потертом бархате, - распятие, прежде посеребренное, а теперь медное, в
деревянной рамке с облезшей позолотой. Возле стеклянной двери большой стол с
чернильницей, заваленный грудой бумаг и толстых книг. Перед столом кресло с
соломенным сиденьем. Перед кроватью скамеечка из молельни.
Короткие надписи, золотыми буквами на тусклом фоне холста, уведомляли о том,
что портреты изображают; один - епископа Сен - Клодского Шалио, а другой -
Турто, главного викария Агдского, аббата Граншанокого, принадлежавшего к
монашескому ордену Цистерианцев Шартрской епархии. Унаследовав эту комнату
от лазаретных больных, епископ нашел здесь эти портреты и оставил их. Это
были священнослужители и, по всей вероятности. жертвователи - два основания
для того, чтобы он отнесся к ним с уважением. Об этих двух особах ему было
известно лишь то, что король их назначил - первого епископом, а второго
викарием - в один и тот же день, 27 апреля 1785 года. Когда Маглуар сняла
портреты, чтобы стереть с них пыль, епископ узнал об этом, прочтя надпись,
сделанную выцветшими чернилами на пожелтевшем от времени листочке бумаги,
приклеенном с помощью четырех облаток к оборотной стороне портрета аббата
Граншанского.
материи, занавеска, которая с течением времени пришла в такую ветхость, что,
во избежание расхода на новую, Маглуар вынуждена была сделать на самой ее
середине большой шов. Этот шов напоминал крест. Епископ часто показывал на
него.
принято в казармах и больницах.
обнаружила под побелкой на стенах в комнате Батистины какую-то живопись.
Прежде чем стать больницей, этот дом служил местом собраний диньских
горожан. Таково происхождение этой росписи стен. Полы во всех комнатах были
выложены красным кирпичом, и мыли их каждую неделю; перед каждой кроватью
лежал соломенный коврик. Вообще надо сказать, что весь дом сверху донизу
содержался женщинами в образцовой чистоте. Чистота была единственной
роскошью, которую допускал епископ.
еще шесть серебряных столовых приборов и разливательная ложка, ослепительный
блеск которых на грубой холщовой скатерти каждый день радовал взор Маглуар.
И так как мы изображаем здесь епископа Диньского таким, каким он был в
действительности, то мы должны добавить, что он не раз говорил:
вилкой.
подсвечника, доставшиеся ему по наследству от двоюродной бабушки.
Подсвечники с двумя вставленными в них восковыми свечами обычно красовались
на камине в спальне епископа. Когда же у него обедал кто-либо из гостей,
Маглуар зажигала свечи и ставила оба подсвечника на стол.
шкафчик, куда Маглуар каждый вечер убирала шесть серебряных приборов и
разливательную ложку. Ключ от шкафчика всегда оставался в замке.
расходившиеся крестом от сточного колодца; пятая аллея, огибая весь сад, шла
вдоль окружавшей его белой стены. Четыре квадрата земли между аллеями были
обсажены буксом. На трех Маглуар разводила овощи, на четвертом епископ
посадил цветы. В саду росли фруктовые деревья. Как-то раз Маглуар сказала
епископу не без некоторой доли добродушного лукавства:
этот кусок земли пропадает даром. Уж лучше бы вырастить здесь салат, чем эти
цветочки.
же полезно, как и полезное.
занимали епископа, чем его книги. Он охотно проводил здесь час-два, подрезая
растения, выпалывая сорную траву, роя там и сям ямки и бросая в них семена.
Но к насекомым он относился менее враждебно, чем настоящий садовник.
Впрочем, он отнюдь не считал себя ботаником: он ничего не понимал в
классификации и в солидизме, он не стремился сделать выбор между Турнефором
и естественным методом, он не предпочитал сумчатые семядольным и не
высказывался ни в защиту Жюсье, ни в защиту Линнея. Он не изучал растений,
он просто любил цветы. Он глубоко уважал людей ученых, но еще более уважал
людей несведущих и, отдавая дань уважения тем и другим, каждый летний вечер
поливал грядки из зеленой жестяной лейки.
