понять чей голос, мужской или женский - так закричали
истошно. Понятно было только, что надо рвать когти. И
Тимофей побежал - зигзагами, наобум. Спотыкаясь, бранясь,
давясь желчью. Наконец нелегкая вынесла его к реке.
мелководье и инстинктивно стал кричать:
успокоила. Мгла перед глазами рассеялась, в голове
прояснело, и главное - перестало тошнить. Тимофей смыл с
подбородка блевотину, тело ныло, словно побитое. Ворот
модной приталенной рубахи полуоторван, вельветовые, недавно
купленные мокасины утрачены. Еще слава Богу, что
самозаводящийся "Полет", подаренный на шестнадцатилетие, был
на руке. А в памяти всплывали подробности вечера - Папуля,
Мариха, бидоны, Надюха. Ее губы, маленькие груди, стройные,
бесстыдно раскинутые ноги. Привычно раскинутые, даже
очень... Он, хоть убей, не мог припомнить, где произошло его
грехопадение. Ну избушка на курьих ножках, ну продавленная
кровать, ну Надюха... Остальное покрыто мраком.
гору и мимо сонных домов, по шершавому асфальту безрадостно
поплелся домой.
изумрудное поле нового стадиона. На поле колыхались
прихотливые белоснежные узоры, сотканные из тел тысячи юных
гимнасток.
коленях матери, баронессы фон Л"вен-херц, в девичестве фон
Кнульп, не сводил театрального бинокля с беговой дорожки, на
которую выходила из-под арки когорта тяжелой кавалерии.
Магда, папа!
чепраком ехал его отец, Зигфрид фон Л"вен-херц, облаченный в
блистающие кованые доспехи. Белокурую голову венчал гордый
рогатый шлем. В левой руке он держал пудовый щит-ростовик со
строгой готической каймой и стальной полированной свастикой
посередине. Правая рука в необъятной железной рукавице
сжимала красный стяг со множеством кистей. В самом центре
стяга на белом круге красовалась такая же свастика, только
черная. Першерон ступал медленно, с достоинством, на его
морде застыло точно такое же каменное выражение, как и на
медально-четком нордическом лице всадника. Позади парадным
строем по четверо ехала колонна рыцарей, вооруженных
массивными копьями. Новехонькая гудроновая дорожка
прогибалась под тяжестью копыт.
погладила малыша по головке.
твоем Зигфриде не ошибся...
посадку. Рокочущий этот звук стал стремительно приближаться.
Лапин-младший поднялся, одел куртенку из болоньи и принялся
распихивать по карманам все необходимое. - Дверь только не
закрывай, буду поздно.
смахивал на Алена Делона славянского разлива.
нахмурилась, отложила рукоделие и, сняв очки, покачала
головой. - Будет бефстроганов, говяжий, с пюре, половинка
яблока и кофейный напиток "Кубань". Со сладкой булочкой.
змеями халат, и приятные минуты ничегонеделанья. Собственно,
не такие уж и приятные, уж лучше бы на кухню к котлу. Глаза
стали неважно видеть, а лампочка под потолком плохонькая,
под стать комнатенке - в центральном корпусе места не
хватило, вот и снимают по соседству у частника. Да впрочем,
ладно, жилье и жилье, по теплому-то времени сойдет. Есть где
кости разложить, опять-таки шифоньер, занавесочка на оконце,
полочки, в углу ведерце с водой и корытце с овсом. Это для
Арнульфа. И хоть Андрюшенька смеется, говорит, что ты,
маманя, не в себе, только что они понимают, молодые-то.
Просыпался бы раньше, увидел бы сам - по утрам порожние они,
и ведерце, и корытце. А как иначе, если Арнульф приходит
каждую ночь...
унялся, превратившись в мерное, угрожающее порыкивание под
самым окном.
- Андрей язвительно усмехнулся. - Все, мать, покеда.
скрипучей лестнице.
Варвара Ардальоновна потупилась, вздохнув перекрестилась
троекратно, - не в бровь, а в глаз. Кормильцы, пресвятые
угодники, простите мя, не дайте пропасть..."
связок. Откуда быть мясу, если завхоз с заведующей его
жарят, потом долго тушат, а затем, положив в банки и залив
жиром, отправляют родне - одна в Новгородскую, а другая в
Псковскую. Верно, воруют. Все. От детей. И она сама, правда,
с оглядкой, по мелочи, то крупки, то сухофруктов, то морквы.
заревело, затрещало, застреляло.
Ардальоновна поднялась, шаркая шлепанцами, подошла к окну,
но, застав только сизую стену дыма да чью-то быстро
удаляющуюся спину, снова перекрестилась троекратно...
атаман, его правая рука Плохиш, Витька Кругов по прозвищу
Деревянный, рыжий Мультик, Боно-Бонс и Андрон, хоть и
городской, но пацан крученый, свой в доску, проверенный.
Ехали в Белогорку на танцы - урезанным составом на трех
, h(- e. Головную "Яву-350" вел кряжистый, как дуб,
Деревянный, ручку газа "панонии" знай себе накручивал
патлатый Мультик, древний, полученный еще по ленд-лизу
"харлей-дэвидсон" Мататы летел замыкающим. Никаких
скоростных лимитов, никаких глушителей - "мундштуков на
флейтах". И никаких прав и техталонов. Хрен догонишь. Да и
кто догонять-то будет? Мудак Кологребов на своем УАЗе?..
в лицо ставший ощутимо плотным воздух, злобно в сатанинском
исступлении ревели разъяренные моторы. Через четверть часа
зарулили к местному клубу, провели, не выключая двигателей,
рекогносцировку - ага, вот они, вражеские мотоциклы,
полдюжины. Не побоялись, значит, куровицкие, приехали.
Минимум шесть человек. Максимум двенадцать. Интересно,
сколько назад уедет, очень интересно. Воюют ведь не числом -
умением. А ничего у них драндулеты, особенно вот этот "ИЖ-
Планета", новье, муха не садилась. Красносмородиновый.
заглушил мотор, вылез из седла "харлея". - Курощупов мочить
беспощадно.
субботу двое наших, Триппер и Витька Жлоб, съездили в
Куровицы на танцы и, несмотря на миролюбие и такт, конкретно
получили по мозгам. В бубен, в нюх, в пятак, в ливер, еле
ноги унесли. И это невзирая на бессрочный, заключенный еще
зимой пакт о ненападении! Немыслимое вероломство, куда там
Геббельсу с Гитлером. А впрочем, что с них взять, курощупы
они и есть курощупы, деревня, ложкомойники. За что и будут
наказаны. По всей строгости сиверского закона.
на Андрона, сплюнув, подмигнул и стал подниматься на высокое
крылечко клуба. - Если что, гаси сразу.
напоминал бульдога - такой же верткий, приземистый, вцепится
- зубов не разожмет. Порода, гены. Дед его был знаменитым
медвежатником-шниффером, работал с Ленькой Пантелеевым и
Каменистый Артем
Андреев Николай
Шилова Юлия
Акунин Борис
Каменистый Артем
Майер Стефани