губную помаду, лак для ногтей, пудру, румяна, тени для век,
искусственные ресницы, такие вещи, я знаю, никогда не
устаревают.
фотоаппарата и диктофона, ленты для пишущей машинки,
блокноты и набор шариковых ручек. А кроме того, я запасся
несколькими парами белья, носками, перчатками, мылом, зубной
пастой, новой бритвой "Жиллет" и двумя пачками лезвий. Все
это я купил на тот случай, если эти предметы в будущем
окажутся хотя и несравненно лучшего качества, но будут для
меня слишком уж непривычными.
взял штук пять. Затем в отделе карт и путеводителей я нашел
планы разных городов мира, в том числе и Москвы. Решив, что
этой вещью тоже следует обзавестись (хотя бы для того, чтобы
сравнить Москву сегодняшнюю с Москвою тогдашней), я взял
один из планов и стал разглядывать, удивляясь его
подробности. В Москве, когда я там жил, тоже издавались
подобные планы, но на них указывались только самые главные
улицы, да и то не все. А на этом я находил и маленькие
переулки, и даже тупики, в которых когда-то жил.
сзади насмешливый голос и, вздрогнув, оглянулся.
усмехаясь, Лешка Букашев, мой бывший друг, однокашник и
собутыльник.
потом работали на радио, я в литературном отделе, а он в
новостях. Вечера мы просиживали в Доме журналиста. Иногда
вдвоем, иногда втроем. Он приводил с собой своего приятеля
Эдика, курчавого молодого человека, который сам себя называл
генетиком и иммортологом. Я этого Эдика спросил при первом
знакомстве, занимается ли он продлением жизни. Он сказал,
что задача продления жизни для него никакого интереса не
представляет, это чепуха, которой занимаются геронтологи.
Его же интересует не продленная, а вечная жизнь.
можно назвать и эликсиром. Я хотел было обидеться, но он
тут же смутился и сказал, что, говоря о дураках, он имел в
виду не меня, а тех бюрократов, которые, не веря в
решаемость проблемы, не дают ему лаборатории и вообще
вставляют палки в колеса. Его однажды даже чуть не посадили
за менделизм-морганизм, о нем писали фельетоны в
"Крокодиле", и он был благодарен Лешке, который первый по
радио отозвался о его опытах положительно.
не сделает. Насчет хорошего он сам говорил о себе так: "Я
готов творить добро в разумных пределах. Хочешь, я одолжу
тебе трешку?"
Но карьера его сложилась только со второго захода. Первый
заход он начал еще на первом курсе университета.
студентов он был один из самых старших и самых бедных. Он
поступил в университет после армии и еще весь первый курс
ходил в солдатских шмотках. Отца своего он не помнил, тот
погиб во время войны. Лешкина мать Полина Петровна работала
дворничихой на Сивцевом Вражке, где у нее была комната в
семь с половиной квадратных метров без окон.
(даже в армии) не наедался досыта. И в университет он
поступил вовсе не для того, чтобы овладеть журналистикой, а
чтобы перейти в число людей, которые вкусно едят, хорошо
одеваются и которых не бьют в милиции (его однажды били).
бьют в милиции, тоже делятся на разные категории, и сказал
мне, что настоящую карьеру можно сделать не по
профессиональной, а по "партийно-половой линии". Я думал,
что его наблюдения над жизнью имеют отрешенный характер, а
потом увидел, что нет, он пытается употребить их для
практических целей.
комитете комсомола, скоро стал комсоргом нашего курса и
кандидатом в члены КПСС. Половой линии он тоже из виду не
выпускал и сошелся с одной нашей студенткой, которая была
внучкой исторического и героического большевика и, кроме
того, как и Лешка, горела на комсомольской работе.
этой студентке и перейти из кандидатов в полноправные члены
партии. В это же время его рекомендовали в комсомольские
вожаки факультета, то есть на пост, начиная с которого иные
Лешкины предшественники добрались до самых верхов власти.
исключительно для проформы спросили публику, есть ли у
кого-нибудь отвод.
сказала, что, как ей ни трудно, она должна заявить товарищу
Букашеву отвод, потому что он - человек с двойным дном: на
публике говорит одно, а в частных разговорах другое.
Например, в разговоре с ней он назвал Ленина Вовка-морковка.
Букашева не исключили. Но партийного билета он не получил,
вождем его не избрали, и, больше того, в комсомоле он
остался, но со строгачом в личном деле. Ни о какой большой
карьере речи уже быть не могло, и на радио Лешка работал
репортером самого низшего разряда, писал о передовиках
производства, скоростных плавках и высоких удоях.
пока он опять, причем почти случайно, не вышел на
партийно-половую линию.
иностранных дел и тут уж своего шанса не упустил. Женился,
вступил в партию и стал быстро наверстывать упущенное.
стороны. Я стал диссидентом, меня исключили из Союза
писателей и даже собирались посадить, а он, наоборот, быстро
шел в гору, стал политическим комментатором на телевидении,
ездил за границу, выполняя там какие-то важные поручения, и
даже, как я слышал, входил в группу сочинителей, писавших
книги за Брежнева. Само собой понятно, что в те годы мы с
ним в Москве не встречались, а вот здесь, в Мюнхене,
встретились.
которую мне, может, не стоило замечать. Но должен
признаться, что моей принципиальности на такие
церемониальные движения никогда не хватало.
посмотреть, где чего дают.
хватает того, что дают в ГУМе.
существует для тех людей, кто невкусно ест, плохо одевается
и кого бьют в милиции. Кроме того, там очереди, а я
очередей не люблю. Ты не знаешь, где тут кассеты для видео?
интриг только и состоит.
важная шишка, не боится толкаться здесь в толпе, где может
оказаться кто угодно.
есть несколько человек, которые не сводят с меня глаз и
берегут мою жизнь больше, чем свою собственную.
я, упирая на слово "ваши".
Слушай, ты куда-нибудь торопишься?
боишься со мной общаться?
- Уверяю тебя, что общение с тобой мне ничем повредить не
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Глуховский Дмитрий
Пехов Алексей
Шилова Юлия
Майер Стефани