Чтение 6–й страницы книги ~Слово Воина~

По груди, по животу скользнули нежные прохладные пальчики, остановившись на бедрах. Такие же нежные и прохладные губы коснулись его губ.

- Лада... - уже не вопросительно, а утвердительно прошептал он, чувствуя, как по телу скользят длинные волосы.

Зеленые глаза, вздернутый носик, точеные ушки, тонкие губы, соболиные брови. А какая грудь скрывалась под волосами! Какие бедра...

Ведун почувствовал, как плоть его от подобных мыслей восстает и твердеет, словно неолитический мегалит, схватил ласкающую его девушку, привлек к себе, впившись самым настоящим, жарким поцелуем. Потом, не удержавшись, скользнул левой рукой вниз, крепко сжал упругую грудь. На бедра опустилась приятная тяжесть, обнявшая его достоинство приятной упругостью - Олег /дернулся ей навстречу решительным толчком, невольно застонав. Однако краешек его сознания отметил, что в позе обнимаемой девушки отмечается какая-то несуразица... Молодой человек открыл глаза - и вдруг обнаружил, что обнимает отнюдь не Ладу, а какую-то черноволосую, смуглую, раскосую красотку, а вторая - бледная, как лист писчей бумаги, с острым подбородком и большой раскачивающейся грудью, закрыв глаза и откинув назад голову, самозабвенно вкушает наслаждение близостью.

Правда, Олег был не в том состоянии, чтобы прекращать общение и спрашивать паспорта...

* * *

Незадолго до заката, пощупав одежду, Середин понял, что до темноты она не высохнет совершенно точно, а потому отправился в лес за дополнительным припасом валежника и развел рядом с первым второй костер. Верное средство, если не хочешь, чтобы один бок раскалялся, а другой мерз, - это запалить два костра и лечь между ними. Чтобы камни бока не намяли, Олег наломал веток, сделав себе узкое ложе, а сверху накидал рваной травы. Не перина, конечно, получилась, но спать можно.

Ночью ему снилась Таня. Главный ветеринар зоопарка добровольно явилась к нему домой в полупрозрачной комбинации и черном белье, устроила стриптиз на подоконнике, а потом накинулась и, сладострастно рыча, начала жадно предаваться любви всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Оргазмы шли один за другим, но женщина была ненасытна, не оставляя свою жертву ни на мгновение...

Несколько раз Олег просыпался от холода, поднимался, прислушиваясь к раздающимся со всех сторон смешкам, подбрасывал в костры валежник, укладывался снова - и пульсирующий жаром крестик у запястья подсказывал ему, что сны такие приходят неспроста... Однако же застать никого возле себя ведуну за всю ночь так ни разу и не удалось. А что до следов - так у мужчин такое бывает... При долгом воздержании...

Прежде чем одеться, Середин по предрассветному туману добежал до ручья, бухнулся в воду, смывая с себя налипшую листву и прочую грязь, еще раз сполоснул волосы. Внезапно совсем рядом появилось светлое пятно - поверхность озера разорвалась, и над нею выросла голова, облепленные шелком плечи, торс, мокрые шаровары.

На пляже Любовод опустился на четвереньки, дернулся вперед, словно его затошнило - на песок изо рта выплеснулись струи воды. Купец немного покашлял, потом уселся, поджав под себя ноги.

- Ты... откуда? - облизнув занемевшим языком губы, спросил Олег.

- Оттуда, - кивнул на озеро Любовод.

- Ага. - Середин зачерпнул воды, плеснул себе на лицо. - Тогда пошли к огню, обсушишься немного.

Одежда ведуна высохла, поэтому он оделся, вместо своих штанов разложил купеческие, шелковую косоворотку кинул на ветки - и так за считанные минуты высохнет. Протянул вернувшемуся из пучины парню "шашлык" из грибов.

- На, поешь. Как будем готовы, Лада к жилью обещала вывести.

- Не нужно, - покачал головой купец. - Скоро за нами придет ладья.

- Ты уверен?

- Конечно...

- Слушай, - вздохнул Олег. - Давай не будем крутить. Ты же понимаешь, что меня от любопытства вот-вот в куски разорвет. Или сразу скажи, что все тайна, или признавайся, чего случилось.

