АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ |
|
|
АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ |
|
|
|
- Это не дуб...
- Один хрен! Так завалишь или нет?!
Я начал заводиться. Неподходящее время для шуток, а девка... может, и не шутит она.
- Я не хочу умирать в дыму. Но Его смерть на себя не возьму. На мне и так...
Замолкает, отводит глаза.
- А тебя типа, бригада лесорубов в рукаве?
- Мы можем не успеть.
Я едва разобрал ее шепот. Она смотрит на дальние кусты. Нижние ветки и траву трогает белесый дым. Пока редкий. Но ветер в нашу сторону. Зелень быстро подсохнет и полыхнет. А как горят сухие травы, я уже видел. Если бы не ручеек, так бы и остались на той лужайке.
- Блин! - Хватаю Тощую за плечо. - Говори, чего делать...
Она смотрит на мою руку, потом на дерево. Мельком. И тут же отворачивается. Лицо бледное до синевы, и веки дрожат. Боится девка.
- Говори, - встряхиваю ее. Голова дергается на тонкой шее. Глаза кажутся черными от огромных зрачков. В них такой ужас, у меня пря мурашки по спине, а горло... словно крепкое, дружеское рукопожатие на нем. - Говори, - хриплю я.
- Подойди к Нему. Скажи: Тиама, я готов взять на себя твою смерть. Проснись и услышь. Потом подожди немного и приложи ладони к Нему.
- Это все?
- Да.
- Очень просто, вроде как.
- Просто, - соглашается девка. - Но если Он не услышит, ты умрешь. Потом - я.
- Почему?
- Потому, что научила.
Не это спрашивал, ну да ладно. С трудом разжимаю пальцы. Ноги, как ватой набиты, так и норовят подогнуться.
- Осторожней, - от голоса Тощей волосы шевелятся на затылке. - Он отличает истину от обмана.
До дерева метров сто, а я иду, кажется, полжизни. Качаются шары одуванчиков. Как же они будут гореть! - подумал я, и цветы шарахнулись от моих ног.
А вот и наши проводники: волк вылизывает обожженный бок, а возле брюха волчицы копошатся детеныши. Блин, прям идиллия! Только запах дыма лишний.
Останавливаюсь возле дерева, а мне в спину целятся три пары глаз. Говорю то, чего сказала Тощая и жду. Дурацкое такое ощущение, словно в игру какую-то играю, в какую и в детстве никогда не играл. Стыдную такую игру, не для пацанов.
Кто-то погладил меня по голове. Как пожалел. Блин, вот только этого не надо!
Листья зашелестели. Порыв ветра качнул меня к стволу. Чуть мордой в него не впечатался. Нет, не правильно так. Тощая о ладонях что-то говорила. А они уже прилипли к коре. Теплой, шелковистой. Похожей на кожу. Гладкую, ухоженную. Такая же черная и душистая была у Саманты. Жаль, не оказалось меня рядом, когда понадоился чернушке. Хорошая девочка Сама... но до смерти самостоятельная.
Что-то толкнуло меня в грудь, и я понял: с объятиями и воспоминаниями пора завязывать.
Обратно шел легко. Отдохнувшим, спокойным. Словно и не было сумасшедшего бега, и не грозит нам изжариться под этим деревом. Понятно теперь, почему Тощая так его уважает, а вот почему боится?...
Она бежала ко мне. Лицо бледное, а рыжие лохмы казались огненными языками. В глазах - коктейль из страха и восторга. Желто-оранжевый. Такой же, как у Знойной страсти, если смотреть на солнце сквозь бокал. Неплохое вино попадается на Кипре.
- Я делаю это для тебя, - выдохнула Тощая. - Повтори!
Я повторил. Она побежала к дереву. А я не стал оборачиваться. Смотреть, как оно умирает... не то было настроение.
У меня на плече лежал листок. Похожий на ладошку младенца. Только с четырьмя пальцами.
На память, типа, - усмехнулся я. - Спасибо...
И тут же засунул эту усмешку куда подальше.
Плечо обожгло и сквозь одежду Рука сама схватилась за больное место. Проклятый инстинкт! Даже у врачей он срабатывает. Знаю, что нельзя тереть ожог, а сам... Ладонь отдернулась. Как от горячего. Поверх всех линий отпечатался четырехпалый листок.
Волки резко вскочили, зарычали, прижав уши. Взгляд сквозь меня и выше.
Чего-то огромное шевельнулось у меня за спиной, тяжело вздохнуло. Зеленый полумрак дрогнул и пополз к обрыву. Сначала медленно, неохотно, потом быстрее.
