read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



резиденции короля. ФлTбе, мой дворецкий, снял особняк на следующий же день
после свидания в саду, ни словом не обмолвившись, во что это обошлось, а я,
ничего не понимающая в денежных делах девушка, ни о чем не спрашивала.
Помнится, он меня побаивался и злился на меня -- видимо, не был посвящен в
суть дела, даже наверняка не был, просто выполнял королевский приказ: на
словах -- сама почтительность, а в глазах нескрываемое презрение, -- скорей
всего, он приникал меня за новую королевскую пассию, а моим прогулкам и
свиданиям с Арродесом не слишком удивлялся -- умный слуга не станет
требовать, чтобы король строил свои отношения с наложницей по схеме,
привычной для него, слуги. Полагаю, если бы при нем я вздумала обниматься с
крокодилом, он бы и тогда глазом не моргнул. Я была свободна во всем, что не
перечило королевской воле, однако сям монарх не показался там ни разу. И я
уже убедилась, что есть слова, которых я никогда не скажу своему суженому,
ибо язык у меня тотчас немел при одном лишь желании произнести их и губы
деревенели, совсем как пальцы, когда я пробовала ощупывать себя в ту ночь п
карете. Я твердила Арродесу, чтоб он не смел посещать меня, а он объяснял
это, как все люди, простой боязнью оказаться скомпрометированной и, как
человек порядочный, старался держаться осторожней.
На третий день вечером я наконец отважилась узнать, кто я. Оставшись
одна в спальне, я сбросила пеньюар и стала перед зеркалом -- нагая статуя.
Серебряные иглы и стальные ланцеты, разложенные на подзеркальнике, я
прикрыла бархатной шалью, так как боялась их блеска, хоть и не боялась их
лезвий. Высоко посаженные груди смотрели вверх il в стороны розовыми
сосками, след укола на бедре исчез. Обдумывая операцию, точно акушер или
хирург, я обеими руками мяла это белое гладкое тело так, что ребра
прогибались, но живот, выпуклый, как у женщины с готической картины, не
поддавался, и под его теплой, мягкой оболочкой я ощутила неуступчивую
твердость. Проведя ладонями сверху вниз, я нащупала и очертила в своем чреве
овальный предмет. Поставив по обе руки от себя по шесть свечей, я кончиками
пальцев взяла ланцет, самый маленький, но не из страха, а только потому, что
он был изящнее других. В зеркале все выглядело так, будто я собираюсь
пронзить себя ножом, -- чистой воды финальная сцена из трагедии, выдержанная
в едином стиле до последней мелочи: широкое ложе с балдахином, два ряда
высоких свечей, блеск стали в моей руке и моя бледность, потому что тело мое
страшилось и колени подкашивались, и только рука, державшая скальпель,
сохраняла необходимую твердость. Именно туда, где овальный неподатливый
предмет прощупывался всего явственней, чуть пониже грудины, я с силой
вонзила ланцет. Боль была мгновенной и слабой, а из разреза выступила всего
лишь капля крови. Не обладая умением мясника, я аккуратно, как анатом,
рассекла тело от грудины до лона -- правда, сжав зубы и зажмурившись.
Смотреть было уже сверх моих сил. Однако я стояла, теперь уже не дрожащая, а
только похолодевшая, и мое дыхание, судорожное, как у астматика, звучало
сейчас в комнате, будто чужое, будто доносившееся извне. Рассеченная
белокожая оболочка разошлась, и я увидела в зеркале свернувшееся серебряное
тело -- как бы огромный плод, скрытую во мне блестящую куколку, обрамленную
розовыми складками некровоточащей плоти. Это было чудовищно -- так себя
видеть! Я не отваживалась коснуться серебристой поверхности, чистейшей,
безупречной. Овальное туловище сияло, отражая уменьшенные огоньки свечей. Я
пошевелилась и тут же увидела его ножки, прижатые в утробной позе, --
тонкие, раздвоенные, как щипцы, они исходили из моего тела, и я вдруг
поняла, что это "оно" не было чужим, инородным -- оно тоже было мною. Вот
почему, ступая по мокрому песку, я оставляла такие глубокие следы, почему я
была такой сильной: "Это же -- я, это снова -- я", -- повторяла я мысленно,
когда вдруг вошел Арродес.
