считать в уме.
пользуются всякие простушки, глупые мамаши-наседки! Я должен сообщить тебе
новость, которая, вероятно, тебя огорчит.
бы следовало об этом знать. Я хотел предупредить тебя только об одном -
родиться я не собираюсь.
мире все скверно, очень скверно, а жизнь полна мерзости и может вызвать
только отвращение своим уродством. Я крайне этим огорчен, вот и все.
привычных поступков, растерялась.
теплый душ, крепко спать...
жизни.
Меня зовут Луи, черт возьми, я тебе не клопик и не цыпленочек, не котик и
не зайчик!
нашей дискуссии: готов согласиться с тобой, что бывают минуты удовольствия,
однако оплачивать их приходится бесчисленными муками!
знаешь. Опробуй на себе, что такое жизнь, а уж потом суди ее.
поэтому пусть тебя не удивляет моя прозорливость. Я знаю только одно
средство спастись от всемирного хаоса - отказ от участия в нем.
выходу и жди наших указаний.
отличают человека от животных. Это доказано всеми великими мыслителями -
Руссо, Кантом, Гегелем. А первая из всех свобод состоит в возможности
сказать нет!
себе отчета в том, что делает.
такие расходы, чтобы он все испортил своей прихотью.
жизнь превращается в выживание, и каждая секунда приближает к смерти.
Отказываюсь от этого попятного движения.
собираюсь. Твой отец тоже.
концов кто заметит мое отсутствие? По статистике рождается два младенца в
секунду. Одним больше, одним меньше, не все ли равно?
зачат, чтобы родиться, и ты родишься, устраивает тебя это или нет. Если не
выйдешь сам, мы вытащим тебя за задницу.
говорит не голос разума, а уязвленное самолюбие. В подобных условиях я
считаю продолжение диалога бесполезным.
пересказывая доводы Луи и возмущаясь упрямством малыша. Она обнаружила в
своем ребенке тот самый страх, что парализовал ее собственную волю с раннею
детства. Озадаченный врач старался успокоить ее, уверяя, что бунт одного из
подопытных никоим образом не ставит под сомнение успех дела.
будет подчиниться. Даже если он начнет упираться всеми четырьмя
конечностями, воды, хлынувшие из разорванного пузыря, подтолкнут его к
выходу, просто выпихнут во внешний мир. В самом крайнем случае мы усыпим
его, чтобы сделать кесарево сечение. Если он останется внутри, то впадет в
состояние сенсорного голодания - и это в момент, когда мозг его жаждет
стимулов для дальнейшего развития. Поверьте мне, никогда не бывало и не
будет, чтобы ребенок задержался в чреве матери сверх положенного срока. Не
следует настраивать его против нас и будить в нем подозрения. Пусть себе
брюзжит. Луи, оскорбленный словами Мадлен, все больше проникался
бунтарскими настроениями. Как же он теперь ненавидел жизнь! В самых великих
наших свершениях ему чудился запах падали, миазмы гнойных выделений. О, эти
мерзостные отверстия на нашем теле, постоянно что-то извергающие из себя и
всегда оставляющие следы. Человек сочится отовсюду; тщетны все усилия
соблюдать чистоту, ибо промытый орган продолжает благоухать просто в силу
исполнения им своих функций. С возрастом организм подводит все чаще и чаще;
теряет над собой контроль, неизбежно приходит к самопроизвольным
извержениям. При больном желудке кишки забиваются всякой пакостью, которая
становится всесильной, - и эта клоака, вырвавшись на поверхность, заливает
своими волнами душу. Все дыры подтекают: из носа каплет, изо рта течет
слюна, глаза слезятся, уши выделяют воск, а сфинктер угрожает настоящим
потопом. И он с наслаждением цитировал Селине изречение, приписываемое
Блаженному Августину: "Inter urinam et faeces nascimui"7 , не уставая
повторять:
тухлятиной. Это дурной мир, Господь, сотворив его, сделал ошибку. Подлинная
жизнь бывает до рождения.
предстоит пройти путь от полной младенческой зависимости до старческого
маразма, явив в промежутке пример юношеской глупости и тупого высокомерия в
зрелые годы. Ни один возраст не имел преимуществ - любое развитие живого
существа ведет к грязи и вырождению. Особую его ненависть вызывали
младенцы, - быть может, оттого, что сам он был одним из них. Сага о
пеленках и распашонках, эпопея подгузников и слюнявчиков - вот
единственное, чем могут они гордиться.
способные ни на что, кроме как сосать и срыгивать. В любой момент они могут
подавиться каплей молока, при запорах им щекочут задний проход термометром,
они бессмысленно плачут, поскольку не умеют артикулировать звуки, тащат в
рот все, что ни попадется, - даже палец или карандаш, постоянно пускают
слюни, приводят в такое остервенение родителей, кормилицу и соседей, что те
мечтают их придушить, рождаются же голубого или синюшного цвета, поскольку
попали из теплой матки на холод, плохо спят, страдают от рвоты, плавают в
собственных испражнениях; сверх того, рискуют подцепить ветряную оспу или
солитера, коклюш или плоскостопие, не говоря о самом худшем, когда их
начинает целовать взасос какая-нибудь тетушка или бабка. И все это ради
чего? Чтобы тяпнула крыса, укусила громадная собака или отвесила
оглушительную оплеуху потерявшая терпение мама. Благодарю покорно! Это
просто мошенничество, а вовсе не жизнь! Как случилось, что миллиарды живых
существ позволили себя обмануть и что конца этому не видно? Положение людей
столь ужасно, что им следовало бы совершить массовое самоубийство! Неужели
вы полагаете, что хоть один младенец согласился бы родиться, если бы знал,
что его ждет? Луи предпочитал отказаться от всего, нежели платить такую
непомерную цену! Селина, как мы сказали, была с ним солидарна только
отчасти. Она уже представляла, как сидит за письменным столом, листает
научные журналы, как изучает фрагмент иридия, как силой своего ума
повергает в смятение величайших мыслителей эпохи, - и ей казалось
непонятным навязчивое стремление брата прицепиться к мелочам,
сосредоточиться на пустяковых неприятностях. Надо твердо стоять на ногах,
говорила она, закалять душу, крепостью уподобиться стали, превратиться в
глыбу металла, согнуть жизнь так, как ломают камыш. Препятствия не могут
лишить нас свободы, поскольку являются ее необходимым условием. Вслед за
знаменитым философом она наставительно повторяла: вы существуете в мире,
созданном вами для себя, а не в том, что сотворили для вас другие. Луи
восхищался доблестью и благородными идеалами сестры. Однако некий тайный
голос твердил, что слушать ее не следует. Пусть его считают мокрой курицей
- ему плевать. Никаким усилием воли нельзя изменить порядок вещей: рождение
Грабб Джеф
Ильин Андрей
Свержин Владимир
Лукин Евгений
Майер Стефани
Березин Федор