Городе. По-моему, все сходится. - Он внимательно посмотрел в глаза девушки. - Но мне интересно, как вы сами-то до всего этого додумались?

- Мне тоже, - призналась она.

Помолчав, Таниэль убежденно произнес:

- Мы непременно найдем ваших родителей. И выясним все до конца.

Элайзабел ничего на это не ответила.

Теперь они все дальше углублялись в Кривые Дорожки, и она начала понимать, почему этот неведомый большинству участок территории Лондона получил такое название. Дома здесь лепились друг к дружке теснее, чем где бы то ни было, и улочки, по которым шли она, Таниэль и Кэтлин, то и дело неожиданно петляли в стороны, раздваивались и сливались воедино. Проходы между заброшенными складами порой оказывались настолько узкими, что протиснуться в них можно было только с большими усилиями. Не раз случалось, что путь им преграждали руины, оставшиеся здесь еще со времен войны, и тогда приходилось возвращаться назад и идти в обход. Сколько ни бродили они по Кривым Дорожкам, им здесь почти не встречались люди, если не считать нескольких калек-попрошаек, которые, не попытавшись даже выклянчить у них монетку, молча прошмыгнули мимо. Откуда-то издалека слышались то взрывы дикого хохота, то шум потасовки, но, за исключением этих звуков, вокруг царила тишина. Все здесь словно вымерло.

- Куда же мы все-таки идем? - допытывалась Элайзабел. - Кого и что мы ищем?

- Тех, кто нам нужен, не так просто отыскать, - ответил ей Таниэль. - Надо дождаться, чтобы они сами нас заметили.

- Но почему здесь так тихо? - не унималась она.

- Нищие днем уходят в город на работу, - пояснил Таниэль, потирая веко. Глаза его после событий минувшей ночи все еще были красными, слезились и чесались, но лопнувшие сосуды, к счастью, заживали на удивление быстро, и боль его уже не беспокоила. - А те, кто здесь остался, избегают встреч с незнакомцами. Так безопаснее. Потерпите до вечера. Тогда вам представится случай увидеть Кривые Дорожки и их обитателей во всем великолепии.

- Надеюсь, ты полностью отдаешь себе отчет в том, что делаешь? - весело обратилась к нему Кэтлин.

Таниэль метнул в ее сторону сердитый взгляд и снова заговорил с Элайзабел:

- У меня здесь есть друг, зовут его Кротт, он король нищих, один из четырех королей, которые властвуют в этих местах. Он нам поможет. Нам необходимо спрятаться как можно надежнее, и еще нам надо распутать эту зловещую историю до самого конца. Вот-вот должно свершиться что-то чудовищное. И за этим стоит Братство. Им удалось вызвать из небытия дух, который обитает теперь в вас, им оказалось под силу поднять из глубин морских дрога и заставить служить себе бог знает кого еще, чтобы вернуть вас или убить.

Элайзабел растерянно заморгала, не зная, что и сказать на это. Помолчав, она спросила:

- А кто они такие, короли нищих?

- Нищенство в Лондоне - такое же ремесло, как, скажем, воровское или плотницкое, - охотно пояснил Таниэль. - У плотников есть свой цех, у воров - своя гильдия, а у попрошаек есть короли. Похоже, в прежние времена король был только один, но потом сообщество нищих раскололось на четыре отдельные шайки, и у каждой появился свой предводитель. Шайка обеспечивает всех своих членов работой, за что те отчисляют в общую кассу часть ежедневного заработка. Шайка также следит за тем, чтобы посторонние не попрошайничали на ее территории. - Пожав плечами, он прибавил: - Вот, пожалуй, и все, что мне известно об этих людях.

- А Кротт? Что он за человек?

- Он знал моего отца. К жене Кротта присосался инкуб. Это такое чудовище, оно впивается человеку в спину. Его нельзя ни видеть, ни осязать, но он заставляет свою жертву горбиться и отнимает у нее силы, душевные и физические, человек слабеет, и свет делается ему не мил. Желание жить полностью пропадает, и однажды несчастный опускается на колени, а потом падает, чтобы больше никогда уже не подняться.

Глаза Элайзабел подернулись дымкой печали.

