Чтение 6–й страницы книги ~Глубинные течения~

Нехитрый, но действенный способ получения синкопина заключается в
обработке жира этиловым спиртом. Пока команда пьянствовала, я, получив
свою пинту эля, взялся за дело.

В самый разгар работы в дверь трижды постучали. Прежде чем открыть, я
убрал варево с плиты в печку. Это оказался Калотрик.

- Разрази меня гром! - выругался он, спускаясь по лестнице и стягивая
свою изукрашенную молниями маску. На висках и щеках, поросших редкой
щетиной, проступили красные полосы. - Ну и пойло!

Тут он принюхался и улыбнулся:

- Всегда знал, что на тебя можно положиться, Джон!

Расстегнув свою робу, он вытащил пластиковый пакет. На дне все еще
кое-что перекатывалось.

- Я тут приберег капельку, - сообщил он. - Давай по-быстрому?

- Отчего бы и нет, - пожал плечами я. Калотрик извлек пипетку.

- На самом деле я поболтать зашел. Ты-то неплохо устроился! Hе
приходится жить среди этих вонючих матросов. Полные кретины! Подозреваю,
они вообще не умеют разговаривать. Ну, то есть как мы с тобой, - он
протянул пипетку мне. - Давай, ты первый.

Я с сомнением посмотрел на неслабую дозу, которую он излишне щедро
отмерил.

- Пожалуй, стоит сперва присесть, - решился я.

- Давненько уже, а? - подмигнул Калотрик. - Да-а-а, дни без этого
ползут, что твоя черепаха.

Я запрокинул голову и отсчитал пять капель Пламени. Во рту появился
металлический привкус, язык онемел. Из глаз покатились слезы. Я вернул
пипетку Калотрику. Тот потряс пакет и набрал больше прежнего. Внезапно
все куда-то поплыло. Я закрыл глаза.

- Подмажем судьбу! - жизнерадостно выкрикнул Калотрик традиционный
тост китобоев. Я непроизвольно ухватился за стул.

Что-то закопошилось у основания позвоночника. Потом вдоль хребта, как
по проводам, взметнулась молния. Я явственно ощутил, что она взорвалась
у меня в голове. Верхнюю часть черепа снесло, будто крышку, из
открывшейся дыры забило холодное синее пламя. Я распахнул глаза. На
смену первоначальному неистовству пришло ровное спокойное горение, как у
паяльной лампы. Плита, грязная посуда, блаженная физиономия Калотрика -
все вокруг излучало странное сияние, словно подпитывалось из
собственного внутреннего источника. Где-то в стороне плясали голубые
искры. Я поднес к лицу руки - они тоже светились.

- Когда? - спросил Калотрик - Что "когда"?

- Когда у тебя будет первая партия Пламени?

- Не знаю, - выдавил я, - перегонка продлится до завтрашнего вечера,
раньше никак, но не поручусь, что из этого выйдет что-нибудь путное. Я
даже не знаю, насколько сильным оно получится.

- Если перестараешься - не страшно, - хихикнул Калотрик.

Я вспомнил, что кастрюля с китовыми потрохами остывает в печке, но
подниматься, чтобы снова поставить ее на огонь, не было ни малейшего
желания Это было гораздо выше моих сил.

- Так о чем ты? - переспросил Калотрик.

- О сильнодействии, - ответил я после паузы.

- Ах, да. Теперь вспомнил.

- Один из нас должен будет рискнуть первым. Там могут быть примеси,
вероятно опасные. Тянем жребий?

- Опасные, говоришь? - протянул Калотрик. Он задумался, но вскоре
просветлел. - Я тебе рассказывал о парне, который все время достает
меня?

- Нет. С тобой что, плохо обращаются? Пожалуйся помощникам.

- Да не, это тот юнга - Мерфиг, сушнец. Он впервые на корабле, и
лезет ко мне со своим трепом - ну, там, откуда я, да зачем... В печенках
у меня уже сидит. Это оттого, что у меня врать складно не выходит.

Интересное признание, подумал я. Потому, что если это - ложь, то это
очень убедительная ложь: Калотрик просто лучился невинностью и
чистосердечием.

- И?

- Знаешь, он примерно твоего сложения - да ты видел его, у него еще
зеленая и белая мишени на щеках.

- Ну.

- Почему бы не испытать на нем?

Я хорошенько подумал.

- Ты предлагаешь, чтоб именно я подмешал Пламя именно в его обед?

- А что тут такого? - изумился Калотрик. - Давай я это сделаю, если у
тебя... если сам не хочешь.

Пламя пошло на убыль.

- Во. Ты это и провернешь, - я потер левый глаз, тот, с серым пятном
- он начал побаливать. Встав таки со стула, я вынул кастрюлю из печки и
развел огонь.

- Качни пару раз вон тот насос, Дюмонти, - устало попросил я.

