Чтение 6–й страницы книги ~Мир, которого не может быть~

мире, и у тебя нет права охотиться на меня. Вообще-то я не возражаю, это
даже интересно. Как-нибудь мы снова устроим охоту, когда я буду готова.
Тогда я приду и скажу тебе, и мы потратим день или два на охоту.

- Конечно, устроим, - бросил Дункан, вскакивая. Одновременно он нажал
на курок, и ружье заплясало в бешеной ярости, выплевывая сверкающую струю
ненависти и смерти, несущуюся к кустам. - В любой удобный для тебя момент!
- ликующе кричал он. - Я приду и буду охотиться на тебя! Ты лишь намекни,
и я брошусь по твоим следам! Может, я даже убью тебя! Как тебе это
понравится, тварь?

Он не спускал пальца с курка и не распрямлялся, чтобы пули не ушли
вверх, а распилили жертву у самой земли, и он поводил стволом, чтобы
прочесать большую площадь и обезопасить себя от возможной ошибки в
прицеле.

Патроны кончились, ружье щелкнуло, и зловещая трель прервалась.
Пороховой дым мирно струился над костром, запах его сладко щипал ноздри, и
слышно было, как множество маленьких ножек бежало по кустам, как будто
тысячи перепуганных мышат спасались от катастрофы.

Дункан отстегнул от пояса запасную обойму и вставил ее вместо
использованной. Затем он выхватил из костра головешку и стал яростно
размахивать ею, пока она не вспыхнула ярко и не превратилась в факел.
Держа ружье в одной руке и факел в другой, он бросился в кусты. Мелкие
зверюшки метнулись в стороны.

Он не нашел Циты. Он нашел лишь обожженные кусты и землю, истерзанную
пулями, да пять кусков мяса и шерсти, которые принес с собой к костру.

Теперь страх окружал его, держался на расстоянии вытянутой руки,
выглядывал из тени и подбирался к костру.

Он положил ружье рядом с собой и постарался дрожащими пальцами
сложить из пяти кусков мяса и шерсти то, чем они были раньше. "Задача не
из легких", - думал он с горькой иронией, потому что у кусков не было
формы. Они были частью Циты, а Циту надо убивать дюйм за дюймом - ее не
возьмешь одним выстрелом. В первый раз ты выбиваешь из нее фунт мяса, во
второй раз снова - фунт или два, а если у тебя хватит патронов, ты
уменьшить ее настолько, что в конце концов можешь и убить. Хоть и не
наверняка.

Он боялся. Ему было страшно. Он признался себе, что ему страшно, и
видел, как трясутся его пальцы, и он стиснул челюсти, чтобы унять стук
зубов.

Страх подбирался все ближе. Первые шаги он сделал, когда Сипар
перерезал себе горло - какого черта этот идиот решился на такое? Тут нет
никакого смысла. Он размышлял о верности Сипара, и оказалось, что тот был
предан существу, мысль о котором Дункан отбросил как нелепость. В конце
концов, по непонятной причине - непонятной только людям - верность Сипара
была верностью Ците.

Но для чего искать объяснений? Все происходившее было бессмыслицей.
Разве есть смысл в том, что преследуемый зверь идет к охотнику и говорит с
ним? Хотя этот разговор отлично вписывался в образ животного, обладающего
разумом только в критические моменты.

"Прогрессивная приспосабливаемость", - сказал себе Дункан. Доведите
приспосабливаемость до крайней степени, и вы достигнете
коммуникабельности. Но может быть, сила приспосабливаемости Циты
уменьшается? Не достигла ли Цита предела своих способностей? Может быть и
так. Стоило поставить на это. Самоубийство Сипара, несмотря на его
обыденность, несло на себе отпечаток отчаяния. Но и попытка Циты вступить
в переговоры с Дунканом была признаком слабости.

Убить его стрелой не удалось, лавина не принесла желаемых
результатов, ни к чему не привела и смерть Сипара. Что теперь предпримет
Цита? Осталось ли у нее хоть что-нибудь в запасе?

Завтра он об этом узнает. Завтра он пойдет дальше. Теперь он не может
отступить.

Он зашел слишком далеко. Если он повернет назад, то всю жизнь будет
мучиться - а вдруг через час или два он бы победил? Слишком много
вопросов, слишком много неразгаданных тайн, на карту поставлено куда
больше чем десяток грядок вуа.

Следующий день внесет ясность, снимет тягостный груз с плеч, вернет
ему душевное спокойствие.

Но сейчас все было абсолютно бессмысленно.

И не успел он об этом подумать, как один из кусков мяса с шерстью
будто ожил.

Под пальцами Дункана появились знакомые очертания.

Затаив дыхание, Дункан нагнулся над ним, не веря своим глазам, даже
не желая им верить, в глубине души надеясь, что они обманули его.