- Да в общем, ничего, - пожал плечами Любовод. - Просто она - моя мать.

- Кто?

- Русалка.

- Какая?

- Наиной зовут... - Парень потер себе пальцами виски. - Много лет назад отец здесь упал за борт. Он был в кольчуге, при оружии, а потому сразу пошел на дно. Мама его заметила, и он ей сразу в душу запал. Наверное... Люди ведь сюда редко заплывают, вот и скучают утопленницы по мужской ласке. Многие, сказывают, и речь людскую забывать стали. Хотя, говорит, понравился сразу. Вот и не дала утонуть, и подруг никого к отцу не подпустила. Несколько дней продержала при себе. Но потом отдала обратно наверх, неволить не стала. А как родила меня, как выкормила до первых зубиков - так отцу передала, дабы мужчину воспитал.

- Так русалки, что, родившихся детей отцам отдают? - передернул плечами Середин. - Как же те их находят? Как доказывают, что дети от них.

- Я про то маму не спрашивал, - развел руками Любовод. - Отдают как-то. А тебе что за недолга?

- Ай, - отмахнулся Олег.

- А-а-а... - понимающе кивнул купец. Потом улыбнулся. Потом громко захохотал: - Ты, ведун, через девять месяцев к рекам и ручьям лучше не подходи! И к колодцам не подходи! И вообще лучше воду не пей, не надо. Не то наступят для тебя большие хлопоты...

- Хватит ржать! - не выдержал Середин. - Ничего смешного!

- Сколько... - купец аж попискивал от восторга. - Сколько их было?

- Ш-ш-ша-а... - Впервые за многие годы у ведуна чуть не вырвалось нехорошее слово. Ворон с самого начала настрого всех учеников предупредил: никогда не призывать ни бога, ни черта. Потому как силы это столь мощные, что раз свяжешься - вся судьба кувырком пойдет. Но иногда что-нибудь эдакое так и норовило сорваться с губ... - Электрическая сила! Тройное ква в одном флаконе. Японский городовой и двести раз по Фудзияме.

- Сколько? - не в силах успокоиться, переспросил Любовод.

- Вечером две было. Да еще ночью кто-то приставал.

- Да уж, Ладе ты сегодня удовольствие доставил!

- Кому? - вздрогнул Середин от знакомого имени.

- Ну, Ладе, - кивнул купец. - Богине Ладе нашей. Ну, богине любви. Ты чего, ведун? Али еще что-то было?

- Ничего, - поморщился Олег. - Ты лучше про себя дальше расскажи.

- Да я ужо все и поведал. Соскучилась мама. Повидать захотела. Узнать, каким стал, чего хочу, о чем думаю. В общем, свиделись... Ладно, давай собираться. Ладья аккурат возле ручья, где я вышел, проплыть должна. Вот и подберет.

Ладья их действительно подобрала. Но не сразу - увидев на берегу двух утонувших товарищей, корабельщики не то что не остановились - схватились за весла, норовя побыстрее проскочить мимо. Любовод только посмеялся наивности своих людей.

Сдались корабельщики только на пятой попытке. Видно поняли, что не смогут выбраться из заколдованного места, пока хозяина и ведуна не подберут. Ладья спустила парус, повернула к берегу, постепенно теряя скорость, и почти без толчка приткнулась в песок. Наружу вывалилась веревочная лестница.

Любовол поднялся на борт первым. Остановился, облокотившись на выгнувшего деревянную шею "лебедя", окинул отпрянувших варягов укоризненным взглядом:

- Эх, вы... Ладно, всех прощаю. Борислав, правь к Новгороду. Ночью паруса не спускай, иди спокойно. С моим кораблем отныне ничего на воде не случится.

Так оно и вышло.

Новгород

Движение по Волхову на подступах к городу было такое, словно на въезде в Москву летним воскресным вечером: сотни ладей, шнеков, шитиков, бус, ушкуев, лодок и прочей плавучей мелочи, пытаясь протиснуться по реке шириной всего с шестиполосное шоссе, шлепали веслами по воде, отпихивались друг от друга, в то время как кормчие громко ругались друг на друга на знакомых и незнакомых языках всех концов света, проклинали матерей и потомков друг друга, грозили мечами и кистенями - что, впрочем, скорости никому не добавляло.