Яркий свет рухнул на поляну. Цветы задрожали и стали гнуться под его тяжестью.
Глаза заслезились, как от дыма.
- Ты первый.
Тощая стояла рядом. Руки прижала к груди, кулаки спрятала в рукава, и гнется, словно мерзнет.
- Чего?
- Ты первый, - повторила она.
Я пошел к дереву.
Не знаю, как девка сделала это, но... дерево лежало. Я шел к нему и не верил. Глаза видели, а я не верил собственным глазам. Дерево стало мостом, как я и хотел. Ветки на Столбе, конец ствола на нашем берегу. И ни одной опилки возле низкого пня. Срез ровный и гладкий. Как скальпелем сделанный. И ярко-красная середина.
- Прости, - зачем-то сказал я, коснувшись коры.
Она была теплой.
Мертвые тоже не сразу остывают.
12
У каждого бывает в жизни бесконечно-долгий день. Мой закончился вчера. Или позавчера. Когда мы перебрались на макушку каменного столба и стали пережидать пожар, потом грозу, что перешла в нудный, холодный дождь. Пожар давно погас, но возвращаться по мокрому стволу - желающих нет. Мы устроились в гуще веток. Кто как смог. Мерзнем, мокнем, голодаем и спим. Больше здесь делать нечего. Поговорить, разве что...
- Иди сюда. Хватит зубами стучать.
Тощая косится на меня, как хорошая девочка Маша на Серого Волка, что схарчил бабку у нее на глазах. И пусть это не ее бабка была - по фигу! - хорошие девочки так смотрят на всех, кто делает нехорошо.
А дать бы ей такую погремуху! Типа, Машка вместо Тощая. Называть эту девку тощей, все равно, что воду водянистой. А спросил малолетку про имя, так на меня зыркнула, будто я это бабку схарчил. Ее собственную. Да еще с особой жестокостью.
- Давай, шевели ногами! Хватит мерзнуть.
Подошла. Стоит, дрожит. Обняла себя за плечи и колотится. А я на нее глядя, сам инеем покрываюсь. Тут в натуре не Кипр в сезон дождей. Там этот дождь раз в месяц бывает, да и то всего час, от силы. А потом всех вином угощают, типа, извините нас, гости дорогие, за плохую погоду. Здесь уже второй день льет, а вина никто не предложил. И зуб даю, не предложит.
- Ну, чего стоишь? Ложись! Согрею.
Зыркнула так, что будь на мне сухой плащ, задымился бы.
- Не льсти себе. Не то у меня настроение...
Среди веток блеснули четыре глаза. Это наши проводники проснулись. В самое время. А то ляпнул бы что-нибудь. Типа, я на мощи не бросаюсь. Брехня. Бросаюсь, когда деваться некуда. Это я дома перебирал: чтоб и баба в теле и фэйс как у модели. А здесь, чего было, то и... Даже вспомнить противно! Не люблю, когда мне выбора не оставляют. Огорчаюсь я тогда. А в огорчительном состоянии много чего могу натворить. В натуре! Машка тоже может. Как она того охранника!... Или это он сам? Типа, неосторожное обращение с огнем. Прям, как у нас на Земле: пуля в голову - чистил заряженное оружие, вспороли глотку - порезался, когда брился. И никаких заморочек!
А девка стучит зубами, как метроном. Так и замедитировать недолго.
- Давай, Машка, иди сюда. Поделюсь плащом. Добрый я сегодня.
- Как ты меня назвал?
- Как надо, так и назвал. Другого ж имени у тебя нет.
- Есть!
- А мне его скажешь?
- Нет!
- Значит, будешь Машкой. И давай лезь под плащ. Теплее будет. Быстро! Пока не передумал.
Послушалась, залезла, повернулась спиной. И сразу стало холоднее. Согреешься тут, как же! Со всех сторон дуть стало. Все-таки у меня плащ, а не палатка. Подгреб девку ближе, она зашипела, как кошка, царапаться начала. Хорошо хоть перчатки надел.
- Да нужна ты мне! Я спать хочу в тепле!
Затихла. И дергаться перестала. Бываю я иногда убедительным, сам себе поражаюсь.
- А сейчас нельзя спать.
- Это почему же?
Машка промолчала и я начал дремать. Все-таки вдвоем теплее. В натуре. Только не выспишься вдвоем. Один шевельнулся - второй тоже глаза открыл. Какой уж тут сон! Дрыхнуть одному нужно, а вдвоем...
- Не спи! - девка дернула лопатками. Острыми. Даже сквозь куртки чувствуются. - Скоро Санут придет.
