карманным фонариком, и Новиков неожиданно для себя проговорил,
улыбнувшись:
пахло пыльными коврами, сладковатой духотой чужого жилья, незнакомой
роскоши. На полированной мебели, на мягких сиденьях низких кресел - серый
слой со следами пальцев. Везде признаки торопливого бегства: в углу холла
темнел толстый ковер, свернутый в рулон; широкий, на полстены, сервант,
искристо сверкавший стеклом, хрустальными рюмками, распахнут; ящики,
заваленные столовым серебром, наполовину выдвинуты. Возле светились на
ковре осколки фарфоровых чашек. Видимо, в поспешности искали самое ценное,
что можно увезти, в злобе ломали, били то, что попадалось под руки и
мешало. Зеркало трельяжа, - очевидно, прикладом - расколото посредине,
перед ним на полу невинно розовела тончайшая женская сорочка с кружевами.
дробно громыхали шаги, заглушенно проникали в нижний этаж голоса.
плечами.
лестницы поднялся на второй этаж. Смешанным теплым запахом духов, едкой
терпкостью нафталина пахнуло навстречу. Зеленый полумрак дымом стоял в
этой с низким потолком комнате, - вероятно, спальне, - на окнах тщательно
были задернуты тяжелые шторы. Трое людей были здесь. Двое незнакомых -
офицер и солдат - с сопением возились подле шкафов, суетливо выкидывали
оттуда шелковое женское белье, выбирая мужское, набивали им вещмешки,
уминали кулаками. Разведчик Горбачев, высокий, гибкий в талии, сидел
верхом на кресле, пожевывая сигарету в уголке рта, презрительно цедил
сквозь дымок:
вошедших офицеров, лениво встал, не без достоинства и несколько небрежно
козырнул, снисходительно произнес:
кружева все. Ха!
спрашиваю, кто приказал?
красен, коротконог, крючок шинели расстегнут, толстые щеки выбрито
лоснились, лицо начальственное, виски седые - капитан интендантской
службы. Разгоряченный, собрав веки в узкие щелки, спросил низким
прокуренным баритоном:
казалось, спокойным голосом и вскинул на капитана глаза, вспыхнувшие
гневным огоньком. - А ну, вытряхивайте из мешков все до последней нитки! И
марш отсюда! Ко всем чертям!
фигуру Новикова, заговорил самоуверенно:
для вас же, солдат и офицеров, для медсанбата белье! Главное, спокойно,
спокойно... Васечкин! Бери, и пошли! - командно рокотнул капитан в сторону
солдата с унылым, болезненным лицом.
бельевого шкафа, нерешительно поднял четыре до тесемок набитых вещмешка.
Два остальных взял, отпыхиваясь, тучный интендант, предупреждающе строго
глядя на Новикова.
сквозь зубы:
кучах разбросанного женского белья, неуверенно опустил вещмешки у ног.
Капитан, по бычьи нагнув голову, с закипевшей слюной в уголках рта,
крикнул:
нагана.
сказал Новиков.
капитана, и тотчас в углу послышалась тяжелая возня, злое сопенье
капитана, умоляющие вскрики сутулого солдата: "Зачем вы, товарищ
капитан?.. Зачем?" И когда интенданта, грузного, с гневно налитыми кровью
глазами, выводили из комнаты, он упирался короткими ногами, придушенно
кричал:
для медсанбата! Медсанбат разбомбило, ни черта не понимаешь! Молокосос!
Новиков подошел к столу, налил себе полстакана воды и стоя залпом выпил.
Алешин, входя вместе с Горбачевым, оправляя ремень. - Вот игрушку взяли. -
Он, возбужденный, зачем-то обтер о шинель наган, положил перед Новиковым
и, вроде бы ничего не случилось, сел к столу, независимо пощурился на свет
лампы под зеленым абажуром. Затем потянулся к ящичку, набитому плитками
шоколада. С удивлением посмотрел на рисунок обертки: женская головка со
смеющимися глазами, долька шоколада возле полуоткрытых губ; рядом чужие
буквы на фоне башни, на железных пролетах. Сдвинув фуражку на затылок,
прочитал, растягивая слова:
Что такое? Что за "Парис"?
ответил Новиков. - А это Эйфелева башня. Конструкция инженера Эйфеля.
Кажется, триста метров высоты. А впрочем, может быть, и вру. Забыл...
оглядел комнату, повсюду разбросанное белье на ковре, двухспальную,
распухшую развороченной периной кровать, мягкие кресла. Потом достал из
ниши над широкой тахтой запыленную книгу, полистал, молча швырнул на пол,
сунул руки в карманы, прошелся по глушащему шаги ковру.
немецкие офицеры... Ясно... Курортный городок.
улыбнувшись глазами из-под черных, свесившихся на лоб волос. - Садитесь,
закусим, щоб дома не журились! Здесь продуктов - подвал! На год хватит.
Товарищ младший лейтенант, вам, может, винца? А шоколад-то, разве это
закуска? Плюньте. Ерунда!.. В подвале его штабеля...
Новикова, внезапно жарко покраснел. Взял рюмку, наполненную ромом, и
как-то торопливо, неумело, давясь, выпил, после чего долго мигал, вбирая
воздух ртом, наконец выдавил:
уронив что-то, смахнул с ресниц выжатые ромом слезы. Выпрямился и уже с
наигранным выражением лихости откусил половину шоколадной плитки.
корочку хлеба, стал тыкать вилкой в банку свиных консервов, подвигая их
Алешину. Однако тот, жуя шоколад, замотал протестующе головой, говоря
смело:
закусывали! Верно, товарищ капитан? Помните? Ух и рванули!
резкими конопушками на носу; нравилось, как скрывал он юную свою чистоту
наигранной беспечностью бывалого человека. Новиков знал: Алешин никогда не
пил котелками спирт, в Трамбовле же, когда разведчики принесли канистру
трофейного спирта, младший лейтенант, сославшись на дурацки болевший
живот, пить вовсе отказался. Но сейчас Новиков сказал:
блестя глазами, разворачивал хрустящую серебристую обертку второй плитки
шоколада, добавил:
Горбачев, вы останетесь здесь. Вернутся эти - гоните! Ясно?
рассовал по карманам четыре плитки шоколада, затем упруго встал, толкнул
козырек фуражки со лба, начальственно строго сказал Горбачеву:
прочной походкой.
проступили среди неба верхушки оголенных лип, и Новиков уже не смотрел на
часы, - шагал по шелестящим ворохам листьев, глядя сквозь узорчатые
очертания ветвей на высоту. Он прислушивался, и только по привычно
знакомому перезвону вальков, по отдаленным голосам команд на высоте, по
крутой ругани ездовых понял, что орудия прибыли.
Что галдят под носом у немцев? Что у них?" - и приказал Алешину:
Шидловский Дмитрий
Свержин Владимир
Лукин Евгений
Прозоров Александр
Куликов Роман
Майер Стефани