Ладья купца Любовода, одетого в богатый алый суконный кафтан, подбитый соболем, в высокую горлатную шапку и сафьяновые сапоги, отвернула с Волхова километра за полтора от высоких стен кремля, вошла в неширокую речушку, берега которой состояли, казалось, из сплошной череды причалов - как пустых, так и украшенных судами самых разных конструкций, среди которых разве только китайских джонок не хватало. Еще примерно через полкилометра ладья, едва не перевернув рыбацкую лодку, отвернула влево на еще более узкую протоку, крутые берега которой были укреплены бревенчатой набережной, а вдоль русла шла деревянная мостовая.

- Где это мы? - непонимающе закрутил головой Олег.

- Малый Волховец, колдун, - ответил Борислав, который напряженно ловил рулем сантиметры, протискивая огромный корабль в щель между европейским коггом и персидским кунгасом.

- Канал, что ли?

- Не... - покачал головой кормчий, - река. Токмо углубили ее купцы маленько...

Наконец он приказал корабельщикам убрать весла - ладья стала медленно подкатываться боком к свободному месту. Борт гулко стукнулся о дубовый причал, несколько человек выпрыгнули через борт, привязывая прочные канаты к выпирающим на высоту пояса разлохмаченным деревянным быкам.

- Слава Стрибогу, - наконец-то отпустил кормовое весло дед. - Прибыли...

Встречающих видно не было - только разгружавшие соседний корабль амбалы с опаской косились на новоприбывших. Любовод низко, коснувшись кончиками пальцев палубы, поклонился берегу, затем выпрыгнул на него, скинул шапку, опустился на колени и поцеловал землю. Следом за купцом начали выпрыгивать остальные путешественники, в точности повторяя действия хозяина. Олег, не желая привлекать к себе лишнее внимание, тоже отвесил новгородской земле низкий поклон, а потом прикоснулся губами к жухлой утоптанной траве.

Корабельщики все вместе двинулись не в сторону Новгорода, а прямо в противоположном направлении: вдоль реки, вокруг небольшого болотца. Вскоре впереди показалось озерцо, отделенное от Волховца крутой песчаной насыпью, узкой у входа, но дальше расширяющейся метров до двухсот. Поначалу Середин удивился тому, что на этом перешейке растут огромные вековые дубы, но вскоре понял: в таком месте может происходить все, что угодно. Потому как в окружении дубравы находился внушительный частокол, из-за которого выглядывали макушки высоких истуканов.

Поскидывав шапки и склонив головы, путники вошли в украшенные улыбающимся солнцем ворота. Середин, морщась от боли в руке под раскалившимся крестом, быстро стрельнул глазами по сторонам, пытаясь опознать местных богов. В центре, разумеется, стоял Сварог, бог солнца. Грубо отесанный, в два обхвата столб метров пяти высотой, с небрежно намеченными бородой и глазами, потемневшим от времени ртом, пронзительными точками зрачков. Стало быть, три колышка за ним - жена и дети. Слева и справа возвышались столбы пониже - такие же древние и такие же небрежно исполненные. Кто-то из них должен был символизировать Белбога - гаранта справедливости и хранителя добра, а кто-то Триглаву - богиню земли. А может, Олег и ошибался - у всех идолов были намечены небольшие бородки. Дальше вдоль частокола тянулись боги помельче: Макошь - мать наполненных кошельков, Белее и Тур - боги скота и богатства, Стрибог - повелитель ветров и течений, Лада - богиня любви. В общем, точно опознать удалось только две, стоявшие у самого входа, личности: низкого, но очень толстого Чура, обеспечивающего незыблемость границ, и чуть более рослого, поставленного на короткие железные ножки, Перуна - бога-громовержца. Оба, в отличие от древних идолов, имели самые настоящие, тщательно прописанные лица. Перун - угрюмое, недовольное, с большими губами и крупным носом. При взгляде на него возникало ощущение, что бог объелся несвежей рыбы и сейчас его пучит и тянет сорвать злость на случайном прохожем. Чур, напротив, косился на приходящих с еле уловимым ехидством. Увидев эту хитрую рожу, любой человек мгновенно понимал: незыблемость границ - понятие о-о-очень растяжимое.

