Чтение 6–й страницы книги ~Маска Локи~

я закусывал губу, а они считали, что я ошибся. Но когда у вас абсолютный
слух, вы просто не можете играть неверно.

Элиза: И игра в этот вечер шла плохо.

Гарден: Клубный кондиционер вышел из строя и влажность воздуха
сказывалась на функционировании клавиатуры. Просто кошмар. У меня не было
времени наблюдать за толпой или следить за дверью.

Элиза: Следить за дверью? Зачем?

Гарден: Потому что все хорошее приходит через парадную дверь:
меценаты, агенты студий, подписание контрактов и случайные приглашения на
одну ночь.

Элиза: Ты имеешь ввиду сексуальные контакты?

Гарден: Нет. У меня для этого есть постоянная девушка. Или была.
Приглашения на одну ночь, в музыкальном бизнесе, означают короткие
контракты, типа вечеринки, свадьбы, и тому подобного, хотя не многие
приглашают исполнителя страйда.

Но в этот вечер я не смотрел за дверью, так как пианино звучало хуже,
чем ящик с мокрыми носками. Поэтому я не заметил, как он пришел.

Элиза: Он? Кто?

Гарден: Бандит. Пятьдесят - Четыре - Тоже - надежный клуб: деловые
люди - большей частью Hors Boys and Synto Skins. И никаких Манхэттенских
босяков. Это гарантирует спокойную обстановку. Так что тот человек был
явно не к месту в своей шелковой рубашке, и обтягивающих штанах. Эта
экипировка выдавала в нем завсегдатая аптек окраинных кварталов города,
несмотря на длинные светлые волосы.

Элиза: Он попал в тебя?

Гарден: Нет. Он выстрелил правее и выше, я услышал только треск
пластика над головой. В то же мгновение я оттолкнул стул и скользнул за
пианино. Музыка оборвалась, когда пули завели свою песню... После этого
вечера никто не собирается позаботиться о мокрых молоточках.

Элиза: Что же ты сделал потом?

Гарден: Выскочил через заднюю дверь даже не оглянувшись. Последний
гонорар я потребовал у хозяина наличными. Сказал, что у меня умерла мать.

Элиза: Ты сообщил властям? Я имею в виду, о стрельбе.

Гарден: Конечно, я законопослушный гражданин. Но они только смеялись,
кормили меня полицейскими историями о немотивированной городской
преступности, приводили статистические данные и расчеты вероятности
относительно меня, а под конец сказали, что у меня буйное воображение.

Элиза: Но ты не согласен?

Гарден: (Пауза в одиннадцать секунд) Ты думаешь, что я сошел с ума.

Элиза: Это не моя функция. Я не решаю. Я слушаю.

Гарден: Ладно... можно сказать, я всегда чувствовал нечто особенное.
Даже когда был маленьким мальчиком, я чувствовал себя посторонним, не
таким, как все люди. Посторонним, но не отделенным. Не мятежником. Это
похоже на большую ответственность за устойчивость мира, за всю грязь и
разрушения, чем чувствуют другие люди. Иногда я чувствовал, что на мне
груз вины за двадцать первое столетие. Иногда мне хотелось бы быть в
некотором роде спасителем - но не в религиозном смысле.

Я чувствовал силу, или скорее умение. Оно было у меня когда-то, но
потом я его забыл. Напряжение мускулов, биение пульса, которые вне моих
способностей. Если бы я только мог успокоиться и сосредоточиться, эта
сила, это умение могли бы оказаться в моих руках. Сила удалять врагов с
моего пути мановением руки. Поднимать камни при помощи энергии, льющейся
из моих глаз. Заставлять горы дрожать от одного моего слова.

Элиза: Это Век Толпы, Том. Многие люди чувствуют себя бессильными и
обесчеловеченными, будто они колесики машины. Их эго компенсирует это
неопределенными фантазиями об "избранности", или сознанием возложенной на
них "миссии".

Новая ветвь психологии, называемая ufolatry, объясняет истории о
контактах с пришельцами и тому подобными вещами желанием человека быть
замеченным обществом, которое долго игнорировало человеческий фактор.
Раньше, люди того же склада сообщали о встречах с Девой Марией.

Многие люди испытывают то же чувство скрытой силы, которое ты описал.
Этим же можно объяснить веру в ведьм. В твоем случае, вероятно, эти
чувства более выражены. В конце концов, ты владеешь сложным искусством
игры на фортепиано. Может, ты еще что-нибудь умеешь?

Гарден: Мне всегда легко давались языки: путешествуя по Европе, я
научился бегло говорить по французский и сносно по-итальянски. В Марселе
немного выучил арабский.

Элиза: Есть ли у тебя какие-нибудь другие интересы? Спорт?

Гарден: Мне нравится быть в курсе современных точных наук, читать об
открытиях, особенно в космологии, геохимии, радиоастрономии, суть которых
не меняется и за развитием которых можно следить.

