не было марки, но адрес был, причем адрес в Польше, в Кракове. Письмо было
адресовано какой-то Марыле Войнаровской.
Я глянул туда только на миг.
Сон, в котором я стою рядом с Тобою и касаюсь Твоей руки, а Твоя рука
такая теплая... Марыля, Твоя рука такая мягкая и теплая. И вот тогда в
своем сне я подумал, Марыля, что я тебя люблю, Марыля, ведь я и вправду
Тебя люблю...".
продолжение, которого, собственно, и не было, до конца странички, до
подписи: "Витек". Витек, а не Витаутас.
подумал, что может, и отошлю это письмо, отошлю его Марыле Войнаровской в
ее Краков. Так и быть, потрачусь на марку и отошлю это письмо. Кто знает,
а вдруг дойдет? Хотя вроде бы много писем теряется на границе, во время
досмотра почтовых вагонов.
чайка в гнезде, что-то крутил в уоки-токи, откуда доносились свисты, треск
и обрывки разговоров.
ловлю волну.
что-то ловить, лови себя за яйца, кретин. Пищишь, зараза, и пищишь, еще
услышит кто-нибудь и запулит нам сюда гранату или еще чего-нибудь!
кабеля телефонной магистрали. Над воронкой жужжали пули.
было сделать, а? Ведь она была такой маленькой и беззащитной, в этой
хреновой воронке, в этом долбаном Парке Короля Собеского, где со всех
сторон продолжается эта вонючая война.
знаменит своей железной рукой и железной моралью. В этом смысле он был
просто ебнутый - но я, кажется, уже вспоминал об этом. Я уже представил
себе Анализу на кресле-самолете у доктора Здуна, который должен выставить
ей свидетельство о невинности. Доктор Здун, который уже какое-то время
зарабатывал не тем, чем раньше, все еще подхалтуривал на свидетельствах,
потому что без такой справки было трудно устроить церковный брак, а если
девушка к тому же была еще и несовершеннолетней, то могла очутиться и в
исправительной колонии в Ваплеве. Левое свидетельство, насколько мне было
известно, стоило шесть тысяч. Большие бабки.
спрашиваю, сам знаю, какое мое дело, но...
трогали. И больше ничего. Они боялись, Ярек... Они меня трогали и все
время оглядывались, и не ложили свои ружья...
воняет тут, тем, что остается после взрыва... И еще тем, чем воняют
мундиры, ну, знаешь, чем-то таким, что глаза слезятся. Никогда не
забуду... теперь мне по ночам станет сниться...
правда, хотел... Он весь трясся... Потом ударил меня. По лицу. А потом они
оставили меня, а сами удрали... Ярек... Это уже не люди... Уже нет.
шелестящего у меня в кармане.
новообращенного евангелиста инженера Будищевски напрочь забили в ней
инстинкт самосохранения.
Исповедаться надо в грехах. Ну, если украдешь или упоминать Имя всуе. Или
там не будешь чтить отца своего. Но ведь не сказано, что надо
исповедаться, если с тебя кто-то силой стянет трусики.
в этом понимаешь? Ксендз говорит, что и ты и твой отец - глухие и слепые
атеисты, или как-то так... Что ты... Как же это сказать? Ага, что ты не по
образу и подобию. Нет, я обязана исповедаться... А отец меня прибьет...
было. Я подавил в себе праведный гнев на ксендза Коцюбу. Мужчина, сидящий
рядом с женщиной в воронке от бомбы, обязан о ней заботиться. Успокаивать
ее. Обеспечить ей чувство безопасности. Точно? Я прав или нет?
фигней. Сейчас я тебе докажу, что разбираюсь и в Катехизисе, и в Писании.
Ибо написано в... послании Амвросия к эфесянам...
пути не было. Я стал забивать ей баки Амвросием.
кадуцеи...
и спросили: "Воистину, о святейший муж, согрешила ли еврейка, с которой
римские легионеры силой стянули трусы?". А Амвросий нарисовал на песке
кружок и крестик...
крестик и кружочек", - отвечали мытари. "Так вот, воистину говорю я вам, -
сказал Амвросий, - вот доказательство, что не согрешила эта женщина, и
лучше идите-ка по домам, мытари, ибо и сами вы не без греха, и не судите,
да не судимы будете. Идите отсюдова, ибо воистину говорю вам: сейчас
возьму этот камень и брошу в вас этим камнем". И ушли мытари со стыдом
великим, ибо заблуждались, забрасывая грязью эту невинную. Поняла, Анка?
Амвросий", - подумал я.
свою драную юбку и одевай мои джинсы. Хрен твой отец знает, что на тебе
было, когда ты утром из дому вышла. Ну, давай.
был только сон, Анализа. Все это сон, кошмарный сон, этот парк, эта война,
эта воронка, эта вонь и этот дым. И эти трупы. Поняла, Анализа?
время странно приглядывался к нам, а потом вернулся к своим кабелям и
контактам. Сейчас он отрегулировал уоки-токи так, что был слышен
оживленный диалог, прерываемый лишь щелчками переключателя, и это звучало
так, будто собеседники заканчивали каждое предложение, пуская пузыри.
кровью штаны и одел их. Они с меня спадали, поэтому я сел и стал подгонять
ремень. Индюк оставил в покое радиостанцию и из глубоких карманов своей
куртки вытащил маленький радиоприемничек и какое-то странное устройство.
Он включил приемник - зазвучала церковная музыка, что означало, что это
была какая-то польская станция. Я уже не протестовал. Музыка была
негромкая, а в ближайших окрестностях с какого-то времени уже не слышалось
ни выстрелов, ни криков.
устройство к торчащим из земли проводам, положив рядом уоки-токи и
наушники от моего уокмена. Потом он снова стал настраивать свой приемничек
- были слышны трески, разряды статики и обрывки мелодий.
происходит. Какой-то скандал или черт его знает.
Как обычно. Было бы чего беспокоиться.
спалили церковь. Об этом еще по телику говорили. Эти... как же их? Ага,
Кирилл Росяк и Мефодий Прухно.
Крулевец. Хоть узнаем, что на фронте. Мне уже осточертело торчать в этой
воронке и жрать охота.
то. Какая-то демонстрация.
Андреев Николай
Ильин Андрей
Акунин Борис
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Андреев Николай