Чтение 6–й страницы книги ~Проклятый~

если я ей соответственно заплачу. В Салеме, где местная Торговая Палата
заботливо эксплуатирует процессы ведьм в 1692 году как главную приманку
для туристов ("Бросаем на тебя сглаз", уверяют плакаты), даже нищие
пользуются чарами, как средством для рекламы.

- Извините, - сказал я. - Желаю вам приятного дня.

- Вы уходите?

- Ухожу. Было приятно с вами поговорить. Все это очень интересно.

- Интересно, но не очень правдоподобно, так?

- О, я вам верю, - уверил я ее. - Все зависит от погоды и от цены на
гусиный жир. Кстати, а какова сейчас цена гусиного жира?

Она игнорировала мой вопрос и встала, отряхивая крошки с поношенного
плаща жилистой старческой ладонью.

- Вы думаете, что я попрошайничаю? - резко спросила она. - Что в этом
дело? Вы думаете, что я - нищая и попрошайка?

- Совсем нет. Просто я уже должен идти.

Какой-то прохожий задержался рядом с нами, как будто чувствуя, что
дело идет к ссоре. Потом остановились еще один мужчина и женщина, кудрявые
волосы которой, освещенные зимним солнцем, создавали вокруг ее головы
удивительно светящийся ореол.

- Я скажу вам две вещи, - заявила древность дрожащим голосом. - Я не
должна вам этого говорить, но я скажу. Вы сами решите, предупреждение ли
это, или просто обычный вздор. Никто не может вам помочь, поскольку в этом
свете мы никогда не получаем помощи.

Я не ответил, а только недоверчиво посматривал на нее, пытаясь
угадать, была ли она обычной сумасшедшей или скорее необычной попрошайкой.

- Во-первых, - продолжала она, - вы не один, хотя вам так кажется, и
вы никогда не будете один, никогда в жизни, хотя временами вы и будете
молить Бога, чтобы он освободил вас от нежелательного общества. Во-вторых,
держитесь подальше от места, где не летает ни одна птица.

Прохожие, видя, что ничего особого не творится, начали расходиться,
каждый в свою сторону.

- Если вы хотите, вы можете меня проводить до площади Вашингтона, -
продолжала старуха. - Вы идете в ту сторону, верно?

_ Да, - признался я. - Тогда идемте.

Когда старуха подняла сумку и сложила свой красный зонтик, мы
направились вместе по одной из тропинок в западном направлении. Жабры были
окружены фигурным железным ограждением. Тени от штакетин падали на траву.
Было все еще холодно, но в воздухе уже чувствовалось дыхание весны. Уже
скоро придет лето, совсем другое, чем было в прошлом году.

- Мне неприятно, что вы подумали, что я мелю вам вздор, - заговорила
старуха, когда мы вышли на улицу с западной стороны площади Вашингтона. С
другой стороны площади стоял Музей Ведьм, воплощающий в себе память о
факте убийства двадцати ведьм из Салема в 1692 году. Это была одна из
наиболее жестоких охот на ведьм в истории человечества. Перед парадным
входом музея стоял памятник основателю Салема, Роджеру Конанту, в тяжелом
пуританском плаще, с плечами, блестящими от сырости.

- Вы знаете, что это очень старый город, - сказала старуха. - У
старых городов есть свои тайны, своя собственная атмосфера. Вы не
чувствовали этого раньше, там, на Жабрах? Вам не казалось, что жизнь в
Салеме напоминает загадку, колдовской круг? Полный значения, но не дающий
никакого объяснения?

Я посмотрел на другую сторону площади. На тротуаре напротив, среди
толпы туристов и зевак, я заметил красивую темноволосую девушку в короткой
дубленке и обтягивающих джинсах, прижимавшую к упругой груди стопку
учебников. Через секунду она исчезла. Я почувствовал удивительную боль в
сердце, ведь девушка так была похожа на Джейн. Но, наверно, много таких
хорошеньких девушек. Все-таки я решительно страдал синдромом Розена.

- Здесь я должна свернуть, - сказала старуха. - С вами необычайно
мило беседовать. Люди редко слушают, что им говорят, так, как все-таки
слушали вы.

Я искренне улыбнулся и протянул ей на прощание руку.

- Наверно, вы хотите знать, как меня зовут, - добавила она. Я не был
уверен, было ли это вопросом, но кивнул головой, что могло значить как
подтверждение, так и отсутствие интересов.

- Мерси Льюис, - заявила она. - Не забудьте, Мерси Льюис.

- Ну что ж, Мерси, следите за собой.

- Вы тоже, - сказала она, а потом ушла удивительно быстрым шагом.
Вскоре я потерял ее из вида.

