Чтение 6–й страницы книги ~Крылья крепнут в бою~

наступают по всей западной границе! Авиация немцев бомбит города и
аэродромы! Понимаешь или нет?

Я понимал, конечно, значение этого страшного сообщения. Но тогда еще не
осознавал, что предстоит пережить народу, стране и, конечно, каждому
летчику. Не знал я, с чего начинать. И все же снял все запрещающие таблички,
страховочные резинки с множества рычагов, тумблеров и защелок в кабине
самолета и, подав их технику, сказал:

- До конца войны мне все это не показывай. Теперь не до техники
безопасности. Самолет, как и летчик, должен отдавать в бою все, на что
способен, и еще чуточку сверх того. Понял?

Техник хотел что-то возразить, но, подумав немного, взял таблички и
ограничители, положил их в карман комбинезона и тихо сказал:

- Ваша правда... Война с фашистской Германией будет очень тяжелой. Ох,
сколько горя впереди!.. - Потом, как бы опомнившись, произнес: - Я подежурю
у самолета, а вы выйдите из кабины, разомнитесь немного...

Я расстегнул парашют, сбросил лямки на борт кабины и спрыгнул на землю.
В это время к стоянке отряда подбежал механик комиссара эскадрильи и,
приложив ладони ко рту, крикнул:

- Всему летному составу, кроме дежурных звеньев, собраться на стоянке
самолетов управления на митинг! Начнется через пятнадцать минут.

Поравнявшись с нами, он, козырнув, вновь громко закричал:

- Все на митинг!

Младший лейтенант Цветков издали помахал мне шлемом и громко крикнул:

- Товарищ лейтенант, скажите на митинге, что мы, чугуевцы, не подведем!

Он имел в виду летчиков, окончивших Чугуевское летное училище и шесть
месяцев тому назад прибывших в нашу эскадрилью.

- Ладно, ладно, "чугунок", скажу, что ты здесь, а не в Петергофе и что
ждешь свидания не с Надюшей, а с "юнкерсом"...

Комиссар эскадрильи открыл митинг. Он произнес взволнованную речь,
потом выступили два летчика и два техника. Я молчал, потому что вообще не
любил и не умел выступать на многолюдных собраниях. Да и не хотел повторять
сказанное - и очень хорошо - другими. У меня в тот момент было единственное
желание; скорее в бой, скорее встретить врага в воздухе...

Последним взял слово командир эскадрильи. Его выступление было самым
коротким. Он сказал:

- Товарищи! Фашисты знают, как советские люди умеют защищать свою
Родину. Наши летчики будут уничтожать врага не только в воздухе, но и на
земле. Война долго не продлится, враг будет разбит!

В это время оперативный дежурный эскадрильи выскочил из находившейся
рядом палатки, пустил одну за другой три красные ракеты и крикнул:

- Самолеты противника идут вдоль залива на восток, высота две-три
тысячи метров!!

Не дожидаясь других команд, все бросились к своим самолетам. До наших
истребителей было метров шестьсот. Пока мы бежали, от каждого отряда
взлетело по одному звену и скрылось из виду.

К самолетам первыми прибежали капитан Полтарак и я, остальные порядочно
отстали. Личная физическая закалка была налицо. Я вскочил в кабину самолета,
запустил мотор и, пока он прогревался, быстро застегнул лямки парашюта и
поясной привязной ремень. Плечевыми ремнями я не привязывался. Это давало
свободу движений в кабине, и поэтому я лучше видел все справа, слева и
позади. Мне часто говорили товарищи:

- Вылетишь, Василий, на отрицательной перегрузке из кабины.

Я же смеялся и отвечал:

- Ну и что? Вылечу и спущусь на парашюте, но зато не прогляжу друга в
беде или подкрадывающегося врага.

Мелочь, конечно. Но впоследствии я не раз убеждался в своей правоте.
Десятки раз удавалось своевременно обнаружить врага в задней полусфере, и
это спасало меня и товарищей от верной гибели.

По сигналу командира отряда мы взлетели шестеркой вслед за звеном
командира эскадрильи и пошли к Кургальскому мысу. Все помнили слова
дежурного, что противник идет вдоль Финского залива, и надеялись на встречу
с ним. Выйдя в Нарвский залив, встретили три наших самолета МБР-2. Их мы в
шутку называли "самолеты с домиком". Издали действительно казалось, что на
них сверху имеется какая-то своеобразная, непохожая на военную постройка.
Они покачали крыльями. Это уже стало известным всем сигналом "Мы свои".

Вернувшись на аэродром, мы узнали, что вражеские самолеты-разведчики
были в районе Таллина, а нашу эскадрилью подняли по ошибке, увидев свои
самолеты МБР-2, которые вылетали в Финский залив с гидроаэродрома Пейпия,
находившегося от нас всего в шести километрах.

После этого полета капитан Полтарак разбора не делал, а только сердито
сказал:

- Ну и безответственность... Даже сосед в шести километрах не знает о
вылете своих самолетов...

...Война начинается и ведется на каждом участке вроде бы одинаково и
все-таки по-разному. Вот и сегодня здесь, под Нарвой, мы ее не ощутили, хотя
за эти пятнадцать часов в других местах погибли десятки тысяч людей.
Кровопролитные бои шли и на земле, и в воздухе. А на Балтике вся авиация
флота, за исключением двух эскадрилий самолетов МБР-2 в Либаве и Риге, еще
не вступала в боевые действия.

