силой почувствовал, что Щербак - его самая большая утрата сегодня. Еще
недавно, едва только утих бой, ему казалось, что страшное уже позади. Хотя
их и осталось всего трое, но среди них был Щербак - как всегда молчаливый,
строгий, решительный. Он смотрел, он вел, он думал за всех. Теперь же
Тимошкин оказался один: ни Здобудьки, ни славного, хорошего Ивана.
Блищинский же не был нужен ему - ушел, и боец не жалел о том.
всегда найдет выход из всякой беды. К тому же на сумке у Блищинского был
компас.
пересекли заснеженный проселок, едва заметный возле телефонных столбов с
гудящими на ветру проводами. Затем, задыхаясь, Тимошкин перешел небольшой
пригорок, миновал несколько соломенных скирд и снова поплелся полем.
Стали заметны одинокие деревья, кое-где в поле проглянули полоски
виноградников с натыканными для лозы колышками; какие-то строения он
обошел издали - так вели осторожные шаги Блищинского. И все это время его
не покидали мысли о Щербаке.
батальона капитан Батов. Хоть и не принято о покойнике думать плохо, но он
действительно был чрезмерно криклив и не всегда справедлив, этот офицер.
Однажды, еще в Трансильвании, батальон задержали две немецкие самоходки,
замаскированные на окраине деревни. Не жалея снарядов, прямой наводкой они
с полчаса расстреливали нашу пехоту. До деревни было километра полтора,
подбить самоходки из сорокапяток нечего было и думать, а другой артиллерии
вблизи не было. Роты залегли за насыпью вдоль железной дороги, наступление
приостановилось, ждали, что решат командиры.
рысях выскочить с пушкой из-за насыпи, подъехать к груше, одиноко стоявшей
в поле как раз посредине между деревней и дорогой, и прямой наводкой
расстрелять самоходки. Пищук был молод и неопытен, спорить с начальством
не умел, козырнул и побежал к пушкам.
каждый из них понял, что жить осталось недолго. Легко было Батову
приказывать расстрелять самоходки, а как сделать это, если до груши добрых
восемьсот метров, - попробуй доберись до нее под прицелом двух самоходок.
Лейтенант объявил приказ и по настроению бойцов понял, что надеяться на
успех нечего.
противотанковую гранату и полез в трубу, под насыпь. На той стороне, по
канаве, он прошмыгнул к борозде в пахоте и по ней торопливо пополз к
деревне.
полз долго, почти не останавливаясь и не отдыхая. Из деревни, к счастью,
его не заметили, самоходки изредка били по насыпи, а его не трогали.
Хорошо еще, что немецкой пехоты в деревне не оказалось, и он, добравшись
до околицы, скрылся за белыми, увешанными связками красного перца домами.
по дороге, ранили командира шестой роты, одного связиста. Хлопцы начали
было уже думать, что пропал их Щербак, как в деревне вдруг громыхнуло и
над домами заклубился дым. Одна самоходка загорелась, а другая, почуяв
опасность, взревела мотором и подалась прочь. Бойцы выскочили на дорогу и
напрямик через поле бросились к строениям. Сорокапятчики прицепили к
передкам пушки и тоже понеслись туда. Подкатили они огородами к небольшому
садику, где дымилась самоходка, и видят: на погребке, в котором венгры
держат вино, сидит Щербак, перевязывает себе руку и ругает немца, который,
удирая на самоходке, все же царапнул его пулей.
себе, больше молчал да слушал других. А поговорить в расчете были мастера,
каждый старался рассказать что-нибудь, и все при этом обращались к
наводчику. Слушатель из него был отменный: делает что-нибудь или сидит на
станине, курит и с привычной серьезностью слушает того, другого или всех
сразу. (Может, еще и за эту способность терпеливо выслушивать их батарейцы
уважали наводчика.) Из его прошлого было известно, что парень он
городской, учился на фрезеровщика, имел четвертый разряд и очень дорожил
этой специальностью. В начале войны он ушел в армию вместе со старшим
братом, который погиб в первом же бою. Возможно, именно по этой причине
Щербак стал не по годам строг, редко смеялся и относился ко всему с
неюношеской серьезностью.