столовую, выходившая, как мы уже говорили, прямо на соборную площадь, была в
прежние времена снабжена замками и засовами, словно ворота тюрьмы. Епископ
приказал снять все эти запоры, и теперь эта дверь закрывалась только на
щеколду, и днем и ночью. Прохожий в любой час мог открыть дверь, - стоило
лишь толкнуть ее. Вначале эта всегда отпертая дверь тревожила обеих женщин,
но епископ Диньский сказал им: "Что ж, велите приделать задвижки к дверям
ваших комнат, если хотите" В конце концов они прониклись его спокойствием
или по крайней мере сделали вид, что прониклись. На Маглуар время от времени
нападал страх. Что касается епископа, то три строчки, написанные им на полях
Библии, поясняют или по крайней мере излагают его мысли: "Вот в чем
тончайшее различие: дверь врача никогда не должна запираться, дверь
священника должна быть всегда отперта".
еще одну заметку: "Разве я не такой же врач, как они? У меня тоже есть
больные; во-первых, те, которых врачи называют своими, а во-вторых, мои
собственные, которых я называю несчастными".
вас приюта, как его зовут. В приюте особенно нуждается тот, кого имя
стесняет".
кюре из Помпьери - вздумал, должно быть, по наущению Маглуар, спросить у
монсеньора Бьенвеню, вполне ли он уверен, что не совершает некоторой
неосторожности, оставляя дверь открытой и днем и ночью для каждого, кто бы
ни пожелал войти, и не опасается ли он все же, что в столь плохо охраняемом
доме может случиться какое-либо несчастье. Епископ коснулся его плеча и
сказал ему мягко, но серьезно: Nisi Dominus custodierit domum, in vanum
vigilant qui custodiunt earm {Если господь не охраняет дом, вотще сторожат
охраняющие его (лат.).}. И заговорил о другом.
полковник. Но только наше мужество, - добавлял он, - должно быть спокойным.
Глава седьмая. КРАВАТ
молчанием, потому что подобные случаи лучше всего показывают, что за человек
был епископ Диньский.
прежде в Олиульских ущельях, один из ближайших его помощников, Крават, бежал
в горы. Некоторое время он скрывался со своими товарищами, уцелевшими от
разгрома шайки Гаспара Бэ, в Ниццском графстве, потом ушел в Пьемонт и вдруг
снова появился во Франции, в окрестностях Барселонеты. Сначала он заглянул в
Жозье, потом в Тюиль. Он укрылся в пещерах Жуг - де -л'Эгль и оттуда,
низкими берегами рек Ибайи и Ибайеты, пробирался к селениям и к деревушкам.
Как-то ночью он дошел до самого Амбрена, проник в собор и обобрал ризницу.
Его грабежи опустошали весь край. Жандармы охотились за ним, но безуспешно.
Он ускользал от них, а иногда оказывал и открытое сопротивление. Это был
смелый негодяй. И вот в самый разгар вызванного им смятения в те края прибыл
епископ, который объезжал тогда Шателарский округ. Мэр города явился к нему
и стал уговаривать вернуться. Крават хозяйничал в горах до самого Арша и
далее. Ехать было опасно даже с конвоем, - это значило напрасно рисковать
жизнью трех или четырех злосчастных жандармов.
час.
приход, я не посещал его уже три года. Там живут мои добрые друзья - смирные
и честные пастухи. Из тридцати коз, которых они пасут, им принадлежит только
одна. Они плетут из шерсти красивые разноцветные шнурки и играют на
самодельных свирелях. Надо, чтобы время от времени им говорили о господе
боге. Что бы они сказали про епископа, который подвержен страху? Что бы они
сказали, если бы я не приехал к ним?
правы. Я могу встретиться с ними. По всей вероятности, они тоже нуждаются в
том, чтобы кто-нибудь рассказал им о боге.
Флинт Эрик
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Белогорский Евгений