Я оставила двери незапертыми -- такая неосторожность! И он прокрался ко
мне, неся перед собой, как оправдание и щит, огромный букет красных роз,
вошел и так был зачарован собственной дерзостью, что, когда я обернулась с
криком ужаса, он, все уже увидев, ничего не осознавал, не понимал, не мог...
Не от испуга, а только от огромного стыда, душившего меня, я еще пыталась
хотя бы прикрыть руками серебряный овал, но он был слишком велик, а разрез
слишком широк, чтобы это удалось.
Его лицо, беззвучный крик и бегство... От этой части показаний прошу
меня освободить. Не мог дождаться позволения, приглашения и вот пришел с
цветами, а дом был пуст. Я же сама отослала всех слуг, чтобы никто не
помешал задуманному мной, -- у меня уже не было выбора, не было другого
пути. А быть может, в него уже закралось первое подозрение? Я вспомнила, как
вчера днем мы переходили через русло высохшего ручья и как он хотел
перенести меня на руках, а я запретила ему, но не из стыдливости, истинной
или притворной, а потому, что это было запретно. А он тогда заметил на
мягком податливом песке следы моих ног, такие маленькие и такие глубокие, и
хотел что-то сказать, наверное, какую-нибудь невинную шутку, но смолчал,
знакомая морщинка меж бровями стала резче -- и, взбираясь на противоположный
берег, вдруг не протянул мне руки. Может быть, уже тогда... И еще: когда уже
на самой вершине холма я споткнулась и, ухватившись, чтобы сохранить,
равновесие, за толстую ветку орешника, почувствовала, что вот-вот выворочу
весь куст с .корнями, -- я опустилась на колени, отпустив сломанную ветвь,
чтобы не выдать моей неодолимой силы. Он тоща стоял, повернувшись боком, не
глядя на меня, но, мне казалось, все увидел краешком глаза -- так из-за
подозрений прокрался он сюда или от неудержимой страсти?
Теперь уже все равно.
Сочленениями своих щупальцев я оперлась на края открытого настежь тела,
чтобы наконец освободиться, и проворно высунулась наружу, и тогда Тленикс,
Дуэнья, Миньона сперва опустилась на колени, потом рухнула на бок, и,
распрямляя все свои ноги и неторопливо пятясь, словно рак, я выползла из
нее. Свечи сияли в зеркале, и пламя их еще колебалось от сквозняка,
поднятого его бегством. Обнаженная лежала неподвижно, непристойно раскинув
ноги. Не желая прикасаться к ней, моему кокону, моей фальшивой коже, я
обошла ее стороной и, откинув корпус назад, поднялась, как богомол, и
посмотрела на себя в зеркало. "Это я, -- сказала я себе без слов. -- Это все
еще я". Обводы гладкие, жестокрылые, насекомоподобные; утолщения суставов,
холодный блеск серебряного брюшка; бока обтекаемые, созданные для скорости;
темная, пучеглазая голова. "Это я", -- повторяла я про себя, будто заучивала
на память, и тем временем затуманивались и гасли во мне многократные мои
прошлые: Дуэньи, Тленикс, Ангелиты. Теперь я могла их вспоминать только как
давно прочитанные книжки из детства с неважным и уже бессильным содержанием.
Медленно поворачивая голову, я пыталась разглядеть в зеркале свои глаза и,
хотя еще не совсем освоилась со своим новым воплощением, уже понимала, что к
этому акту самоизвлечения я пришла вовсе не по своей воле -- он был заранее
предусмотренной частью некоего плана, рассчитанной именно на такие
обстоятельства -- на бунт, которому надлежало быть прелюдией к полной
покорности. Я и теперь могла мыслить с прежней быстротой и свободой, но зато
была подчинена моему новому телу -- в его сверкающий металл были впечатаны
все действия, которые мне предстояло совершить.
