генерал - его черный полушубок (такого никто не носил в дивизии) выделялся
меж других полушубков и шинелей.
каждой батареи, выслушивал доклад, затем, переложив тонкую бамбуковую
палочку из правой руки в левую, подносил ладонь к виску, продолжал обход. В
тот момент, когда командующий армией и сопровождавшие его командиры
задержались близ соседнего вагона, Кузнецов услышал высокий и резкий голос
генерала:
осаждали Сталинград, но не взяли его. Теперь мы начали наступление. Враг
должен почувствовать нашу силу и ненависть полной мерой. Запомните и другое:
немцы понимают, что здесь, под Сталинградом, мы перед всем миром защищаем
свободу и честь России. Не стану лгать, не обещаю вам легкие бои - немцы
будут драться до последнего. Поэтому я требую от вас мужества и сознания
своей силы!
возбудить других; и Кузнецов колюче ощутил убеждающую власть этого худого, в
черном полушубке, человека с болезненным, некрасивым лицом, который, пройдя
соседнюю батарею, приближался к хозвзводу. И, еще не зная, что будет
докладывать генералу, оказавшись здесь, около кухонь, он подал команду:
второго дивизиона...
остановился против замершего хозвзвода, вопросительно перевел жесткие глаза
на командира дивизии Деева. Тот с высоты своего роста ответил ему
успокаивающим кивком, улыбнулся яркими губами, сказав крепким молодым
баритоном:
Скорик, непонятно почему вставляя в речь украинские слова. - Старшина
батареи Скорик! И, по-бравому развернув грудь, застыл с тем же выражением
полного послушания.
дыхания уголки каракулевого воротника; худощавые, гладко выбритые сизые
щеки, глубокие складки властно сжатого рта; из-под приспущенных век что-то
знающий, усталый взор много пережившего пятидесятилетнего человека колюче
ощупывал нескладные фигуры ездовых, каменную фигуру старшины. Старшина
Скорик, круто выпятив грудь, сдвинув ноги, подался вперед.
Вольно.
обратился к Кузнецову.
взводу? Кузнецов вытянулся молча.
Деев, но соучастливым был его голос, брови же полковника раздраженно
соединились на переносице. - Почему молчите? Отвечайте. Вас спрашивают,
лейтенант.
заметил, как старшина Скорик и его разношерстный хозвзвод одновременно
повернули к нему головы, увидел, как переминались сопровождающие командиры,
и выговорил наконец:
командира орудия. Его не оказалось на поверке. Но я думаю...
старшина, захлебнув в грудь воздух и выкатив глаза на Бессонова.
твердо. - А теперь окончил артиллерийское училище...
орудия? Смотрели среди раненых?
вопрос генерала об училище вызван, конечно, впечатлением о его беспомощности
и неопытности.
поправил Бессонов сухо. - В тылу пропавшие без вести имеют одно название -
дезертиры. Надеюсь, это не тот случай, полковник Деев?
донеслись неразборчивые голоса, свистящее шипение паровоза. Там залязгали,
загремели буфера: от состава отцепляли два пылающих пульмана.
генерал. И, надеюсь, не будет. Убежден, товарищ генерал.
строя, делал бровями страшные подсказывающие знаки Кузнецову, но тот не
замечал. Он чувствовал сдержанное недовольство генерала при разговоре с
командиром дивизии, неспокойное внимание штабных командиров и, с трудом
преодолевая скованность, спросил:
штабные командиры украдкой терли уши, переступали с ноги на ногу Они не
вполне понимали, почему командующий армией так ненужно долго задерживается
здесь, в каком-то хозвзводе. Никто из них ни полковник Деев, ни Кузнецов, не
знал, о чем думал сейчас Бессонов, а он, как это бывало часто в последнее
время подумал в ту минуту о своем восемнадцатилетнем сыне, пропавшем без
вести в июне на Волховском фронте. Пропавшем по косвенной его вине,
представлялось ему, хотя умом понимал, что на войне порой ничто не может
спасти ни от пули, ни от судьбы.
усилия лейтенанта побороть растерянность. - Идите.
командиров, зашагал вдоль эшелона, намеренно нажимая на болевшую ногу Она
замерзала.
ощущение боли в задетом осколком нерве останется надолго, к ней нужно
привыкнуть. Но то, что ему постоянно приходилось испытывать мешающую боль в
голени, отчего немели пальцы на правой ступне и нередко появлялось нечто
похожее на страх перед бессмысленным лежанием в госпитале, куда опасался
попасть вторично, если откроется рана, и то, что после назначения в армию он
все время думал о судьбе сына, рождало в нем тревожные толчки душевной
неполновесности, непривычной зыбкости, чего терпеть не мог ни в себе, ни в
других.
новую должность - командующего армией - свалилось как снег на голову. Он
принял армию новенькую, свежесформированную в глубоком тылу, уже в дни
погрузки ее в вагоны (ежесуточно отправлялось на фронт до восемнадцати
эшелонов), и сегодняшнее знакомство с одной из ее дивизий, разгружавшейся на
нескольких станциях северо-западнее Сталинграда, не совсем удовлетворило
его. Это неудовлетворение было вызвано непредвиденным налетом
"мессершмиттов" и необеспечением прикрытия с воздуха района выгрузки.
Выслушав же оправдательные объяснения представителя ВОСО: "Десять минут
назад улетели наши истребители, товарищ командующий", - он взорвался: "Что
значит - улетели? Наши улетели, а немцы вовремя прилетели! Грош цена такому
обеспечению!" И, сказав так, теперь жалел о своей невоздержанности, ибо не
комендант станции отвечал за прикрытие с воздуха; этот подполковник ВОСО
просто первым попался ему на глаза.
за спиной негромкий голос задержавшегося у строя Деева:
Поняли? Полчаса... Даю полчаса вам!
догнал его возле платформы с орудиями, говоря как ни в чем не бывало:
ее по учениям на формировке. Правда, командиры взводов очень уж молоденькие.
Не оперились пока...
прошу. Яснее.
Неужели вы меня тоже за мальчика принимаете? Так вот, звенеть передо мной
шпорами нет смысла. Абсолютно глух к этому.
представление только после первого боя. Это запомните. Если обиделись,
переживу как-нибудь.
притихшим штабным командирам, которых он тоже еще недостаточно знал. Они,
потупясь, молчали, не участвуя в разговоре.
Флинт Эрик
Никитин Юрий
Жюль Верн
Белов Вольф
Никитин Юрий
Прозоров Александр