- Прими благодарность от внуков своих, детей солнца и земли, дедушка, - поклонился центральному идолу Любовод. - Не оставь нас своей любовью, милостью и вниманием. Не побрезгуй скромным подношением нашим, из дальних стран привезенным...

Купец достал из-за пазухи сверток, раскрыл его перед идолом. Олег, вытянув шею, разглядел меховую шкурку, слиток железа размером с кулак и небольшую баклажку.

Любовод отошел влево, поклонился одному из истуканов, замерших у частокола, низко склонился:

- Благодарствуем тебе, Стрибог, за помощь твою и покровительство в дальнем пути. - Купец отвел руку назад, и подбежавший паренек-кормчий вложил в нее другой сверток, в котором оказались беличий мех, солонина, небольшой кожаный бурдюк.

Затем парень пересек капище и поклонился третьему из покровителей:

- Ты, Макошь, не оставь нас своей милостью, помоги завершить славно начатое, сохранить накопленное, приумножить даденное...

Середин с громадным изумлением увидел на подбородке богини кошельков короткую бородку и мысленно произнес тройное "ква", поняв, что разобраться со здешними богами его ума никак не хватит.

Между тем корабельщики, выразив свою благодарность властителям мира, развернулись и двинулись назад по перешейку, но перед самым выходом на дорогу путь им неожиданно преградили трое волхвов - худощавых, с длинными седыми бородами, в полотняных рубахах ниже колен, опоясанных синими матерчатыми кушаками, из складок которых торчали неизменные для обитателей здешнего мира нож и ложка. В руках они держали тихо курившиеся кадила.

- Ведомо нам стало от великого Сварога, что прибыли вы, путники, из дальних земель, из неведомых мест, - начал благообразно вещать один из них.

- Верно, вещий слуга божий, - приложив руку к груди, слегка поклонился Любовод.

- Посему повелел он нам отогнать злых духов, что устремились следом за вами в наши святые веси и города... - Не дожидаясь ответа, волхвы принялись старательно раскачивать кадила. Под напором воздуха из тех повалил густой черный дым. Старики начали ходить между людей, стараясь поднести свой инструмент так, чтобы обкурить каждого человека со всех сторон. Когда очередь дошла до Середина, то он едва не задохнулся от едкого запаха, мгновенно поняв, что ни о каком религиозном ритуале тут и речи не идет - приезжих самым банальным образом дезинфицировали. - Ладья ваша далеко?

- У нашего семейного причала, уважаемый, - кивнул Любовод. - Пойдемте.

Волхвы с похвальной старательностью облазили все трюмы и надстройку - после чего от ладьи стало разить дегтем, как от старого солдатского сапога, - и, получив что-то из рук купца, благополучно откланялись. Однако их место тут же занял молодой небритый писец в коричневой суконной куртяшке, черных шароварах, с обкусанным гусиным пером за ухом и матерчатой сумкой через плечо.

- Че везем? - поинтересовался он и открыл свисающую с пояса чернильницу.

- Ничего, - нахально ухмыльнулся Любовод.

- Как ничего?

- Ничего, - покачал головой купец. - Торга вести не собираюсь, припаса прикуплю, отдохну дней пять, да дальше поплыву.

- А постоялое?

- То не общинный причал, то наш, семейный.

- Без мытного листа на торг не пустят, - угрожающе предупредил писец.

- Не стану торга вести, я же сказывал, - повторил Любовод.

Песец недовольно развернулся, затыкая чернильницу, и отправился гулять вдоль берега дальше.

- И здесь парковщики, - сплюнул на мостовую Олег.

- Присмотри за товаром, ведун, - попросил Любовод. - Я до дома дойду, порадую отца возвращением, телеги для железа подвезу.

- Ладно, посмотрю, - легко согласился Середин, который все одно не имел в городе никаких дел. - Только недолго.

Он перепрыгнул на ладью, слазил в кормовой трюм за своим вещмешком, достал баклажку с медом.

- Забуду еще, а он засахарится. Нужно съесть.

* * *

Любовод вернулся от силы часа через два. Зато не один, а с пятью телегами и своим отцом - нетрудно догадаться, кем может быть мужчина, фигурой и внешностью отличный от парня разве что густой бородой.