- Да? - спрашиваю, а сам зеваю во весь рот. - И кто он такой, твой Санут?
На всякий случай оглядываюсь, пока Машка молчит. В натуре, может подбирается кто? Но все спокойно, вроде. Та же мокрая темень, тот же нудный, осенний дождь, под который мне всегда хорошо спится. Спалось. Дома, в теплой постели. А здесь... Впереди и слева огоньки светятся. Два зеленых и два желтых. Это волчары не спят. Соседи наши. Жрать, небось, хотят.
Надо было сразу раскинуть все по понятиям. Чтоб знали, кто в доме хозяин. В смысле, на столбе. Теперь вот присматривай за ними, а то схарчат еще.
Желтые огни мигнули и исчезли. Остались зеленые. Эти глаза напротив... Вот ведь где вспомнилось! Двадцать лет не вспоминал и на тебе! Из песни это. Я тогда совсем мальком был, когда ее пели. Типа, ретро. Для тех, с кого песок уже сыпется. Здесь таких песен не поют, ясен пень. Может, и радио не знают. Как в странах третьего мира. Где жрут все, чего не может тебя сожрать. Без базара! Сам видел. И не хочу чтоб меня харчили. Это может, буддисту какому все по барабану: для него душа главное, а тело - темница. А мне мое тело еще понадобится. В ближайшие сорок лет - это уж точно. Слышал, и после семидесяти мужики очень даже могут... но в это я поверю, когда доживу. Если доживу! А то зеленоглазый пялится на меня, как голодный на полную миску.
- Слышь, братело, ты даже не думай на меня, как на жратву. Не надо. Я ведь тоже жрать хочу. Могу и тебя за харч посчитать. Или твоих щенят.
Тихо ему так сказал, спокойно. Как Ада Абрамовна с нами говорила. Лучшая училка во всем городе. И в моей жизни. В натуре! Если бы ни она, не дожил бы до половозрелого возраста. Как счас помню, подзывает к своему столу, смотрит сверху вниз, - а я в десять лет совсем заморышем был, вполовину меньше Машки, - и говорит:
- Лешенька, если ты не бросишь курить, то умрешь. Годик, может, еще поживешь, и все. Твои друзья будут кушать мороженое, а тебя будут кушать черви.
И все это шепотом и с улыбкой. А бас у Ады ну прям Шаляпинский. Я потом ни у кого такого голоса не слышал. И остальное все под стать голосу. Всем бабам баба была. В автобусе головой потолок подпирала, в лифте на четверых - сама ездила. Бедра у нее такие, что им на двух сиденьях тесно, а грудь из-за спины углядеть можно было. Душевная баба, монументальная, теперь таких не делают. И говорила так, словно гвозди заколачивала; на всю оставшуюся запомнишь.
Вот подумал о ней, и уже мороз по шкуре. А тогда я прям к полу примерз, как услышал:...а тебя будут кушать черви. В классе так тихо стало, что в ушах зазвенело. У Ады всегда на уроке тихо, а тут прям гробовая тишина - дышать забыли. Я потом по ночам просыпался от своего крика, но курить бросил, как отрезало. И не только я. Леву с Савой тоже проняло.
Зеленоглазый моргнул, отвернулся - доброе слово и зверь понимает, в натуре. Тут и Машка зашевелилась. Типа, повернуться хотела, а потом передумала.
- Ты с кем это говоришь?
- С волком.
- С кем?!
- С зеленоглазым, ясен пень! - Может, и по-другому эту зверюгу зовут, но цвета она должна различать. Машка, в смысле, не зеленоглазый. Если не дальтоник. - Договорились не жрать друг друга.
- Договорились?!
- Без базара! Я же нормальный пацан, если не доставать меня. Да и не так уж я люблю собачатину...
Машка поерзала, укрылась с головой плащом. Я тоже. Холодно снаружи, сырость пробирает до костей, а под плащом тепло и Машкой пахнет. В смысле, ее волосами. Я ткнулся в них носом и дремать начал. Сказали б, что с бабой в одной постели спать стану, - без базара, только спать! - не поверил бы.
Машка зашевелилась, и я открыл глаза. Стало темно. С закрытыми глазами я картинки какие-то видел, а так полный мрак.
- Ты истинно не знаешь, что такое Санут?
Я зеваю. И для этого она меня из сна вытащила?! Чтоб вопросы спрашивать? Не спится, лежи молча, и не мешай другому! Еще раз зеваю и только потом отвечаю:
- Знаю! Только притворяюсь! В натуре! - Это я уже ору на нее. Зачем-то.