- Монти, - поправил он, выполняя просьбу. - Ух ты, да у тебя тут
прилично. Твои друзья с Острова останутся довольны.

- Несомненно.

Только вот... Эти мои бывшие друзья, как оказалось, ни во что меня не
ставили... Само собой, о мести не может быть и речи - это ниже моего
достоинства. Я хочу лишь одного - справедливости. Когда покончу с
перегонкой, выйдет изрядное количество синкопина. Но они не дождутся ни
капли. Это я решил твердо. Калотрик, возможно, будет возражать. Но это я
уж как-нибудь улажу.

Глава 5

Ложь

Расскажи мне о Земле, - попросила Далуза.

Сколько pаз я повторял эту ложь, и cкольким женщинам? Я cбилcя cо
cчета... Лет двадцать назад незатейливая сказка расцвeла в моем
воображении пышной розой, проросшей из грез юности и вспитанной
отчаянием. Несчетное число раз я делал вид, что мне не хочется ворошить
прошлое; несчетное число раз фальшивая боль фальшивых воспоминаний
отражалась на моем лице. Но Далуза заслуживает гораздо большего, ради
нее я решил постараться на славу.

- Ладно, - начал я, осторожно подбирая слова. - Но не обо всей Земле,
лишь о нескольких акрах, тут и там, о том, что случай позволил мне
увидеть самому. Тридцать четыре года назад я родился в Венеции, древнем
городе, столице обширного края. Город выстроили на острове и нарекли
Невестой Моря. Со всех сторон к нему подступали соленые воды той части
Мирового Океана, что называют Серединой Мира. В детстве я любил
смотреть, как пенные волны разбиваются о камни, следить за игрой света
на спинах могучих валов... Мне казалось тогда, что океан бесконечен, что
он, как воздух, объял всю планету. Воды всех океанов Земли хватит, чтобы
заполнить Море Пыли не один десяток раз. Я расскажу тебе о Венеции.
Представь себе великолепный золотой город, столь древний, что даже камни
крошатся под ним. Город, некогда гордый и славный, блистающий,
прекрасный, вобравший в себя сокровища семи морей. Ни один флот не мог
сравниться с венецианским, искусство оставалось непревзойденным и нельзя
было найти правителей мудрее. Меж прочих городов Италии и Богемии
Венеция возвышалась, словно алмаз среди сапфиров. Из всех жителей Земли
именно венецианцы первыми обратили взгляды к звездам. Да, это было
задолго до того, как человек научился летать, но именно здешний гений
воплотил извечную мечту в реальность. Деревянные птицы, детища
бессмертного Леонардо Венецианского, подымали в небеса
червонно-серебряные знамена города. Но пришел день, когда земля
дрогнула. Поначалу это никого не тревожило - предложения сыпались одно
за другим, благо в средствах недостатка не ощущалось. Отгородить море
дамбой? Не получится - Венеция окружена топями. Сделать остров-на-плаву?
Но природа отвечала на каждую новую попытку огнем и землетрясениями.
Скала под городом оказалась нестабильной, насквозь пронизанной пещерами
и потоками лавы.

Упадок наступил не сразу. Иной раз казалось, что все устроилось, и
горожане гнали уныние прочь. Но стоило вернуться былой уверенности, как
новый удар повергал надежду в прах, и погружение неуклонно продолжалось.
А потом жених окончательно предал Невесту Моря.

В мое время венецианцы искали прибежища на верхних этажах
полузатопленных домов. Из жителей осталась едва десятая часть, в том
числе и мои родные, осколок древнего и благородного семейства. Я хорошо
помню детство. На веслах или с шестом в руках направлял я свою
мертвенно-черную пагоду вдоль затопленных улиц, по спокойной,
незамутненной воде. Помню разбитые пилоны в холодной глубине, статуи,
увенчанные морскими звездами, морских ежей, резвящихся на присыпанных
песком мозаичных ликах венецианских мадонн. Иной раз, привлеченный
блеском сокровищ, я погружался в стылую воду и возвращался домой
продрогший, с водорослями в волосах, встречая молчаливые упреки
матери... - на мгновение мой голос прервался. Мама умерла, когда я был
совсем маленьким, но боль потери так и не оставила меня. Ведь все это -
моя жизнь, моя ложь, моя тень, неотделимая от меня самого. Сегодня я
парил как никогда высоко, хоть для этого и пришлось придать
повествованию сложный, вычурный стиль, столь любимый терранцами. Мое
творение, моя ложь, моя душа. Мое собственное произведение искусства.
Слезы готовы были навернуться на глаза.

- Это было ограниченное общество, стилизованное в ущерб
жизнеспособности, но вместе с тем привлекательное, как безупречно
сохранившийся труп молодой невесты. И все же мне было неизъяснимо
одиноко. Множество раз я покидал вечеринки и поэтические состязания лишь