я здесь чужой. И у меня нет никакого товара.
полтора выше Валентина, страшно неуклюжий, с тяжелой жестокой челюстью и
узкими желтыми глазами. Его четыре руки свисали до самых колен, кисти
походили на громадные корзины.
Валентину.
говоришь. Я думаю, ты и сам мало чего знаешь о собственной душе. Но ты мне
нравишься. От тебя исходит свет, ты знаешь это, Валентин? Свет невинности,
простоты, тепла и еще чего-то - не пойму. - Она почти робко коснулась
двумя пальцами его руки. - Да, ты мне нравишься. Может быть, мы опять
будем жонглировать. - И она побежала вслед за Слитом.
жонглерами, с Карабеллой, но надеяться на это не приходилось. И было еще
утро. У него не было никакого плана, и это смущало его, но чрезмерно.
Перед ним лежал для осмотра весь Пидруд.
с толстыми поникшими ветвями росли повсюду, радуясь влажному теплу
соленого воздуха. Издалека доносились звуки музыки, если скрипучую и
бухающую мелодию можно было считать репетицией к большому параду. Речка
пенящейся воды бежала по сточной канаве, и дикая живность Пидруда
развилась в ней - линтоны, чесоточные собаки и маленькие шипоносные дроли.
Работа, работа, работа, битком набитый город, где все и вся, даже
бездомные животные имели какие-то важные дела торопились их сделать. Все
кроме Валентина, который шел бесцельно не выбирая дороги. Он
останавливался, чтобы заглянуть в какую-нибудь темную лавочку с гирляндами
кусков и образчиков ткани, то в какой-то заплесневелый склад пряностей, то
в ухоженный элегантный сад с цветами всевозможных оттенков, зажатый между
двумя высокими узкими зданиями. Прохожие глядели на него как на чудо, что
он мог позволить себе роскошь прогулки.
что-то вроде пантомимы: мальчик с повязкой из полоски золотого цвета ткани
на лбу стоял в центре и делал угрожающие жесты, а остальные танцевали
вокруг него, делали вид, что боятся, и пели:
к нему, стали делать гротескные жесты, гримасничать, поднимать руки,
указывать на него. Он засмеялся и пошел дальше.
гавань и все казались местом лихорадочной активности. Докеры четырех или
пяти рас разгружали корабли, пришедшие из двадцати портов всех трех
континентов; нанимали временных рабочих, чтобы перетаскивать тюки с
товарами на пристань, а оттуда на склады, и все равно здесь было много
крика и яростной маневренности, когда проносились огромные тюки. Валентин
следил за всем этим с пристани, когда вдруг почувствовал резкий удар между
лопаток. Обернувшись он увидел толстомордого холерического хьорта,
размахивающего руками и показывающего на пирс.
Суврейльском корабле!
присоединился к группе грузчиков, которые ревели и рычали, спуская вниз
груз скота. Валентин тоже ревел и рычал с ними до тех пор, пока
длинномордые годовалые блавы не оказались на пути к скотным дворам и
бойням. Затем он быстро ускользнул и пошел по набережной до пустынного
пирса.
бронзово-зеленое море, и прищуривался, словно пытался разглядеть за
горизонтом Алханрол и его Горный Замок, поднявшийся к небесам. Но,
разумеется, Алханрол не был виден отсюда, за десятки тысяч миль океана,
такого широкого, что между берегами двух континентов могла бы запросто
разместиться какая-нибудь планета. Валентин взглянул под ноги и задумался
что лежит на той стороне планеты, если считать по прямой. Наверное,
западная половина Алханрола, подумал он. География была для него туманной
и запутанной. Ему казалось, что он забыл очень многое из того, что учил в
школе, и старался вспомнить кое-что. Возможно, он теперь находится как раз
напротив - по диаметру через планету - убежища Понтификса, ужасного
Лабиринта старого и скрытого великого монарха. А может быть, и это вполне
вероятно, прямо под ногами Валентина лежит Остров Сна, где живут ласковая
Леди, ее жрецы и жрицы вечно поют, посылая благословенные послания всем
спящим мира. Валентин с трудом мог поверить, что такие места существуют,
что в мире есть такие персонажи и такие Силы, как Понтификс, Леди Острова,
Король Снов и даже Корональ, хотя он, Валентин, лишь несколько часов назад
видел Короналя своими глазами. Эти властелины казались нереальными.