Но глаза его не обманули. Ошибиться было нельзя Кусок мяса приняли
форму детеныша крикуна - ну может, не детеныша, но миниатюрного крикуна.

Дункан откинулся назад и покрылся холодным потом. Он отер
окровавленные руки о землю. Он спрашивал себя, чем же были другие куски,
лежавшие у огня.

Он попытался придать им форму какого-нибудь зверя, но это не удалось.
Они были слишком изуродованы пулями.

Он собрал их и бросил в огонь. Потом поднял ружье и обошел костер,
уселся спиной к стволу, положив ружье на колени.

Он вспомнил топоток маленьких лап, - словно тысячи деловитых мышат
разбегаются по кустам. Он слышал их дважды: один раз ночью у водоема, и
сегодня ночью снова.

Что же такое Цита? Разумеется, она не имеет ничего общего с обычным
зверем, которого он считал, что выслеживает.

Зверь-муравейник? Симбиотическое животное? Тварь, принимающая
различные формы?

Шотвелл, который в таких делах собаку съел, может, и попал бы в
точку. Но Шотвелла здесь нет. Он остался на ферме и, наверное, беспокоится
- почему не возвращается Дункан.

Наконец сквозь деревья просочился рассвет - мягкий, рассеянный,
туманный и зеленый, под стать пышной растительности.

Ночные звуки затихли и уступили место звукам дня шуршанию невидимых
насекомых, крикам скрывающихся в листве птиц. Где-то вдали возник гулкий
звук, словно толстая бочка катилась вниз по лестнице.

Легкая прохлада ночи быстро растаяла, и Дункана обволокла влажная
жара - безжалостная и неутомимая.

Идя кругами, Дункан нашел след Циты ярдах в ста от костра.

Зверь уходил быстро. Следы глубоко вминались в почву, и расстояние
между ними увеличивалось. Дункан спешил как только мог. Хорошо бы
припустить бегом, чтобы не отстать от Циты, потому что след был ясен и
свеж.

"Но это было бы ошибкой, - сказал себе Дункан. Слишком уж свежим был
след, слишком ясным, словно животное старалось вовсю, чтобы человек его не
потерял".

Он остановился, спрятался за ствол дерева и стал разглядывать следы
впереди. Его руки устали сжимать ружье, и тело было слишком напряжено. Он
заставил себя дышать медленно и глубоко - он должен был успокоиться и
расслабиться.

Он разглядывал следы - четыре пятипалых углубления, потом широкий
промежуток, затем снова четыре пятипалых следа. И земля в промежутке была
ровной и девственной.

Пожалуй, слишком уж ровной, особенно в третьем промежутке. Слишком
ровной, и в этом было что-то искусственное, словно кто-то разглаживал ее
ладонями, чтобы заглушить возможные подозрения.

Дункан медленно втянул воздух.

Ловушка?

Или воображение разыгралось?

Если это ловушка, то, не остановись он у дерева, он бы в нее угодил.

Он ощутил и нечто иное - странное беспокойство, - и поежился,
стараясь разгадать, в чем же дело.

Он выпрямился и вышел из-за дерева, держа ружье на изготовку. "Какое
идеальное место для ловушки!" - подумал он. Охотник смотрит на следы, а не
на промежуток между ними, так как это ничейная земля, ступать по которой
безопасно.

"Ты умница, Цита, - признал он. - Умница Цита!"

И тут понял, чем вызвано ощущение беспокойства - за ним следили.

Где-то впереди затаилась Цита. Она смотрит и ждет. Она взволнована
ожиданием. Может быть, она даже еле сдерживает смех.

Он медленно пошел вперед и остановился у третьего промежутка между
следами. Площадка впереди была ровнее, чем ей следовало быть. Он был прав.

- Цита! - позвал он.

Голос прозвучал куда громче, чем ему хотелось, и он застыл, смущенный
этим звуком.

И тогда он понял, почему его голос звучал так громко.

Это был единственный звук в лесу.

Лес внезапно замер. Замолчали птицы и насекомые, и вдалеке пустая
бочка перестала катиться по лестнице. Даже листья замерли - перестали
шуршать и бессильно повисли на стебельках.

Во всем ощущалась обреченность, и зеленый свет перешел в бронзовый.

Свет был бронзовым!

Дункан в панике огляделся - прятаться было негде.

И прежде чем он успел сделать хоть шаг, налетел скун и неизвестно
откуда возник ветер. Воздух наполнился летящими листьями и сором. Деревья
трещали, скрипели и раскачивались.

Ветер повалил Дункана на колени, и, стараясь подняться, он вспомнил -
словно вспышка его озарила, каким он увидел лес с вершины обрыва: кипящая
ярость урагана, бешеное верчение бронзовой мглы, деревья, вырванные с
корнем.

Ему почти удалось встать, но он тут же потерял равновесие и уцепился