- Это ужасно, - сказала она.

- К счастью, избавиться от них довольно легко, гораздо труднее их обнаружить. Каким только докторам не показывал свою жену Кротт, пока, совсем отчаявшись, не привел ее к моему отцу. Тот уничтожил инкуба, но было уже слишком поздно, вскоре она умерла. Однако Кротт навсегда сохранил благодарность отцу за то, что тот дал ей возможность счастливо прожить немногие оставшиеся дни. Они дружили до самой гибели моего отца. Я надеюсь, что Кротт и ко мне отнесется с приязнью.

Карманные часы Таниэля показывали три пополудни. Вдалеке ударил церковный колокол. И лишь после этого Кривые Дорожки обратили свое милостивое внимание на троих чужаков, невыспавшихся, усталых, измученных многочасовыми блужданиями без смысла и цели. Все трое почувствовали огромное облегчение, когда в одном из тесных переулков к ним подошел коротышка с узким крысиным лицом, облаченный в рваный коричневый плащ, и дребезжащим голосом спросил:

- Эй, вы, часом, не заблудились?

- Ты не из шайки Кротта? - поспешно отозвался Таниэль.

- М-м. Так вам надобно кого-то из Кроттовых? Это не ко мне, я человек Рикарака. - Он оглядел каждого из них с головы до ног, немного поразмыслил и кивнул: - Ладно. Обождите тут, - и с этими словами в мгновение ока исчез за углом.

Несколько минут протянулось в безмолвном ожидании, пока наконец перед ними не предстал еще один обитатель здешних мест. На сей раз это был согбенный старик, одну из щек которого обезображивали многочисленные глубокие шрамы. Не иначе как много лет назад он в недобрый час повстречался с каким-то диким зверем. Одежду старика составляли многослойные лохмотья, шея у него была кривая, обнаженные до локтей руки покрывала мелкая старческая "гречка".

- Я прозываюсь Гриндлом, - низким, исполненным достоинства голосом возвестил он. - Что у вас за дело до Кротта, чужаки?

- Меня зовут Таниэль Фокс, я истребитель нечисти, - последовал ответ. - А это Кэтлин Беннет, мы с ней коллеги. Имя же этой юной леди - Элайзабел Крэй.

- Знаю, слыхал про вашего родителя, мастер Фокс, - сказал Гриндл и выразительно помотал головой. - Только нет у нас в Кривых Дорожках этой нечисти, монстров этих.

- Мы здесь не по делам службы. Я желал бы получить аудиенцию у господина Кротта, - пояснил Таниэль.

- Да неужто? - криво ухмыльнувшись, вопросил старец. Вон чего захотели!

У Эзраэля Карвера выдался на редкость трудный день, хотя никаких особых причин для того, чтобы считать его таковым, не было: в течение всего времени, проведенного детективом на службе, не случилось ни одного из ряда вон выходящего происшествия. Карвер просто устал, и терпение его было на пределе. Ему стоило немалого труда сохранять на лице вежливую улыбку, разыскивая по всему полицейскому управлению Чипсайда необходимые для работы папки с документами, которые туповатый секретарь, как всегда, положил не на место.

А еще детектива страшно раздражала бестолковая суматоха, которая царила в здании управления. Казалось, с каждым днем все больше народу осаждало стойку дежурного и рассаживалось на жестких скамьях в приемной. Город неуклонно деградировал, этого невозможно было не признать. Со времен Vernichtung Лондон все катился и катился по наклонной плоскости. С тех самых пор, как проклятые пруссаки забросали его бомбами двадцать с лишним лет тому назад. С самого появления нечисти.

Разыскав наконец нужные ему бумаги, Кар-вер вернулся в кабинет и плотно затворил за собой дверь. Майкрафт, который незадолго перед этим куда-то отлучился, все еще отсутствовал. Карвер уселся в кресло и разложил бумаги на столе.

