Чтение 6–й страницы книги ~Четыре пути к прощению~

как пара минут. Они прибудут туда через восемьдесят( нет, теперь уже через
семьдесят шесть лет. Они станут жить и умрут на другой земле, на другой
планете. Не здесь.

-- Как же вы позволили им улететь?

-- Выбор зависел от них.

-- А не от вас?

-- Я не могла решать за них: им жить.

-- Но вам больно.

Оба замолчали, и наступила гнетущая тишина.

-- Все не так! -- вдруг взорвался он. -- У нас была своя судьба,
собственная! Свой путь к Владыке! А они отняли его у нас, и теперь мы снова
рабы! Эти умники чужаки со всеми их мудреными знаниями и открытиями, наши
бывшие владельцы. Они говорили: "Сделай так!" -- и мы делали. Теперь они
говорят: "Делай эдак!" -- и мы опять послушно выполняем приказ. "Садись
вместе с семьей на наш чудесный корабль и лети к новым прекрасным мирам!" И
дети улетели и уже не вернутся домой. И никогда не узнают, какой он, их дом,
и кто они сами. Как не узнают и то, кто распорядился их судьбой.

Это была одна из тех речей, которые, как знала Йосс, Абберкам сотни раз
произносил на митингах. В глазах его стояли слезы. Йосс почувствовала, что и
сама вот-вот расплачется. Стоп! Она не должна позволять ему оттачивать на
себе свое ораторское мастерство, играть ею, как он играл толпами.

-- Даже если я с вами согласна, все же( Все же, -- отважилась она, --
почему тогда вы мошенничали, Абберкам? Вы же лгали своему собственному
народу! Вы воровали у него!

-- Никогда, -- отрезал он. -- Все, что я делал, -- каждый мой вздох --
было отдано во благо Всемирной партии. Да, я тратил деньги не считая, все,
какие только мог достать, -- но только на дело. Да, я угрожал эмиссару
чужаков, поскольку хотел, чтобы все они убрались отсюда, да поскорее. Да, я
лгал напропалую, потому что они хотели сохранить над нами контроль, а потом
постепенно снова прибрать нас к рукам. Да я на все был готов, только бы
спасти мой народ от рабства! На все! -- Он заколотил огромными кулаками по
коленям и, задыхаясь, выкрикнул: -- Но я так ничего и не добился, о Камье!
-- и закрыл лицо ладонями.

Йосс молчала, чувствуя, как внезапно заныло сердце.

Вождь плакал как маленький ребенок, тихонько всхлипывая. Она ему не
мешала. Наконец, успокоившись, он откинул спутанные пряди назад и вытер
глаза и нос. Потом взял со стола поднос, поставил его на колени, наколол на
вилку гренок, откусил кусочек, прожевал, проглотил. "Ну, если он может, то
могу и я", -- подумала Йосс и тоже стала есть. Когда с едой было покончено,
она подошла к нему, чтобы забрать поднос, и тихо сказала:

-- Простите меня.

-- Все кончилось уже тогда, -- очень спокойно и серьезно произнес он,
глядя ей прямо в глаза. Он редко смотрел на нее. И еще реже видел.

Она замерла в ожидании неизвестно чего.

-- Все кончилось уже тогда. Задолго до того, как началось. То, во что я
верил тогда в Надами. Я верил, что стоит только их прогнать и мы сразу
станем свободными. Но в круговороте войн мы заблудились, утратили свой путь,
свое предназначение. Да, я лгал и знал, что лгу. Так какая разница, если я
лгал чуть больше, чем нужно?

Из этой странной речи Йосс поняла лишь, что Абберкам полностью потерял
душевное равновесие и его сумасшествие опять возвращается, и пожалела, что
подзуживала его. Они оба были стариками, оба потерпели в жизни крах и оба
потеряли детей. Зачем же ей было его мучить? Прежде чем забрать поднос, она
на секунду накрыла ладонь Абберкама своей.

Потом ушла на кухню мыть посуду и вдруг услышала:

-- Идите сюда, пожалуйста!

До сих пор Вождь никогда ее не звал, и Йосс поспешила в комнату.

-- Кем вы были? -- спросил он в упор.

Она ошарашено застыла в дверях, не понимая, о чем идет речь.

-- Ну, прежде чем приехали сюда, -- нетерпеливо произнес Абберкам.

-- Я родилась на плантации. Потом училась в школе, жила в городе.
Преподавала физику. Затем воспитывала дочь.

-- И как вас зовут?

-- Йосс. Я из племени седеви из Банни.

Абберкам кивнул. Йосс подождала еще немного и вернулась домывать
посуду. "Он даже не знал, как меня зовут", -- подумала она.

Теперь, когда он уже мог вставать, Йосс заставляла его ежедневно хоть
немного гулять и сидеть в кресле; он повиновался, но быстро уставал. На
следующий день она отважилась устроить ему более длительную прогулку, и
Вождь так выбился из сил, что, едва оказавшись в постели, тут же заснул.
Йосс на цыпочках поднялась по скрипучим ступенькам на свою любимую веранду и
просидела там несколько часов, наслаждаясь тишиной и покоем.