По какой-то причине мне вспомнился отрывок из "Оды к меланхолии",
который Джейн часто цитировала:

С Красной - но тленно - она живет;

С Веселостью, прижавшей на прощанье

Персты к устам; и с Радостью, чем мед

Едва пригубишь - и найдешь

страданье...

[Д. Китс Ода Меланхолии, перевод Ивана Лихачева.

Написана в мае 1819 года.]

Я поднял опять воротник плаща, засунул руки глубоко в карманы и
направился что-то перекусить.

Я в одиночестве съел сандвич с говядиной и луком в баре Рада,
находящемся в старом здании Лондо Кофе Хаус на Централ Стрит. Рядом со
мной негр в новехоньком плаще барберри непрерывно насвистывал сквозь зубы
песенку. Молодая темноволосая секретарша наблюдала за мной в зеркале, не
мигая глазами. У нее было удивительное, бледное лицо, как на картинах
прерафаэлитов. Я чувствовал себя измученным и очень одиноким.

Около двух часов дня я доплелся под хмурым небом на площадь Холкок, в
Зал Аукционов Эндикотта, где происходила полугодовая продажа старых
маринистических гравюр и картин. В каталоге было упомянуто три важных
пункта, между прочими, масляную картину Шоу, представлявшую корабль "Джон"
из Дерби, но я сомневался, смогу ли я себе позволить купить ее. Я искал
товары для лавки сувениров: офорты, гравюры и карты. Я мог бы себе
позволить купить одну или две акварели, оправить их в позолоченные или
ореховые рамы и продать с прибылью в 900%. Была и одна картина
неизвестного художника под названием: "Вид западного побережья Грейнитхед,
конец XVII века", которая достаточна меня заинтересовала хотя бы потому,
что она представляла полуостров, на котором я жил.

Аукционный зал был огромным, холодным и викторианским. Косые лучи
зимнего солнца падали в него через ряд высоких, как в соборе, окон.
Большая часть покупателей сидела в плащах, а перед началом аукциона
раздавалось хоровое покашливание, хлюпанье носом и шорох обуви о паркет.
Появилась едва дюжина покупателей, что было явно необычным для аукционов у
Эндикотта. Я даже не заметил никого из Музея Пибоди. Сам аукцион также был
вялым; Шоу был продан еле за 18500 долларов, а редкая гравюра в резной
костяной раме - за 750 долларов. Я надеялся, что это не значило, что
пришел упадок в торговле маринистическими антиками. Ко всему прочему, мне
только не хватало, чтобы я к концу года обанкротился.

Когда наконец аукционист выставил на продажу вид Грейнитхед, в зале
осталось едва пять или шесть покупателей - не считая меня и одного
свихнувшегося старпера, который являлся на каждый аукцион к Эндикотту и
повышал цену на любую продажу, хотя все знали, что у него нет даже одной
пары целых носков, и он жил в картонной коробке неподалеку от пристани.

- Дает ли кто-нибудь пятьдесят долларов? - провещал аукционист,
заткнув большие пальцы рук за лацканы элегантного серого жилета,
украшенного цепочкой от часов.

Я задвигал носом, как кролик, в знак подтверждения.

- Кто дает больше? Смело, джентльмены, Эта картина является частью
истории. Побережье Грейнитхед в 1690 году. Настоящий раритет.

Желающих не было. Аукционист демонстративно вздохнул, ударил
молоточком и заявил:

- Продано мистеру Трентону за 50 долларов. Следующий.

Меня не интересовало ничего больше на аукционе, поэтому я вылез из
кресла и пошел в упаковочную. Сегодня в ней царствовала миссис Донахью,
ирландка материнского вида, в полукруглых очках, с морковными волосами и
великолепнейшим, самым большим задом, который я только видел в жизни, и
один вид которого вызывал вполне определенные ощущения в штанах. Она взяла
у меня картину, потянулась за бумагой для упаковки и веревкой, после чего
взревела басом к своему помощнику:

- Дамьен, ножницы!

- Как здоровье, миссис Донахью? - с дрожью возбуждения в голосе
выдавил я.

- Еле живу, - ответила она. - Болят ноги и давление не в порядке. Но
мне так неприятно из-за вашей жены, мистер Трентон. Я даже расплакалась,
как только услышала об этом. Такая красивая девушка, Джейн Бедфорд. Я
знала ее, еще когда она под стол пешком ходила.

- Благодарю вас, - я кивнул головой.

- Значит, это и есть вид залива Салем? - спросила она, поднимая
картину.

- Грейнитхед, точно к северу от Аллеи Квакеров. Видите этот холм?
Теперь там стоит мой дом.

- Ага. А что это за корабль?

- Корабль?

- Здесь, у другого берега. Наверно же это корабль, не правда ли?