в кошмаре, чувствуешь себя разбитым.
Господи, какая дикая мысль! Проследить, продумать, разобрать одно за другим,
не упуская ничего, все физические страдания, все нравственные муки, какие
должен испытать приговоренный в самый день казни! Ведь это же ужас! И
поверите ли, сударыни, нашелся писатель, которого увлекла эта мысль. И у
такого писателя нашлись читатели.
вышло безыменным.
не запомнил названий. Один начинается в морге, а кончается на Гревской
площади. И в каждой главе людоед пожирает младенца.
где дело касается Бунаберды.
драмой. Там имеется такая поэтическая строка:
сударыни:
(Смеется).
плохой версификатор. Как, бишь, его зовут?
произнести трудно. Что-то близкое к готам, вестготам или остготам.
(Смеется.)
человек. Живет уединенно и по целым дням возится со своими детьми.
сама собой сложилась стихотворная строка:
И цезура на месте. Остается только найти рифму. Нашел! "Грехами".
говорить, все выходило стихом" (лат.). Г-жа де Бленваль перефразирует стих
из автобиографии Овидия, говорящего о себе (Овидий, "Скорби", кн. 4, элегия
10, стр. 26):
Не верю, сударыня! У сочинителя такой книги! Такого гнусного произведения!
казни.
посвящено не больше двух строчек. Все остальное - только ощущения.
или роман отнюдь не убедительны. Кстати, я читал книжку. Плохо написана.
Это значит перейти все границы и лезть напролом. Если бы еще преступник был
какой-нибудь известный. Ничуть не бывало. Что он сделал? Никто не знает. А
вдруг это какой-нибудь отпетый мерзавец? Как можно заставлять меня
заниматься кем-нибудь, кого я не знаю?
физические страдания. Когда я смотрю трагедию со всякими смертоубийствами,
меня это не трогает. Но от этой книжки у человека волосы шевелятся на голове
и мороз подирает по коже, а потом всю ночь мерещатся кошмары. Я два дня был
болен после того, как прочел ее.
произведение.
подлинной художественности. Меня не волнует голая абстракция, идея в чистом
виде. Я не вижу здесь личности, созвучной моей. А в самом слоге нет ни
простоты, ни ясности. В нем чувствуется архаический душок. Ведь вы так и
говорили?
и не раскаивается. Я бы написал совсем по-иному. Я бы рассказал историю
жизни приговоренного. Сын благородных родителей. Отличное воспитание.
Любовь. Ревность. Преступление, которое нельзя назвать преступлением. А
потом угрызения, угрызения, бесконечные угрызения. Но человеческие законы
неумолимы; он должен умереть. И вот тут-то я бы коснулся вопроса о смертной
казни! Тут он был бы у места!
ничего бы не доказывала. Нельзя идти от частного к общему.
Мальзерба, добродетельного Мальзерба! Описать его последний день, его казнь!
Какое возвышенное, назидательное зрелище! Я бы плакал, трепетал, мне бы
самому хотелось последовать за ним на эшафот.
революционер.
казни вообще.
смертной казни? Должно быть, автор книги очень низкого происхождения, если
он вздумал досаждать нам этим вопросом.
Сомнительное развлечение. Всем известно, что это клоаки. Но какое до этого
дело обществу?
осведомленным в таких делах? Для этого надо по меньшей мере занимать
должность королевского прокурора. Вот, к примеру: в одной газете я прочел
выдержки из этой книги; там сказано, что приговоренный не произносит ни
слова, когда ему читают смертный приговор; а между тем я собственными
глазами видел приговоренного, который в эту минуту громко вскрикнул. Какая
же это правда?
площади - просто дурной тон. Доказательство налицо: судя по всему, эта книга
портит вкусы, не дает читателю чистых, свежих, простодушных радостей. Когда
же, наконец, явятся ревнители здоровой литературы? Вот будь я членом
Французской академии - к слову сказать, своими обвинительными речами я,
пожалуй, и заслужил это право... А вот, кстати, и господин Эргаст, он ведь
академик. Интересно узнать его мнение о Последнем дне приговоренного к
смерти.
де Сенанж я слышал, как маркиза де Мориваль беседовала об этой книжке с
герцогом де Мелькуром. Говорят, там есть выпады против судейского сословия и
лично против председателя суда д'Алимона. И целая глава там будто бы
направлена против религии, а другая - против монархии. Нет, будь я
королевским прокурором...