- Так вот ты каков, ведун, - низким голосом произнес купец-старший, окидывая Олега внимательным взглядом. Затем перебрался на ладью и крепко его обнял: - Спасибо тебе. Сын успел мало про тебя рассказать.

- А чего рассказывать? - развел руками Середин. - Ничего я в предсказаниях волхва изменить не смог. И ладью силы нечистые покружили вдосталь, и Любовод в пучине побывал.

- Однако же ты за ним прыгнул! А верность таковая ныне много стоит.

- Подожди немного, ведун... - Молодой купец скинул с крышки трюма парусину, выбил деревянную крышку. Затем, с помощью приехавших возчиков, приподнял и сдвинул в сторону крышку. - Вот они, отец. Все мешки у правого борта, и все, что у левого. Я железо для пущей устойчивости попеременно клал. Да и доставать так проще.

- Молодец, сын. Ну, ступайте, отдохните. Я тут ужо сам разберусь. И невольниц заберите, пусть отмоются.

- Пойдем, Олэг, - кивнул Середину Любовод. - До ворот новгородских менее версты осталось.

- При чем тут ворота? - поначалу не понял ведун, но тут же вспомнил: - Ах да, я же обещался службу только до ворот нести! Значит, контракт закрыт?

- Конт... - наморщился купец.

- Неважно, - махнул рукой Олег. - Ну, пошли, показывай дорогу.

Мощенная поставленными на попа чурбаками, улица тянулась вдоль реки метров пятьдесят, потом отвернула вправо, запетляла меж солидными бревенчатыми амбарами. А может - ангарами для ладей. Должны же новгородцы зимой их где-то хранить? После очередного поворота впереди открылась высоченная деревянная стена, прикрытая сверху тесовым навесом. Ее составляли поставленные вертикально цельные сосновые стволы диаметром не менее полуметра. Между бревнами пробивалась зеленая травка - похоже, под ними была обычная земля.

Дорога повернула вдоль стены, мимо низеньких избушек. Двери домиков были раскрыты нараспашку, над каждой крышей курилась труба, со всех сторон доносился ритмичный перезвон.

- Кузнечная слобода, что ли? - поинтересовался Олег.

- Слобода за китайской стеной, - непонятно ответил купец. - А здесь токмо кузни.

Улица вышла к реке, и на противоположном берегу Середин увидел тот Новгород, что и ожидал: тянущиеся вдоль края берега стены из красного кирпича, поднимающиеся на уровень пятиэтажного дома и перемежающиеся с еще более высокими башнями; деревянные шатры над некоторыми из них, увенчанные сине-красными флюгерами. Именно в этот миг Олег впервые понял, в какие дикие времена он попал: стены изгибались вдоль берега. Изгибались! А ведь после изобретения артиллерии стены всех крепостей на Руси были спрямлены для удобства огневого боя. Первые пушки на Руси появились где-то в двенадцатом веке. Значит, сейчас года еще более древние...

- Эй, ведун! - окликнул его Любовод. - Никак, спишь стоя?

- Красавец город-то...

- А ты думал?! Чай, не в египетских землях живем!

Олег рассмеялся неожиданному сравнению и вслед за купцом повернул в просторные деревянные ворота. Тут его ждал очередной сюрприз: оказывается, ворота вели не в сам город, а в широкий коридор, тянущийся между облицованными камнем стенами метров сто. Видимо, это был "огненный мешок", куда попадали прорвавшие первый рубеж обороны враги: пока они будут добираться до вторых ворот, со стен на них можно скидывать камни, бревна, лить кипящую смолу или кипяток, стрелять из луков, метать копья или еще как-нибудь с толком использовать человеческую смекалку.

Новые ворота, завершающие коридор, были двойными и разделялись бревенчатым потолком, почти сплошь состоящим из бойниц. Только миновав нависающую над входом решетку, путники наконец увидели свет и с облегчением вдохнули свежий воздух, пропитанный запахами навоза, кислой капусты и дыма. А чем еще может пахнуть в городе, где по улицам ездят запряженные лошадьми телеги, а от каждого дома доносится коровье мычание и поросячье похрюкивание; где все дома топятся дровами, а холодильников не существует в принципе?