Сказать по правде, Майкрафт ему вообще-то нравился. И хотя, еще во времена службы в Холборне, у них с инспектором не раз случались мелкие стычки, Карвер без малейших колебаний согласился заняться расследованием преступлений Лоскутника, хотя это и предполагало его ежедневное тесное сотрудничество со своим былым антагонистом. С тех пор минуло два года. Они хорошо друг друга узнали, и отношения их складывались на основе взаимной терпимости. Кроме того, Карвер ценил то привилегированное положение, которое занимало их с Майкрафтом подразделение в силу важности поставленной перед ними задачи, и ту высокую степень независимости в принятии решений, которую предполагала возложенная на них особая миссия.

"Так-так, - думал он, склоняясь над документами. - Все праздные мысли побоку. Надо наконец что-то решить с этими убийствами "зеленых флажков"".

Он рассеянно постучал карандашом по верхним зубам, бросил взгляд в темнеющее окно, с досадой подумав, как, должно быть, холодно будет нынешним вечером и ночью. Холодно и уж как пить дать туманно. Вдохновение все никак не приходило, а поскольку в ожидании его появления добросовестный детектив не мог себе позволить бездельничать, он решил позвонить доктору Пайку в "Редфордские угодья" и спросить, не нашел ли тот времени ознакомиться с данными, которые были ему предоставлены полицейским управлением. Некоторое время тому назад по предложению Майкрафта доктора Пайка ввели в детали убийств "зеленых флажков", с тем чтобы он дал свое профессиональное заключение, является ли убийца Лоскутником или же его подражателем. В последнем случае доктор, вполне возможно, сумел бы набросать примерный психологический портрет преступника, чем существенно облегчил бы для полиции его поимку. Карвер вообще-то был против подобной утечки конфиденциальной информации, но Майкрафт его заверил, что Пайку вполне можно доверять. Наверное, разумнее было бы дождаться возвращения инспектора, чтобы он сам провел переговоры со своим приятелем Пайком, но ждать детективу не хотелось и он решил действовать самостоятельно.

Подняв с рычага телефонную трубку, он внезапно вспомнил, что не знает номера Пайка. Пришлось прибегнуть к услугам оператора и просить того соединить его с "Редфордскими угодьями". Но оператор ответил, что в его списке данного заведения нет. Извинившись, детектив повесил трубку.

Глупость какая, подумал он и отправился искать записную книжку Майкрафта в ящике его стола. Уж в ней-то наверняка будет значиться нужный номер. Книжка нашлась сразу, но, раскрыв ее, детектив Карвер испустил тяжкий вздох: почерк у Майкрафта был просто чудовищный, и разобрать его скоропись стоило большого труда. Кроме того, у старшего инспектора, как выяснилось, была неприятная привычка бездумно рисовать на полях всякую чепуху. Эти уродливые изображения раздражали глаз и осложняли поиски нужного имени в паутине каракуль. В добавление ко всему, Майкрафт заносил в книжку адреса и телефоны не в алфавитном порядке, а как придется. Когда Карвер наконец разыскал на одной из страниц имя Пайка, под ним значилось: "Номер телефона - см.: Люсинда Уотт, секретарь". Шепотом выругавшись, детектив снова начал листать неопрятные страницы в поисках теперь уже Люсинды Уотт. И тут вдруг движения его пальцев замедлились, а на лбу обозначилась глубокая морщина. Он вернулся на пару листков назад и в изумлении уставился на изображение, которое невольно привлекло его взгляд.

Майкрафт, не принадлежа, насколько мог судить детектив, к числу художественных натур, оказался тем не менее весьма изобретательным в разрисовывании листков своей записной книжки. Здесь были несколько драконов, на одной из страниц красовался разносчик булочек с пухлыми щеками, изображенный, вероятнее всего, в минуту острого приступа голода, на что указывала также и весьма кощунственная подпись под рисунком: "Второе Пришествие"; а также Юнион Джеки в великом изобилии. Но не эти невинные карикатуры привлекли внимание Карвера. Кроме них, на одной из страниц была картинка совсем другого рода: что-то, напоминавшее искривленную створку морской раковины и одновременно походившее на глаз в обрамлении густых ресниц... Нет, скорее то был какой-то странный клыкастый осьминог, или кит, или... Детектив не знал, что и подумать. Рисунок был заключен в круг, этакое подобие значка или эмблемы. В иной ситуации он не вызвал бы у Карвера никакого интереса, но теперь в его быстром уме молнией мелькнула догадка.