Машка дернулась, потом затихла. Не выпустил я ее из-под плаща. А мне вот спать перехотелось. Как отрезало. Можно и разговор какой завести. Так девка сжалась вся и сопит. Обиделась, типа. Вот так всегда: сначала рявкну, а потом думать начинаю.
- Слышь, Машка, а когда твой Санут придет?
Вздохнула, но все-таки ответила:
- Уже пришел.
Выглядываю из-под плаща - темно, даже волчара не смотрит в нашу сторону.
- Ничего не вижу. В натуре.
- В такую ночь его не видно.
- Это в какую же?
- В такую, как над нами.
- В дождь, что ли?
Молчит.
- Так может, его и нет сегодня?
- Есть. Я чувствую его.
Ага, еще одна чувствующая! Знал я когда-то такую. Тоже Машкой звали. Так она за два квартала чувствовала, кто ее хочет. Вот так и со мной познакомилась, а потом к Толяну ушла. Через неделю.
- Ну ладно, Машка, спать сейчас нельзя. А чего можно?
Она стала вырываться и шипеть. Блин, прям, как девочка! Я прижал ее сильнее.
- Хватит дергаться! Ты говори, не дергайся.
- Ничего нельзя!
- Совсем?
- Совсем!
- И спать нельзя?
- Нельзя!
- Не проснешься, что ли, если заснешь?...
- Может, проснешься, может, нет.
Хороший ответ, понятный. Типа, для самого умного.
- А когда проснешься, в порядке будешь или как?
- Может, в порядке, может, нет.
Ну, блин, ответы!
- А нет - это как?
- По-разному бывает.
И замолчала. В загадки вздумала поиграть? Ну-ну. Счас поиграем!
- Слышь, Машка, ты мне мозги не пудри. Не даешь спать, так я живо придумаю, чем нам заняться!
Ноги у девки длинные, стройные. Такими по подиуму надо ходить. А то, что тонкие, так в темноте не видно. А какие на ощупь можно проверить: Машкины штаны с теми же шнурками и клапанами, что и мои. Разберусь.
- Нельзя! Санут смотрит! - девка задергалась, как под током.
Не знаю, как она язык себе не откусила. Я перестал щупать ее ноги. Так и заиграться можно. Мне ведь поговорить с ней надо, а не что другое. Другое я дня два назад получил. Кайфа - ноль целых шиш десятых.
- Так уж и нельзя... Мы типа единственные, кто забрался под одеяло?
Девка замерла. Совершенно. Я крепче прижал ее. На всякий случай. Так она и не пискнула. Только сказала тихо-тихо, я едва услышал:
- Так ты истинно ничего не знаешь...
Будто калеку пожалела.
- Тогда говори!
И встряхнул ее. Не люблю, когда меня жалеют.
- Ладно, скажу. Только не дави так.
Я немного ослабил хватку и почувствовал, как девка вздохнула. Глубоко. Потом выдохнула. Еще вздохнула. Пришлось напомнить, что меня не дыхание ее интересует.
- Если мужчина познает женщину или еще кого-то под взглядом Санута, то мужчина может стать женщиной или еще кем-то, - сказала Машка.
Как из книжки прочитала. Аксиому. В смысле, верно, доказывать можно, если совсем уж заняться нечем. Ну, принцип я понял: секс на природе вредит этой самой природе. Кажется, чего-то из заповедей зеленых. Слышал когда-то.
- А если в доме, можно?...
- Пока Санут на небе, для его взора нет преград.
Еще одна аксиома. И столько торжественности в голосе, будто Машка сама ее придумала.
- Понятненько. Нигде, значит, нельзя. А если очень захочется и мужик...как бы это...станет упорствовать в... познаниях, вот! Так у него чего отвалится или чего-то другое вырастет?
Во, загнул! Так закрутил вопросец, аж сам себя удивил!
- Нет, - Машка покачала головой, и я чихнул. Не собирался, а вот само собой получилось. Когда по носу елозят волосами, и не захочешь чихать, а чихнешь. Рецепт для тех, у кого проблемы с нормальным чихом. Ну, это я отвлекся, а Машка меня ждать не стала: -...тела останутся прежними, а сущности могут не только соприкоснуться, но и проникнуть одна в другую, частично или полностью, а то и перепутать тела...
Дальше я не слушал. И так все понятно: упаковка одна, а содержимое другое. Знакомо, в общем-то. Только у нас так с товаром бывает, а тут... Ну, и мир, твою мать! Нельзя даже бабу потискать, когда захочешь. Интересно, сколько раз в месяц такое воздержание бывает?
Страницы: 1 2 3 4 5 [ 6 ] 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
|
|