а, отец? - спросил возчик.
виолончель.
был какой-то приземистый и неуклюжий. Низкие и несоразмерно широкие окна
второго этажа и огромное окно-фонарь внизу, где обычно помещается дверь,
делали его похожим на подозрительно скосившую глаза и злорадно ухмыляющуюся
человеческую физиономию. Но сейчас, ночью, ничего этого не было видно, кроме
темных очертаний крыши.
приступить к третьему, как вдруг без всякого предупреждения - в доме даже
свет не загорелся - громовой голос взревел:
голова раскалывается, а они тут устроили под окном галдеж!
спутникам.
псалом был допет до конца.
знает, как оскорблять хор.
взбешенный фермер.
смычок. - Давайте фортиссиму, чтоб его не было слышно!
что совершенно заглушил Шайнера; однако, судя по той ярости, с которой тот
дергался всем телом и размахивал руками, уподобляясь то букве "х", то букве
"у", он, по-видимому, изрыгал достаточно проклятий, чтобы отправить в
преисподнюю весь приход.
дома. - Сколько лет хожу с хором, и сроду такого не бывало. А еще церковный
староста!
настрой, ничего плохого о нем не скажешь. А сейчас у него мирской настрой.
Надо будет позвать его завтра к нам на вечеринку, чтоб не серчал. Мы люди не
злопамятные.
вдоль берега Фрума к церкви. Босс ждал их у церковных ворот с горячим медом
и прочими припасами. Решив сначала выпить и поесть, а потом уже идти дальше,
они вошли в церковь и поднялись на галерею. Там они открыли фонари,
расселись вдоль степ, кто на скамейках, кто на чем, и как следует закусили.
Когда умолкал разговор, сверху через потолок галереи доносилось приглушенное
позвякивание и скрип старых церковных часов; звуки эти рождались и умирали в
башне, и людям, одаренным воображением, порой чудилось, что именно здесь
совершается ход Времени.
морозный ночной воздух.
превратился в кого-нибудь из них, а затем ответили, что не знают.
назовешь, - сказал Майкл Мейл.
ответа и, не дождавшись его, повернулся к остальным.
как-нибудь без него обошлись. Но остаться без третьей скрипки - да это,
ребятки, все равно, что остаться без...
занимаются подсказками, когда их ждут более важные дела.
видели?
сказать тех слов, которых от тебя ждут.)
куда он, интересно, свою скрипку девал? Я за эту скрипку тридцать шиллингов
отвалил, да еще сколько торговался. Небось валяется где-нибудь в сырости, а
испортить ее ничего не стоит, в десять минут расклеится, да какое там в
десять - в две!
Может, утонул?
реки.
небось какая-нибудь самая простая, только мы никак догадаться не можем. -
Понизив голос, он спросил таинственным шепотом: - А вы не замечали за ним,
соседи, чего-нибудь такого, - может, по какой девчонке вздыхает?
будет всю жизнь жить дома с мамой и с нами.
музыкантов пошли к школе. В окне спальни все еще горел свет, и, хотя штора
оставалась опущенной, окно было слегка приоткрыто, словно учительница
прислушивалась к отдаленным звукам рождественских псалмов.
руки его были скрещены на груди, голова откинута назад, глаза устремлены на
освещенное окно.
сначала направо, потом налево, словно надеясь, что ему откуда-нибудь придет
вразумительный ответ на этот вопрос; наконец он пробормотал:
возчик, и все повернули обратно, к дому священника.
заглядывали, чего только не передумали, а он, оказывается, ничего не делал,
так-таки ровно ничего.
Спинкс.
Мейболд, молодой пастырь, недавно назначенный к ним в приход, получил свою
долю праздничных созвучий. Музыканты надеялись, что, как лицо, причастное к
наступающему празднику, мистер Мейболд сочтет своим долгом открыть окно, и
ради поощрения исполнили еще один псалом. Но тот не появился.
постели:
он по этой причине громко, и священник услышал его слова.
сказал возчик.
или собаки. Значит, ему и ума не занимать - это уж верный признак.
человека, готов был исполнить все псалмы заново, но отказался от своего
намерения, когда Рейбин напомнил ему, что, перестаравшись, можно все дело
испортить.
стали подниматься на холм, направляясь к последней группе домов, - и это
видение в женском обличье, что нам недавно явилось, и этот сладкогласный
молодой священник. Сдается мне, что она обведет его вокруг пальчика и
скрутит беднягу восьмеркой, - попомните мои слова, ребятки.
VI
люди. Дик, однако, провел оставшиеся ему для отдыха три-четыре часа в
тревожном полусне: ему снова и снова представлялось школьное окно и все
события, с ним связанные.
выходил ли на улицу, разговаривал ли о ветре и погоде, - воображение его без
конца рисовало все ту же упоительную картину. Покачиваясь на пятках, он
стоял у камина, глядя, как мать жарит грудинку, и думал: что толку в
грудинке, если ее жарит не Видение? Обмякший ломтик грудинки висел на