Любовь угасла. Гаснет она и в вас, только годами и месяцами, а я
пережила такой же закат чувства за несколько минут -- и то было уже третье
по счету мое начало, и тогда, издавая легкий плавный шорох, я трижды обежала
комнату, то и дело притрагиваясь вытянутыми усиками к кровати, на которой
мне уже не суждено отдыхать. Я вбирала в себя запах моего нелюбовника, чтобы
пуститься по его следу и померяться силами в этой новой и, наверное,
последней игре.
Начало его панического бегства было обозначено распахнутыми одна за
другой дверями в рассыпанными розами. Их запах мог мне помочь, потому что
оа, хотя бы на время, стал частью его запаха. Комнаты, сквозь которые я
пробегала, я теперь видела снизу вверх -- в новой перспективе, и они
казались мне слишком большими, наполненными неудобными, лишними вещами,
которые враждебно темнели в полумраке. Потом мои коготки слабо заскрежетали
по ступенькам каменной лестницы, и я выбежала в сырой и темный сад. Пел
соловей -- теперь мне это показалось забавным: сей реквизит был ненужен,
следующий акт спектакля требовал нового. С минуту я рыскала между кустами,
слыша, как хрустит гравий, брызжущий из-под моих ног, описала круг, другой и
вомчалась напрямик, ища след. Не взять его я не могла -- я выудила его из
неимоверной мешанины тающих запахов, извлекла из колебаний воздуха,
рассеченного Арродесом на бегу, каждую его частичку, еще не развеянную
ветром, и так вышла на предначертанный мне путь, который с этой минуты стал
моим до конца.
Не знаю, по чьей воле я дала Арродесу столь большую фору, и, вместо
того чтобы идти по следу, до самого рассвета рыскала по королевским садам. В
этом мог быть скрыт известный смысл, ибо я кружила там, где мы прогуливались
рука об руку между живыми изгородями, и могла хорошенько впитать его запах,
чтобы наверняка не спутать с другими. Правда, проще было сразу за ним
помчаться и захватить его, беспомощного, в полном замешательстве и отчаяния,
но я этого не сделала. Знаю, все мое поведение в ту ночь можно объяснить
по-разному: и моей скорбью, и королевской волей. Я потеряла возлюбленного и
взамен обрела лишь гонимую дичь, а монарху мало было одной лишь гибели
ненавистного ему человека, притом быстрой и внезапной. Арродес, наверное,
тем временем помчался не к себе домой, а к кому-то из друзей, чтобы там в
сумбурной исповеди, самому себе задавая вопросы и на них отвечая, до всего
дойти своим умом: чье-то присутствие было ему все-таки необходимо, но только
как отрезвляющая поддержка. В моих скитаниях по садам ничего, однако, не
было от мучений разлуки. Я знаю, как неприятно это прозвучит для душ
чувствительных, но, не имея ни рук, чтобы их заламывать, ни слез, чтобы их
проливать, ни колен, на которые могла бы пасть, ни губ, чтобы прижать к ним
увядшие цветы, я не впадала в отчаяние. Тогда меня куда больше занимало
необычайное умение различать следы, которое вдруг во мне открылось. Ведь
когда я пробегала по аллеям, меня ни разу, ни на волос не сбил чужой
обманчивый след, пусть даже и очень схожий с тем, что стал моей приманкой и
моим кнутом. Я ощущала, как каждая частица воздуха просасывается в моем
левом легком сквозь лабиринты бесчисленных испытующих клеток и как каждая
подозрительная частичка попадает в мое правое, горячее легкое, где мой
внутренний призматический глаз внимательно всматривается в нее, чтобы



Страницы: 1 2 3 4 5 [ 6 ] 7 8 9 10
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.