Он перевел взгляд с рисунка на карту и обратно. Затем, вынув из ящика собственного стола карту Лондона более мелкого масштаба, быстро отметил на ней точками те места, где были совершены все убийства "зеленых флажков". Потом он соединил точки линиями и очертил получившееся изображение окружностью.

- Господи помилуй, - сорвалось с его губ при взгляде на итог этих манипуляций.

На карте Лондона красовался клыкастый осьминог из записной книжки Майкрафта. Для завершения рисунка недоставало лишь небольшого фрагмента. Точки, которыми детектив отметил места убийств "зеленых флажков", совпали с границами изображения, они приходились как раз на кончики его клыков, макушку головы, петли щупалец. Карвер увидел, что для завершения рисунка на карте не хватало всего двух точек, и отметил их карандашом другого цвета.

В кабинете вдруг стало заметно темнее, сумерки уступили место вечерней мгле.

- Господи помилуй, - повторил Карвер. - Майкрафт?!

Аудиенция у Кротта

Сделка

Крысиный король

Пиршественный зал короля Кротта представлял собой огромное помещение из голого камня с массивными колоннами и арочными сводами. Пол был выложен широкими плитами, входные двери отсутствовали, отчего зал казался бесконечным, дальние его углы, куда не доставал свет факелов, тонули во мраке.

Зато в центре, вблизи колонн, было светло и жарко - здесь над жаровнями, полными углей, витали сказочные ароматы жареной говядины, свинины и птицы. А рядом в бурлящих котлах - именно в котлах, у здешних обитателей они еще не вышли из употребления, - варились всевозможные овощи. У жаровен и котлов сновали повара, проверяя готовность блюд.

По всему периметру освещенного пространства стояли столы, за которыми сидели, поглощая свой ужин, мужчины, женщины и дети - профессиональные нищие Кривых Дорожек. Грязные и неухоженные, почти все они имели тот или иной выраженный физический недостаток: во многих бедных семьях родители нарочно калечили своих ребятишек, чтобы, выставив их затем на обозрение жалостливых прохожих, заработать на этом зрелище лишнюю монету. Несмотря на свои недуги, все собравшиеся были веселы, оживленно переговаривались друг с другом, уснащая свою речь грубыми шутками, обменивались дружескими тумаками и воздавали должное нехитрой пище, запивая ее вином из глиняных кружек. Огромный зал гудел от взрывов хохота, эхом отдававшихся от высоких сводов.

Мужчина, которого Гриндл представил как короля Кротта, сидел за одним из общих столов между широкоплечим великаном с туповатым выражением плоского лица и маленьким мальчиком, глаза которого были крепко зажмурены, а худенькое личико обрамляли пряди грязных и спутанных волос. Когда трое усталых путников вошли в зал, ребенок звонко рассмеялся над какой-то шуткой и шлепнул великана по спине, что побудило того также издать подобие сдавленного смешка.

Гриндл подошел вместе с ними к столу, за которым сидел Кротт, и поклонился. Король нищих, худощавый мужчина лет сорока, выглядел бы настоящим красавцем, если бы не шрам, который шел через всю его щеку и уродовал губу, придавая лицу с полуобнаженными верхними зубами презрительно-хищное выражение, и не глубокие оспины, которые отчетливо виднелись среди негустых волосков коротко подстриженной бороды. "Он мало похож на нищего, - отметил про себя Таниэль. - Его скорей можно было бы принять за благородного разбойника, этакого современного Робин Гуда". Подумав так, он тут же мысленно выбранил себя за неуместные фантазии.

Таниэль перевел взгляд на лицо мальчика и едва сдержал возглас изумления, готовый сорваться с губ: во внешности ребенка была удивительная деталь, которую невозможно было разглядеть издалека, от входа в огромный зал, и только теперь она бросилась ему в глаза. Мальчик вовсе и не думал жмуриться ради забавы: по кромке его век сверху и снизу шли ряды коричневых точек, соединенных стежками. Глаза ребенка были наглухо зашиты, причем вместо ниток для этого использовали тонкую проволоку.