- Ты не обидишься, ведун, если я заплачу тебе дома? - поинтересовался купец. - Слугам велено для нас баню протопить, стол приготовить. Ты не откажешься, если я приглашу тебя погостевать у нас в доме, Олэг? Негоже хорошему человеку на постоялом дворе ютиться.

- Баня - это классно! - с чувством произнес Середин. - Согласен.

Дом у породнившихся с русалками купцов, фамилии которых ведун так и не узнал, был двухэтажным, каменным, с толщиной стен метра в полтора и узкими, расходящимися наружу, окнами, больше похожими на бойницы. Низ занимала лавка - чему Олег ничуть не удивился. Торговали здесь шубами, полотном, пенькой, веревками, нитками, иголками, коврами, войлоком и сукном. Верх отводился под жилье: расписные сводчатые потолки, по которым меж сочными травами бродили неведомые существа с пышными рыжими гривами; ковры на полу и стенах, изразцовые печи, слюдяные окна. Еще имелся двор: хлев, конюшня, пара больших амбаров и, само собой, - рубленая баня с внушительным котлом для воды и наполненной мелким гравием каменкой.

Молодые люди и обе невольницы разделись в предбаннике, нырнули в сухой жар парилки. Впрочем, Любовод тут же зачерпнул из стоящего на полу бочонка полный ковш янтарной, пахнущей хмелем браги, плеснул на каменку - и пар тут же стал влажным.

- Хорошо-то как... - Олег шустро забрался на самую верхнюю полку и с наслаждением вытянулся во весь рост.

Хозяин баньки еще пару раз плеснул брагой на камни, занял полку чуть пониже. Обнаженные невольницы остановились рядом с котлом, переминаясь с ноги на ногу.

- Вы чего? - удивился их поведению Любовод. - А-а, понятно... Ведун, ты чего-нибудь хочешь?

- Пива. Холодного, - пробормотал Олег. - "Степана Разина". В стеклянной запотевшей бутылке с желтой этикеткой.

- Понятно, - кивнул купец и повернулся к рабыням: - Мойтесь, бабы. Продадим вас завтра в хорошие руки. А то корабельщики после еще одного похода вас совсем изломают. Скажем, что девственницы... Да, давайте, мойтесь быстрее. А потом скажете дворне, чтобы вина нам с гостем принесли.

Что может быть чудеснее, чем после целой недели шатания по лесам, сна под открытым небом, купания в холодной воде, отсыревания в ночном тумане - забраться под самый потолок натопленной, как паровозный котел, баньки и истекать потом; а после смыть его горячей водой, восстановить потерю жидкости парой пивных кружек терпкой вишневой наливки, снова пропотеть, вычистить тело дубовым веником, облиться холодной водой, горячей, вновь холодной, опять отогреться в самом жару; и потом, окончательно осоловев от удовольствия, завернуться в простыни - одежду-то местные бабы стирать уволокли, - перебраться в залитую радужными отблесками горницу и развалиться за столом, уставленным совершенно неведомыми в двадцать первом веке блюдами: почками заячьими в сметане, потрохами лебяжьими, рябчиками солеными с перцем и шафраном, печеной лосиной в латках, заячьими пупками, зайчатиной печеной, бараниной в полотках, сельдью на пару, белорыбицей сушеной, спинками стерляжьими, белужиной сушеной, щучьими головами заливными с чесноком, запеченными окунями, векошниками из плотиц, ухой из пескарей, молоком с хреном, караваями ставлеными, караваями блинчатыми...

- Мыслю я, ведун, - в очередной раз глотнув из кружки, сообщил Любовод, - спустя пять дней отправиться далее в немецкие земли. Отец заместо железа воск, меха, шкуры и войлок погрузит, да и тронусь. В землях за северным морем товар отдам, куплю кружева, да серебра поболее, детей, девок тамошних, да прямым ходом, мимо Холмогор, Онеги, Белоозера, по Итиль-реке в Персию теплую спущусь, холода там пережду, да расторгуюсь не торопясь. А там и назад вернусь.

- Хорошая идея, - кивнул Олег. - А детей как - красть станешь, или туземцев грабить?