Реальностью были доки Пидруда, гостиница, где Валентин спал, жаренная
рыба, жонглеры, мальчик Шанамир и его животные. А все остальное было
фантазией, миражем.
Валентин опять проголодался. На краю набережной он купил за пару медяков
полоски голубой рыбы, маринованной в горячем пряном соусе и поданной на
лучинках. Он запил ее чашей пальмового вина поразительного золотого цвета
и на вкус более обжигающего, чем соус. Затем он решил вернуться в
гостиницу, но сообразил, что не знает ни названия гостиницы, ни улицы,
знает лишь, что она недалеко от портового квартала. Не велика потеря, если
он и не найдет гостиницы: все его имущество было при нем. Но он никого не
знал в Пидруде, кроме Шанамира и жонглеров, и ему не хотелось так скоро
расставаться с ними.
переулков. Он три раза находил гостиницы, но все они оказывались не той,
когда он подходил ближе. Время шло, было уже наверное, часа два дня.
Валентин понял, что так и не найдет гостиницу, и ему стало грустно, когда
он подумал о Карабелле, о прикосновении ее пальцев к его руке, о быстроте
ее рук, когда она бросала ножи, о блеске ее темных глаз. Но что пропало,
то пропало, и что пользы оплакивать потерянное. Придется искать новую
гостиницу и новых друзей, пока не стемнело.
Золотая Площадь, только здесь не было дворцов с башнями и отелей с
золотыми фасадами, а лишь бесконечные ряды крытых черепицей навесов,
открытых скотных дворов и лавчонок. Здесь были все ароматы и все зловония
мира и выставлена для продажи половина мировой продукции. Валентин
очарованно окунулся в это. Под навесами на громадных крюках висели туши
мяса. Другие навесы занимали мешки с пряностями. В одном загоне были
поразительные птицы-прядильщицы, поднимающиеся выше скандаров на своих
несуразно ярких ногах; они клевали и лягали друг друга. В другом были
цистерны с блестящими змеями, свивающимися и изгибающимися, как потоки
злобного пламени. Вот место для общественных писцов, которые писали за
неграмотных, а тут - менялы, быстро обменивающие деньги дюжины миров, а
здесь ряд совершенно одинаковых ларьков с сосисками, в каждом - вроде бы
одинаковые лимены крутили вертела над дымящимися углями.
знал Валентин, и сидящие на корточках рассказчики, повествующие за
несколько медяков о сложных и малопонятных приключениях Лорда Стиамота,
знаменитого Короналя, жившего восемь тысяч лет назад, деяния которого уже
стали мифом. Валентин послушал минут пять, но не уловил смысла рассказа,
который приводил в такое восхищение пятнадцать или двадцать бездельников.
Он прошел дальше, мимо балаганчика, где золотоглазый вруон наигрывал на
серебряной флейте несложную мелодию, чтобы очаровать какое-то трехголовое
существо в плетеной корзинке, мимо ухмыляющегося мальчишки лет десяти,
зазывающего его играть в раковины и бусы, мимо ряда разносчиков, продающих
флаги с изображением горящей звезды Короналя, мимо факира, подвешенного
над чаном с каким-то мерзким горящим маслом, мимо ряда толкователей снов и
перехода забитого продавцами лекарств, мимо моста переводчиков, мимо
продавцов драгоценностей и, наконец, повернув за угол, где торговали
всевозможной одеждой, дошел до скотного двора, где продавались верховые
животные.
тысячами, стояли спокойно и равнодушно смотрели на все, что происходило
перед их мордами. Здесь что-то вроде аукциона, но Валентин нашел, что
разобраться в нем так же трудно, как и в легенде о Лорде Стиамоте.
Продавцы и покупатели стояли двумя длинными рядами лицом друг к другу и