Надо сказать, ближе всех к врагу из частей истребительной авиации
находился наш 13-й истребительный авиаполк, который в первые дни войны
базировался на двух аэродромах. На Ханко - 4-я эскадрилья "чаек" уже 21 июня
по указанию командира военно-морской базы (ВМБ) генерал-лейтенанта Кабанова
патрулировала над базой, где шла погрузка на турбоэлектроход "И. Сталин"
2500 человек - членов семей военнослужащих. Эскадрилья, поднятая по тревоге,
прикрывала базу с воздуха и весь день 22 июня. В 18 часов 27 минут
турбоэлектроход, приняв на борт людей и грузы, в сопровождении боевых
кораблей под прикрытием звена истребителей покинул полуостров Ханко. Через
сорок минут, когда конвой был в десяти милях от берега, группа фашистских
самолетов Ю-88 нанесла удар по военно-морской базе. Но гитлеровцы сбросили
бомбы на пустое место. Все шесть торпедных катеров были в море, несли
дозорную службу, а турбоэлектроход тоже находился уже далеко от берега.

К вечеру мне разрешили сходить домой, взять бритвенный прибор и другие
необходимые вещи, так как жить теперь нам предстояло в палатках,
поставленных в кустарнике в полусотне метров от стоянки самолетов. По дороге
к дому я думал: что скажет мне Сашенька? Ведь она жена военного летчика. У
нее и так было немало тревог, как, впрочем, и у всех женщин, связавших свои
судьбы с пилотами. И вот война... Я вспоминал нашу первую встречу в августе
1938 года на молодежном вечере в Старом Крыму, в городском парке. После
этого мы встречались каждый выходной день. Много говорили о жизни нынешней и
будущей. Я рассказал ей о своей мечте: стать военным летчиком-истребителем.
Но с грустью добавил, что пока моя мечта не сбывается...

- Но ведь это опасно... Очень опасно... - сказала Сашенька.

- Ну, что ты... Нормальная работа. В конце концов и на земле можно ногу
сломать, а то и шею, бывает...

В ноябре заканчивался срок обучения в высшей летной школе Осоавиахима,
где мы осваивали новые модели спортивных самолетов. На выпускном вечере было
много молодежи из Старого Крыма и Феодосии. Пришла и Сашенька, как я стал ее
называть. На этом вечере и произошло объяснение в любви. Я просил ее стать
моей женой. Саша не отказалась и не согласилась. Сказала, что ей надо
подумать, и вскоре ушла. Одна. Я просил ее приехать на следующий день на
вокзал в Феодосию. Но не дождался. Мне предстояло ехать в Минеральные Воды,
поскольку я получил назначение на должность инструктора-летчика во вновь
созданный аэроклуб. И там, на вокзале, я принял решение: любой ценой
добьюсь, чтобы Сашенька уехала вместе со мной. Сдал билет, сел на попутную
машину и поехал в Старый Крым. Сашу я нашел дома. Она жила в маленькой
комнатке рядом с детским садом, где работала старшей медсестрой. Когда она
открыла дверь, с изумлением глядя на меня, я сказал:

- Без тебя не уеду. Завтра пойдем в райком комсомола и в здравотдел
просить, чтоб тебе дали расчет.

- Вася, - ответила она, - признаюсь, что я ждала тебя, мне хочется тебе
верить, но у меня много сомнений. Все случилось так быстро, и я не совсем
понимаю, что происходит со мной...

Сашенька была очень скромна и застенчива. Не знаю, откуда взялись у
меня слова, откуда появилась сила убеждения. Наверно, и правда, что любовь
рушит любые преграды... Так или иначе, но этот день стал первым днем нашей
совместной жизни. А свадьбу (и, кстати, Новый год) мы отпраздновали - очень
скромно - 31 декабря 1938 года. Потом я поступил в Ейское авиационное
училище морских летчиков. Сашенька тоже приехала в Ейск. А в июле 1940 года
мы вместе отправились на Балтику...

Было около девяти часов вечера 23 июня, когда я подходил к авиагородку.
Солнце склонялось к горизонту и от двухэтажных восьмиквартирных домов падали
длинные тени. Уютный городок, расположенный рядом с густым лесом, был
безлюден, только старушка мать командира авиационно-технической базы сидела
на детской площадке с кучкой ребятишек, строивших песчаные домики.

Дверь в квартиру была закрыта. Ключ мы оставляли под половичком, когда
уходили надолго. На столе я нашел записку: "Вася, ушла вместе с женщинами на
боесклад набивать пулеметные ленты для вас... Целую. Твоя С..." Да, война
вошла и в жизнь Сашеньки, и в жизнь других жен летчиков и техников. Взяв
нужные вещи, я осмотрел нашу чистенькую и светлую комнату. Все в ней было
спокойным и родным. "Неужели кончилось то прекрасное, что радовало нас
обоих?" - подумал я, выходя из дому. Солнце медленно опускалось за макушки
леса. Постояв немного на крыльце, я пошел на аэродром дорогой, которая шла
мимо боесклада. И почти сразу же увидел грузовик, ехавший навстречу. В
открытом кузове машины, держась друг за друга, стояли двадцать или тридцать
женщин. Одна из них громко закричала:

- Саша, смотри, твой парашютист на свидание пришел.

Машина промчалась мимо, обдав меня пылью. Я решил вернуться на
несколько минут домой. Машина у окраины поселка остановилась, из кузова с
шумом и визгом выскочили молодые женщины, потом степенно и неторопливо