- Зачем? - пожал плечами купец. - Голытьба несчастная обитает в тамошних местах. Во дворах во многих лошадь на всех токмо одна, одежонка едина на все дни. Они, сказывают, как детей много нарастает, в лес их отводят и бросают там, потому как кормить нечем. А коли за них медь али серебро дашь - так отдают с радостью, хошь всех забирай. Про другое я сказываю, ведун. Иди со мной в дорогу? Варягов этих, жадных да трусливых, брать не хочу, иных соратников мне надобно на такой срок. Тебе - верю, ведун. Ты за мной кинулся, когда деда Боря отвернулся. Пошли вместе в поход! Хочешь, не стану серебра обещать, зараз в долю торговую возьму?

- Хороший ты мужик, Любовод... - Середин тоже отхлебнул изрядно вина. - Да только не просто так я по земле здешней хожу. Понимаешь, слово я ищу. Слово мудрое, слово тайное... Здесь оно где-то, окрест спрятано... Ты подумай, Любовод: ну, откуда этому слову в Европе оказаться? Коли даже здесь все еще пушек нет да истуканам поклоняются, то там, наверняка, и вовсе в шкурах ходят, человеческие жертвоприношения приносят, а людоедскую римскую цивилизацию почитают верхом совершенства.

- В шкурах? Да, шкуры берут охотно, - с грустью подтвердил купец. - И колдуны тамошние тебе не чета. Они только просят у богов, но не способны отвести глаза или истребить туман. Не могут они знать тайного слова, неведомого даже тебе. Да... Стало быть, в немецкие земли ты плыть не хочешь... А в персидские?

- Тут сперва пошарю, - покачал головой Олег. - А там дальше посмотрю.

- Может, свидимся? Через Белоозеро и Онегу я на юг пойду, там меня спросить можешь.

- Спрошу, если в ту сторону занесет.

- Только не мешкай, ведун. До первых холодов мне надобно уйти...

- Твое здоровье, Любовод, - поднял кружку Середин.

- И тебе того же желаю, - выпил ответную здравицу купец и поднялся из-за стола. - Так, я тебе тройное супротив воинского содержание обещал. Стало быть, три на три, девять гривен кун. Одну ты получил. Восемь гривен кун - это две гривны новгородских. Сейчас, отсчитаю...

Парень поднялся, неуверенно покачиваясь, вышел в соседнюю комнату. Вскоре грохнула крышка сундука, и молодой купец вернулся с двумя матерчатыми мешочками:

- Две гривны серебром. Эх, жалко отпускать тебя, ведун! Ты хоть погостевать немного останься. Слово заветное за несколько дней не пропадет, от тебя не скроется.

- Отчего не остаться, останусь, - кивнул Середин, ясно понимая, что в таком состоянии не то что "заветного слова" - постоялого двора найти не сможет.

- Тогда давай еще вина отпробуем. На двоих, дабы свидеться и друг друга не забывать!

* * *

Новый день ведун посвятил себе, любимому. Он наконец-то купил себе флягу - правда, не обычную, металлическую, а мягкий бурдюк из заячьей шкуры с деревянным горлышком и деревянной же пробкой. Купил щит из ясеня, и тут же отдал его в кузню, наказав обить деревянный диск прочной стальной окантовкой, - память о том, как варяг разносит очень похожее оружие в мелкие щепки, еще достаточно ясно жила в его памяти. Купил кресало, приобрел небольшой медный котелок, который аккурат укладывался на донышко заплечной сумы.

Все вокруг вызывало у Середина восторг и удивление. Ну, разве можно себе представить рынок, на котором нет ни единого изделия - ни вилки, ни уголка, ни кастрюли - из алюминия? Разве легко понять, что никто не изготавливает железной посуды, потому что по сравнению с медной она слишком дорогая? Кто поверит, что мешок хохломской расписной, лакированной посуды может стоить меньше, чем маленький нож безо всяких украшений? Или что на монетку, неотличимую издалека от обычного рубля, можно купить корову? А на пять таких же монет - хорошую лошадь? Или крепкого невольника? Или сразу трех молодых да ладных девок? Или что пушнину можно менять целый тюк за одну фарфоровую чашечку? А нескладная и кривая, хотя и оправленная в золото, стеклянная бутылка равносильна рубленому двухэтажному дому? Дома, кстати, продавались здесь же, любые: какой понравится - разбирай да увози.