Вечером Абберкам почувствовал себя лучше и сам захотел посидеть в
кресле у очага, пока Йосс готовила обед. Она попыталась с ним заговорить, но
вид у Вождя был угрюмый, и, хотя он ни словом не обмолвился о том, что
произошло вчера, мысленно укорила себя за несдержанность. Разве они оба
приехали сюда не за тем, чтобы забыть, оставить позади все свои прошлые
ошибки и разочарования, как, впрочем, и победы, и ушедшую любовь. Пытаясь
рассеять его мрачное настроение, Йосс стала рассказывать (нарочно углубляясь
в подробности и пространные рассуждения, чтобы говорить подольше) историю
Эйд и Вады -- двух бедных влюбленных, которые в эту минуту снова резвились в
ее кровати.

-- Раньше мне некуда было уйти, чтобы их оставить наедине, разве что в
деревню за покупками. А сейчас такая мерзкая погода, что носа из дома
высовывать не хочется. Так что хорошо, что я могу прийти сюда. Мне нравится
этот дом.

Абберкам хмыкнул, но Йосс была уверена, что он слушал достаточно
внимательно и даже попытался понять, словно человек, разговаривающий с
иностранцем, чьего языка он почти не знает.

-- А вы не очень-то следили здесь за порядком. Вам что, все равно? --
спросила она как можно дружелюбнее, разливая суп по тарелкам. -- Ну что ж,
по крайней мере это честно по отношению к самому себе. Вот взять меня,
например: я до сих пор стараюсь притворяться святошей, которая заботится о
своей душе, и пытаюсь пренебрегать тем, что действительно люблю: вещами,
общением, комфортом. -- Она устроилась у огня, поставив миску с супом на
колени. -- Наверху у вас есть чудесная комната. Та, что в углу, окнами на
восход. Она хранит память о чем-то очень хорошем. Может, там был когда-то
приют счастливых любовников. Даже болота из ее окон кажутся красивыми.

Когда Йосс собралась домой, Абберкам остановил ее вопросом:

-- Вы думаете, они уже ушли?

-- Кто? Оленята? Да, конечно. И давно. Вернулись в свои враждующие
ненавистью семьи. Боюсь, что если бы они смогли зажить вместе, то вскоре
тоже возненавидели бы друг друга. Они слишком невежественны. И помочь я тут
уже ничем не могу. Это деревня бедняков, и соображают они довольно тяжело, с
натугой. Но эти двое цепляются друг за друга, за свою любовь, словно
чувствуют, словно понимают(

-- Держись истины и благородства, -- произнес Вождь.

Эту цитату она тоже знала.

-- А хотите, я вам почитаю как-нибудь вечером? У меня есть "Аркамье",
могу в следующий раз принести.

Он замотал головой, неожиданно светло улыбнувшись:

-- Не трудитесь. Я знаю его наизусть.

-- Весь?

Он кивнул.

-- Я тоже собиралась его выучить( Ну, по крайней мере, хотя бы часть,
самые любимые отрывки, когда приехала сюда, -- призналась Йосс. -- Но так и
не собралась. Мне все казалось, что еще не время. А вы выучили его уже
здесь?

-- Да нет. Давным-давно. Когда сидел в тюрьме Геббы. Там было море
свободного времени( Зато во время болезни я днями напролет сам себе его
рассказывал. Это хоть как-то скрашивало часы вашего отсутствия.

Йосс растерялась и не нашла, что ответить.

-- Мне хорошо, когда вы рядом, -- добавил он.

Она поспешно закуталась в шаль и убежала, едва не забыв попрощаться.

Когда она возвращалась домой, широко шагая по мосткам, все в ней кипело
от противоречивых, смешанных чувств. Ну что он за чудовище! Он заигрывает с
ней -- в этом нет никакого сомнения! Валяется в постели, словно матерый
боров, покрытый седой щетиной. Хрипит, кашляет, как старая шарманка! Но
какой звучный, красивый голос и какая улыбка!.. Да, этот лицедей хорошо
знает силу своей улыбки и понимает: для того чтобы производить должное
впечатление, часто пользоваться ею нельзя. Ему известно, как окрутить
женщину, он окручивал их сотнями (если верить историям, которые о нем
рассказывали), знает, как завоевать ее доверие, как потом войти в нее, а
затем выйти -- вот, мол, тебе мое семя, дар Вождя, и будь счастлива, детка,
прощай. О Камье!

И как ей только в голову взбрело рассказывать ему, что вытворяют в ее
постели Эйд с Вадой! Идиотка! А ледяной ветер бьет в лицо. Старая идиотка!
Старая дура!

Губу снова вышел встречать хозяйку и стал тереться о ее ноги, игриво
хватая ее мягкими лапками и победно махая обрубком хвоста. Уходя, она обычно
не закрывала дверь на щеколду, чтобы кот мог войти в дом, когда вздумается.
Дверь была приоткрыта. Комнату усеивали птичий пух и перья, там и сям
краснели капли крови, а на коврике у очага валялась недоеденная тушка.

-- Чудовище! Пошел вон, убийца! -- устало сказала Йосс.

Губу станцевал боевой танец и издал воинственный клич: "Ауау! Ауау!"

Всю ночь он проспал рядом с Йосс, согревая ей спину и безропотно
отодвигаясь, когда она меняла позу.

А ей не спалось. Она ворочалась с боку на бок, представляя себе в
полусне жар огромного, грузного мужского тела, тяжесть сильных рук на своих
грудях, а на сосках нежные, властные поцелуи губ, пьющих из нее жизнь.