работе и в людях разбирался неплохо. Если он копал огневую, то никто рядом
с ним не хитрил, не волынил - все заражались его трудолюбием. А если кто и
начинал подлениваться, то Иван подзывал его и говорил: "Подпрягайся.
Полечу тебя, лодыря. Я выбрасывать - а ты подбирать". Тут уже лентяю
приходилось попотеть!..
он погиб, скорее всего пошел другой дорогой, но боец не мог примириться с
тем, что друга не будет рядом. Через каждые пять минут он оглядывался,
прислушивался, думал: а вдруг где-нибудь покажется в темени крутоплечая
фигура Ивана. Тимошкин уже начал жалеть, что послушался Блищинского и не
пошел по следу Щербака: может быть, отыскал бы его. Правда, след быстро
занесло снегом, а в то время, когда он еще был виден, теплилась надежда,
что Иван скоро вернется.
заснеженной земле стало очень светло, во все стороны широко раскинулся
спокойный зимний простор, словно напоказ выставив в ночи все черные пятна
земли, бурьян, виноградники, одинокие силуэты деревьев. И только даль на
горизонте под темным нависшим небом терялась во мраке. Мороз крепчал,
ветер рвал полы шинели, и колени мерзли от стужи. Лица своего Тимошкин,
кажется, не чувствовал, может быть, отморозил щеки, здоровую руку прятал
за пазуху, раненая же застыла и мучительно ныла.
земляному валу, белевшему на равнине невысокой крутой хребтовиной.
Блищинский, как это видно было по следам, взобрался на вал, очевидно,
осмотрелся и уже потом, спустившись, пошел вдоль него. Тимошкин на вал не
полез, а тихо побрел в ту сторону, куда повернул земляк.
попасть в беду, Тимошкин приготовил автомат и не спеша вышел из-за вала,
который тут обрывался. Кругом было тихо - глубокая зимняя ночь белесой
пеленой укрывала землю. Возле дороги в канаве лежал на боку перевернутый
автомобиль, какой-то груз густыми пятнами чернел на снегу рядом. Ничего
подозрительного там, кажется, не было, и боец, осторожно поглядывая
вокруг, двинулся к дороге.
есть. Тимошкин остановился, всмотрелся: действительно, из-за машины торчал
короткий ствол автомата. Но вот ствол дрогнул, опустился, и на снег ступил
человек, который потом злобно плюнул и закинул за плечо автомат. Это был,
разумеется, Блищинский.
пожалуй, хуже врага. И боец в тот момент невольно обрадовался: хоть и
никудышный он человек, его земляк, но казалось, вдвоем будет легче.
Тимошкин не ответил ему (о чем было говорить!), и Блищинский, очевидно,
понял это как молчаливое признание им своей ошибки.
нагнулся, деловито ухватился за ногу убитого и начал стягивать валенок.
Второй, уже снятый валенок стоял рядом, и ветер шевелил брошенную на снегу
портянку.
нем подворачивалась. Блищинский уперся в него сапогом.
лучше?
свои кирзовые сапоги и быстро переобулся. Валенки действительно были
хорошие, с обшитыми кожей носками и кожаными подошвами. Блищинский
довольно притопнул ими и запахнул полы шинели.
будут. Понимаешь?
точно такого же, как прежний, вала. Блищинский, как обычно, держался
уверенно, что-то пожевал из бумажки, потом остановился, вынул из-за пазухи
немецкую, обшитую войлоком флягу и отвинтил пробку.
веритас. Понимаешь? Да где тебе понять: истина в вине. Запомни.
завинчивая флягу, сказал:
немного.
настывшее горлышко, глотнул раза два. Особого наслаждения он не испытал,
но ароматная жидкость действительно жаром опалила в груди, сразу стало
Акунин Борис
Лондон Джек
Сертаков Виталий
Жюль Верн
Трубников Александр
Корнев Павел