Но больше всего Олегу хотелось разжиться периной. В гостях он спал на ней впервые в жизни и только теперь понял, к чему стремились изобретатели водяной постели: чтобы в нее точно так же, как в перину, можно было упасть и утонуть, ощущая, как тебя со всех сторон обволакивает невесомое тепло, что ты словно паришь в воздухе, потому как не ощущаешь на теле никаких прикосновений - но при этом никуда не падаешь. Разжиться-то хотелось - но ведун понимал, что одинокому скитальцу, ищущему ответ на заданный в далеких мирах простой вопрос, таскать с собой подобную роскошь не с руки. Нельзя ему обзаводиться добром, что станет слишком сильно оттягивать плечи. И в то же время он знал: теперь, когда он вернется домой, более никакая мебель, никакие постели не будут казаться ему мягкими. Искусство изготовления качественных и удобных вещей к двадцатому веку будет утрачено навсегда.

Свой заказ он получил от кузнеца к вечеру второго дня, но покидать гостеприимный купеческий дом не решился. Не так-то просто бросить теплую мягкую постель и богатый стол, чтобы отправиться по проселочным дорогам не зная куда, но точно зная, что спать придется на земле, а питаться через раз чем повезет. Поэтому Середин провел в отведенной ему светелке еще одну ночь, а потом еще половину дня обсуждал с лениво попивающим вино Любоводом дороги, на которых тот успел побывать, и селения, которые тот повидал.

- - В Ростов тебе надобно, ведун, - припоминал купец. - Тамошние мужики сказывали, бродит у них каженную зиму чудище. С виду человек, но весь мехом густым порос, что медведь дикий. Людей, скотину не трогает, а погреба зачастую разоряет. Дверь выломает, влезет, брюквы пожрет, что конь некормленый, а потом обратно в чащобу убегает. Токмо летом он спит, никто не видал его летом-то. Али в Белоозере сказывали, рыба-кит у них всплывала. Размером с ладью - ну, как моя. Хвост, спина - все мохом поросло, глаза, что щит варяжский - желтые, и не шевелятся совсем. На отмель она забралась - и ну по песку прыгать. Мох-то поотлетал, а рыба обратно в озеро ушла. Вот куда тебе путь держать надобно, ведун! Где еще слово заветное храниться может, кроме как не в брюхе у рыбы-кита? Вестимо, чудищу лесному слова так не спрятать. Его мужики найти могут да завалить. А рыба-кит сетей не боится, гарпуном ее на глубине не достать...

У лестницы громко хлопнула дверь, послышались торопливые шаги:

- Любовод! Ты здесь, сынок?

- Да, отец, - торопливо отставил кружку с вином молодой купец.

- А, вижу. А гостюшка наш дорогой еще не отъехал?

- Думаю, сегодня уйду, - поднялся с лавки Середин. - Благодарю за гостеприимство, за доброту да ласку, однако пора и честь знать. Дорога зовет.

- Это верно, зовет, - тяжело дыша, кивнул отец Любовода. - Обожди чуток... Сосед мой, Глеб Микитич, следом идет... Ты куда идти собираешься, ведун?

- Туда... - неопределенно махнул рукой Олег.

- А Белоозеро тебе не по пути будет?

- Белоозеро? - Олег переглянулся с Любоводом. - Легко на помине. Даже и не знаю...

Дверь хлопнула снова, и хозяин дома облегченно кивнул:

- Ну, наконец...

В горницу вошел невысокий и очень толстый мужчина, остриженный, как принято говорить, "под горшок", но с окладистой бородой. Подбитый куньим мехом кафтан да шуба, надетая поверх него, несмотря на жару, придавали гостю и вовсе необъятные размеры. Едва добредя до лавки, он тяжело бухнулся на нее, отер шапкой пот.

- Вот, Глеб Микитич, - указал на Середина купец. - Это тот самый ведун, про которого я тебе сказывал. Биться колдовскими способами умеет, слово держит, что замок железный. Храбр, что барсук лесной.

Глеб Микитич неопределенно пыхнул и устало покачал головой.

- Товар сосед мой в Белоозеро отправить хочет, - вместо гостя сообщил купец. - Думаю, надежный охранник ему потребуется. Уж больно нехорошие вещи сказывают про тамошние леса.