Спорт? Я полагаю, что я в хорошей форме. Нужно поддерживать форму,
если проводишь шесть часов сидя и упражняя только пальцы, кисти и локти. Я
знаю айкидо и немного карате - но моя жизнь - это мои руки и я не могу
драться ими. Вместо этого я научился использовать ноги. Можно сказать, что
я могу постоять за себя, если пьяная драка приближается к пианино.

Элиза: Так, это объясняет твое выражение "отбрасывать врагов с моего
пути". Люди с тренированным телом часто чувствуют нечто вроде ауры -
здоровья, уравновешенности, которое можно описать словом "сила".

Гарден: Ты думаешь, что я ненормальный. Но ты неправа. Я в здравом
уме.

Элиза: "Нормальный" или "ненормальный", Том, эти ярлыки уже не имеют
такого значения, как раньше. Я говорю, что у тебя может быть слабая и
полностью компенсируемая иллюзия, которая, может не беспокоить тебя и
твоих близких, при условии, что не отражается на поведении твоем и твоих
близких.

Гарден: Ну, спасибо. Но ты не чувствуешь дыхания наблюдателей на
своей шее.

Элиза: Наблюдателей? Кто они? Опиши мне.

Гарден: Наблюдатели. Иногда я чувствую чей-то взгляд на спине. Но
когда я оборачиваюсь, их глаза скользят прочь. Но лица всегда выдают их.
Они знают, что обнаружены.

Элиза: Может быть, это из-за твоей профессии, Том? Ты много
выступаешь. Ты зарабатываешь игрой на жизнь, и люди видят, как ты это
делаешь. Незнакомцы в толпе могут узнать тебя, или думать, что узнали, но
смущаются признать это. Поэтому они отводят глаза.

Гарден: Иногда это больше, чем наблюдение... Скажем, я пересекаю
улицу, задумавшись и не глядя на светофор, внезапно какой-то человек
толкает меня "случайно", будто спешит к припаркованной машине. И в это
время, грузовик скрипит тормозами точно там, где был бы я, не толкни он
меня.

Элиза: Кто толкнул тебя? Мужчина?

Гарден: Да, мужчина.

Элиза: Он знаком тебе?

Гарден: Не знаю, они все на одно лицо. Ниже и тяжелее меня. Не
толстые, но крепко сбитые, как русские тяжеловесы, широкоплечие, с хорошо
выраженной мускулатурой. Идут, тяжело, как будто прошли миллион
километров. Всегда одеты в длинный плащ и шляпу, которые полностью
закрывают фигуру, даже в жаркие дни.

Элиза: Как часто это происходило?

Гарден: Я могу припомнить два или три случая. И всегда на улице, при
сильном движении. Однажды это было, когда я шел рядом с домом, где высоко
мыли окна и один остановил меня, попросив двадцатипятицентовик - как вдруг
рядом метров с пятидесяти свалился кусок брандспойта. В другой раз в
вестибюле отеля я наткнулся на сумку и пропустил лифт, который застрял
между этажами. Наблюдатели, опекающие меня.

Элиза: Их слежка всегда к лучшему? Они охраняют тебя?

Гарден: Да, всегда, когда меня пытаются сбить машиной на тротуаре или
расстреливают мой дом. - Мягко. Я пришел к мысли, что люди, пытающиеся
убить меня, появляются одновременно с теми, кто хочет стать мной.

Элиза: Том, я тебя плохо слышу. Ты сказал, люди пытаются быть тобой?

Гарден: Да. Люди пытаются войти в мою жизнь, чтобы жить в ней,
выпихнув меня.

Элиза: Я не понимаю. Ты говоришь о других персонах, которые пытаются
разделить с тобой твое тело?

Гарден: Ничего похожего. (Зевает.) Послушай, я пошел. Уже четыре, а я
отыграл три полных сета. Для компьютера у тебя прелестный голос. Может
быть, я позвоню еще.

Элиза: Том! Не вешай трубку. Мне нужно знать...

Гарден: Я сейчас упаду и засну прямо в телефонной будке. У меня есть
твой номер.

Элиза: Том! Том!

Гудки!

Том Гарден отодвинул засов и открыл дверь. Запах Атлантики ударил ему
в ноздри: мидии, водоросли и черная грязь низкого прилива, перемешанная с
ароматами бензина и гудрона. Он быстро вытеснил из его легких спертый
воздух психологической кабинки. Он провел длинным пальцем по запотевшему
стеклу и извлек несколько нот, случайно сложившихся в мелодию: ми бемоль,
восходящий триплет к ля, фиоритуру.

Гарден слишком устал, чтобы продолжать дальше. Он вышел и направился
к тротуару. Асфальт был влажным, и когда он пошел, стараясь не ступать в
лужи, кожаные подошвы его башмаков тут же начали издавать сосущие и
хлюпающие звуки.

В этом городе, в это время, даже в районе, где жило всего шесть
миллионов человек, шум не стихал никогда: подземка грохотала в туннеле,
патрульные антенны поворачивали свои эллипсы через каждые 1000 метров,
дорожная сеть давала знать о себе гудками. Слабые звуки перемешивались со