ему запретить, правда?
фиолетовым светом. - Походи вокруг стола, побеседуй с гостями. Разрешаю даже
выпить. Один кубок. Маленький. А я хотела бы поговорить со своей дочкой, как
женщина с женщиной.
такие, что у Анники, дочки войта Кальдемейна, кровь бросилась в лицо. Дракон
Виллентретенмерт, крепко захмелевший, обнимал еще более хмельного допплера
Тельико и внушал ему, что превращаться в князя Агловаля с целью занять его
место на ложе сирены Шъееназ было бы бестактно и не по-товарищески. Рыжие
дочки Фрейксенета из кожи вон лезли, чтобы понравиться королевским послам, а
королевские послы всеми силами старались произвести впечатление на дриад,
что в сумме создало настоящий пандемониум. Ярпен Зигрин, шмыгая курносым
носом, втолковывал Хиреадану, что в детстве хотел быть эльфом. Мышовур орал,
что правительство не удержится, a Агловаль, что как раз наоборот. Никто не
знал, о каком правительстве речь. Хервиг рассказывал Гардении Бибервельт об
огромном карпе, которого он поймал на леску из одного-единственного конского
волоса. Хоббитка сонно кивала головой, время от времени прикрикивая на мужа,
чтобы перестал лакать. По галереям носились пророки и дрессировщица
крокодилов, тщетно пытаясь найти гнома Шуттенбаха. Фрейя, очевидно устав от
хлипких мужчин, пила строго с медиумом женского пола, причем обе хранили
полное значения и достоинства молчание.
хлопков и щеки для поздравительных поцелуев. Наконец он приблизился к месту,
где к покинутому Цири Галахаду подсел Лютик. Галахад, вперившись в кубок
поэта, что-то рассказывал, а поэт щурил глаза и притворялся
заинтересованным. Геральт приостановился за ними.
признаюсь вам, господин Лютик, что сердце замирало во мне от ужаса... И
сознаюсь вам, что тогда усомнился. Подумал, что настал мой конец, сгину
неминуемо в той мгле непроглядной... И тут взошло солнце, заблестело на воде
как... как золото... И увидел я пред очами моими... Авалон. Ибо это же
Авалон, правда?
Монсальват. А если я о чем-то не слышал, значит, ничего такого не
существует. За здоровье молодых, сынок!
Король-Рыбак?
его охромили в битве под Ортом, верхом ездить не может. Только не называй
его Королем-Рыбаком, Галахад, во-первых, потому что очень глупо звучит, а
во-вторых, потому что Хервигу может быть неприятно. Галахад долго молчал,
поигрывая полупустым кубком. Наконец тяжело вздохнул, огляделся.
неоткуда взять надежды...
молод, вся жизнь впереди.
начинается, что кончается? Лютик глянул на него быстро и внимательно.
главное. То, без чего жизнь перестает иметь смысл. То, без чего она неполна,
незаконченна, несовершенна.
котором высокомерие смешивалась с веселым доброжелательством.
недоумок.
XIV
Йеннифэр, освобожденные от требований церемониала, смогли спокойно
посмотреть друг другу в глаза, двери с грохотом отворились и в залу вступил
разбойник Виссинг, известный всем под прозвищем Цап-Царап. Цап-Царап имел
около двух метров росту, бороду до пояса и нос, формой и цветом напоминающий
редиску. На одном плече разбойник нес свою знаменитую палицу Былинку, а на
другом - огромный мешок.
пришло, однако, в голову его пригласить. Тут явно поработал Лютик.
нас вспомнил. Будь как дома.
желаю вам, дорогие. Сто лет и счастья, да что я болтаю, двести, курва,
двести! Ах, как я рад, Геральт, и вы, госпожа Йеннифэр. Я всегда верил, что
вы поженитесь, хоть вы вечно ссорились и грызлись что твои, с позволенья
сказать, собаки. Ах, курва, что я несу...
большой кубок, какой нашелся поблизости. - Выпей за наше здоровье. Откуда
прибыл? Ходили слухи, что ты сидишь в темнице.
как бишь его, курва, залог. А тут, мои дорогие, для вас подарок. Держите.
что-то шевелилось.
стоит та голая баба каменная. Знаешь, та, которую голуби обосрали...
тут зверинец есть? Нет? Так набейте из него чучело и повесьте в сенях, пусть
гости дивятся. Хитрая скотина, доложу я вам, этот бес. Брешет, что его зовут
Шуттенбах.
Сертаков Виталий
Доценко Виктор
Каргалов Вадим
Посняков Андрей
Глуховский Дмитрий