сказал часовому, что пленные изнемогают от жажды, и пояснял
это жестами и даже вспомнил и повторил трижды "мегте тринк",
одновременно продолжая показывать, как все они хотят пить, тот
коротко ответил "найн" и закрыл калитку на звонкий тяжелый
засов. Калитка была вделана в ворота конюшни - выкрашенные в
темный сурик добротные массивные ворота, собранные из тяжелых
брусьев и досок, которые скреплялись коваными полосами и
уголками, и все это на хорошей, мощнейшей клепке, какую даже
не на всяком танке увидишь.
краю двоих пленных, и, когда они наполнили из колодца длинное
темное дощатое корыто, из которого обычно поят скот, пленных
стали выводить группами по десять человек. Старший сидел по ту
сторону корыта на табурете, наблюдал, как пленные пьют, и
следил по часам, чтобы каждая группа пила не дольше минуты.
"Вам дается минута, чтобы напиться", - говорил подходившим
молоденький пленный старший сержант. Пить из ведра немцы
запретили.
опять достучался до часового и попросил разработать систему,
чтобы пленные могли выходить из конюшни по нужде. "Найн", -
сказал часовой, но они уже знали, что старшему будет доложено,
и тот действительно появился - черный силуэт в ярком
прямоугольнике калитки. Он сказал всего несколько фраз, их тон
был спокойный и чуть раздумчивый.
молоденький старший сержант, - но он отдал приказ, и с этой
минуты приказ вступает в силу, что впредь, по какому бы поводу
их ни побеспокоили, часовые получают право открывать огонь без
предупреждения...
напором задних шагая прямо по телам не успевших подняться
красноармейцев, ввалилась еще одна толпа пленных. Раненых
среди этих было куда больше. И они успели дать гитлеровцам
настоящий бой! И сложись все немного иначе, возможно, их полк
сумел бы удерживать свои позиции немало дней, все глубже и
глубже закапываясь в землю; потом их из нее немцам пришлось бы
зубами выгрызать. Но случилось так, что рядом было подходящее
поле, на котором высокий немецкий штаб наметил оборудовать
промежуточный аэродром. Уже на третий день войны аэродром
должен был принимать самолеты. Бензовозы, передвижные
ремонтные мастерские и техслужбы находились уже в пути. Ничто
не могло поколебать предначертанный свыше график. А тут
какой-то наспех окопавшийся пехотный полк... Смести! - и на
полк, прошивая из пушек и пулеметов каждый свежевырытый
окопчик, которые были так отчетливо видны сверху, обрушилась
целая эскадрилья "мессершмиттов". Они налетали по трое: падали
сверху и шли в двадцати метрах над землей, рассыпая
смертоносный визг и грохот, один за другим, колесом, так что и
промежутков почти не оставалось. А потом со всех сторон
навалилась, как показалось красноармейцам, целая армия. И
все-таки они продержались почти полсуток.
все, но места не было. Постепенно разобрались: раненых
положили, остальным пришлось сидеть: только так и хватило
места на всех.
экскрементов, стоны и бред раненых; собственные мысли - чем
дальше, тем мрачнее, обостренные голодом и усталостью. Ночь
подчеркивала беду, возводила ее в степень; детали, которые
днем прошли незамеченными, теперь казались многозначительными
- семенами, из которых взрастут будущие фантастические беды.
сделать день: разобщить людей. Разъединить их. Внушить им
новую мораль: мол, в этих обстоятельствах старая себя изжила,
тут уж на соседа не больно надейся, больше полагайся на себя,
на свою силу и хитрость; каждый за себя и против всех...
Утром наспех слепленные из отчаяния камеры-одиночки растаяли,
как соты тают от жара. Это был уже сплоченный коллектив.
Кошмар, длившийся целые сутки, не переубедил их, не сломал
веры, в которой их воспитывали с самого рождения.
обстоятельство. Едва затеплился свет, как до конюшни докатился
тяжелый гул. Он возник вдруг и креп с каждой минутой. Сомнений
быть не могло: где-то поблизости шел бой. Красноармейцы
заволновались. "Наши! Наши идут! Совсем уже близко!.." -
будоражили остальные самые горячие. И уже стали собирать
ударные группы, хотя еще и неясно было, как вырваться из этих
могучих стен. Но кадровые солдаты определили: бой идет далеко;
до него километров пять, если не больше; это земля доносит
звуки так явственно и скрадывает расстояние. Затем поняли еще
одну деталь: бой идет возле шоссе. Наши прорываются! Но куда?
Через четверть часа поняли: на ту сторону...
рядом; возможно, она только потому обошла совхоз стороной,
чтобы не всполошить немцев раньше времени.
минуты. Только характерные выстрелы танковых пушек время от
времени еще нарушали тишину. Они били в шоссе - в ту,
противоположную от совхоза, сторону... Значит, пробились...
больше не сомкнул глаз.
4
ходил за ними добрый хозяин. В воротах стояли немцы. Западная
часть неба за спинами немцев уже успела выцвести, из синей
стала блекло-голубой, почти побелела. День собирался жаркий и
сухой.
Они с любопытством заглядывали в конюшню, посмеивались. Почти
к самым воротам подкатила линейка, на ней навалом лежали
лопаты. Следом подъезжали еще две.
фельдфебель. Он был с усиками, с солдатским крестом на
выпуклой бочкообразной груди, с большим пистолетом в
новенькой, шоколадного цвета кобуре, которую он носил чуть
сзади.
фельдфебель и быстро огляделся. Голос звенел так, словно в его
горле были натянуты струны. - Ах, это ты? - сказал он
вышедшему вперед молоденькому старшему сержанту, - Переведи
им, что они будут обслуживать аэродром. Работа простая, но ее
много. Надо хорошо работать. Кто будет работать - вечером
получит еду. А кто не работает, - фельдфебель сморщил нос и
развел руками, - тот не ест. Ясно?
нас работать, тем более на военных объектах.
не получит паек. А кто ослушается приказа - будет расстрелян
на месте.
человека нуждаются в срочной госпитализации.
будут эвакуированы.
случилось. Русские стояли немой стеной, все с непроницаемыми,
замкнутыми лицами. Они еще не успели разобраться окончательно
в такой сложной ситуации, как "немецкий плен", и не знали еще
таких словосочетаний: "лагерь смерти", "лагерь уничтожения";
но им уже дали понять, что они вступили в пределы нового мира,
где понятий человечности и нравственности просто не
существует. Им дали понять, что они уже не люди, что у них нет
прав; особая разновидность домашних животных, и только. Это
было внезапно. Этого не ждал никто из них. Сознание искало,
как дать достойный отпор, - и не находило. Но тогда в них
проснулось нечто помимо сознания. Оно выплывало откуда-то
изнутри, из сокровеннейших тайников крови, и диктовало
древнее, скифское, славянское средство, достойный ответ при
любых невзгодах: гордость и презрение. Над ними можно было
измываться, их можно было истязать, резать, колоть, убивать
даже... Живые люди, конечно же, их можно было убить. Но
унизить - уже было невозможно.
Контровский Владимир
Акунин Борис
Посняков Андрей
Березин Федор
Шилова Юлия
Шилова Юлия