несу в себе. Вам нужно испытать меня на этом, - сказал Хейдель, когда лифт
остановился, и дверь открылась, - это интересно. Почему бы вам не
проверить мою способность на каждом, раз уж я здесь?
условия. Итак, я доверяю им... ну что ж, попытаемся... я имею в виду на
девочке Дорна. Никто из моих остальных подопечных не подвергнется риску.
Не должен.
риска. Такое определенно не может повредить им.
сиянии гигантского светила, он видел не более четырех церквей, из такого
множества религий, плоскокровельных деревянных зданий, парадная часть
которых была покрыта ленточками и написанными молитвами, во многом в таком
же порядке, что он заметил в деревне за рекой Барт. Скосив глаза, склонив
голову и подавшись вперед, он смог обозревать наземные постройки, которые
намечали Пейанскую гробницу, находившуюся справа, вверх по дороге.
Светлая дорога от скалы к звезде проходила там. Да. Держать. Нет еще.
Морвин дал ему еще один глоток газа и сконцентрировался на работе рук.
Пробежался указательным пальцем снизу по краю корзины, что покрывала его
голову, смахнул пот и ответил на последнюю атаку чесотки, накатывающей по
соседству с правым виском. Тряхнул своей красной бородой и отключился.
глаза, он заглянул глубже в спящий рядом с ним мозг. Это был дрейф, в
который он лег, чтобы оказаться на правильном направлении, но чувство, о
котором он думал не проявлялось.
фигуру - дорогие одежды, тонкое, почти девичье лицо - партнера его
корзины, подключенного к своей с помощью путаницы электрических проводов,
распыляющую наркотик форсунку, вибрирующую в кружевном воротничке жакета.
Морвин скривил губы и нахмурился, не столько с осуждением, сколько с
завистью.
среди роскоши и богатства, он пьянствовал, воровал, превращался в идиота.
Он всегда стремился быть дураком и теперь, теперь, когда наконец появилась
возможность достичь цель, он открыл, что нуждается в правильном
воспитании.
метр в диаметре, с насадками, протыкающими его в различным точках.
Поменять частоту, и они застынут там навсегда...
время применить более сильный стимулятор, чем он употребил.
свой собственный записанный голос, описывающий сон. Образы шевельнулись
внутри дремлющего мозга, он почувствовал щелчок deja vue, ощущение
причастности, чувство достижения желаемого.
переключатель, который перекрыл соединение между его сознанием и сознанием
сына его клиента.
телекинезу, которую только он, среди тех немногих созданий, обладающих ею,
мог применять таким образом, наложил свое сознание на частицы, плавающие
внутри кристалла.
сознания, мечту, форму, цвет - сновидение спящего было еще затенено
чем-то, что шло от изобилия эмоций ребенка и свершившегося чуда - и там,
внутри кристалла, дробя другую клавишу, он заморозил изображение навсегда.
Еще мгновение, и насадки выдернуты. Еще одно, и кристалл запечатан -
теперь он никогда не будет развернут снова без разрушения сновидения.
Переключатель, и записанный голос умолк. Потом, как всегда, он обнаружил,
что дрожит.
стал парить перед ними. Он опустил черный вельветовый задник и включил
скрытые светильники, отрегулировав их так, что предмет был полностью
освещен.
человека свернулась подобно змее вокруг оранжевых скал, которые также
являлись частью его самого, и это уходило вдаль туда, где сливалось с
землей; над ним небо частично входило в сгиб летящей руки; светлая дорога
вела от скалы к звезде; сгустки влаги, как слезы, сверху над рукой;
голубые, находящиеся в полете, формы внизу.
телекинетически, сохранив механически. Что за сюрреалистическую фантазию
это могло представлять, он не знал. И не заботился об этом. Оно было там.
И достаточно. Психический поток, что он ощущал, созерцая свое создание,
чувство восторга, удовольствие - всего этого было достаточно, чтобы ему
стало ясно - получилось здорово.
он делал настоящим искусством в представлении постороннего человека.
Правда, он обладал уникальным сочетанием таланта и оборудования, чтобы
схватить сновидение, так же как и огромным гонораром для своих сомнений.
Теперь это его второй выбор, если уж он не смог стать дураком. Артист,
решил он, обладает собственным я и эксцентричностью, но вследствие
значительно более высокого уровня сопереживания не смог вести себя по
отношению к своим собратьям с тем же безразличием. Но если он даже
ненастоящий артист...
Поскреб правый висок.
кошмары для сумасшедших королей, психозы для аналитиков. И ни от одного не
слышал ничего, кроме похвалы. И надеялся, что все эти воплощения их
собственных чувств были не только... Нет, решил он. Портретизм это
настоящее искусство. Но он испытывал жгучее желание узнать, что было бы,
если бы он смог воплотить свой собственный сон.
снял трубку с древними письменами, вставил в чашу, провел пальцем,
заполнил, зажег.
медленно перемещал кушетку со спящим в положение полулежа. Сцена
установлена. Он улыбнулся сквозь дым и прислушался к звукам дыхания.
показывающим товары. Первое, что должен увидеть Эбс, когда пробудится -
волнующе расположенный объект. Затем, его собственный голос из-за спины
должен разрушить чары каким-то пустяковым замечанием; и магия -
распавшаяся - частично отступит в глубины и так и останется запечатленной
в зрительной памяти. Многообещающая, притягательность объекта только
усилится за счет этого.
никогда не завершится.
маленького мальчика, младше годами, чем тот, что входил в студию с плохо
скрытым презрением, притворно скучая, нарочито выставляя чувство долга
перед родителем, который решил, что это идеальный подарок в день рождения
маленького сынишки, которому больше уже нечего желать.
медленно, но не коснулся кристалла.
его лице была улыбка. Морвин улыбнулся в ответ уголком рта. Юноша
заговорил снова.
небрежный жест по направлению к картине. - Передайте ее моему отцу и
получите расчет.
выходу.
и на мгновение взглянул в его глаза. Только после этого он бросил взгляд
на шар.