Чтение 6–й страницы книги ~Конец одного романа~

-- А, конечно,-- сказал я.-- Садитесь. Вот сигареты.

-- Нет, что вы,-- сказал он.-- На службе не курю. Разве что для виду.

-- Вы сейчас на службе?

-- Ну, все-таки. Меня только отпустили на полчаса, для отчета. Мистер
Сэвидж сказал, вы хотите каждую неделю.

-- Есть новости?

Я толком не знал, рад я или разочарован.

-- Кое-что есть,-- с удовольствием сказал он и вытащил из кармана
немыслимое количество бумажек и конвертов.

-- Присядьте,-- сказал я.-- А то неудобно как-то.

-- Как хотите, сэр,-- сказал он, сел и, видимо, разглядел меня лучше.--
Простите, мы с вами не встречались?

И вынул из конверта листок. Там были записаны расходы четким,
аккуратным, как у школьника, почерком.

-- У вас прекрасный почерк,-- сказал я.

-- Это не я, это сын,-- сказал Паркис.-- Учу его, готовлю.-- И тут же
быстро прибавил: -- Он ничего не знает, сэр, только дежурит, как вот сейчас.

-- Он сейчас дежурит?

-- Пока я у вас, сэр.

-- Сколько ему лет?

-- Начало двенадцатого,-- сказал он, словно я спросил, который час.--
Он пользу приносит, а расходов никаких, разве что комикс ему купишь. Его
никто не замечает. Мальчики прямо созданы для нашего дела.

-- Странная работа для ребенка.

-- Ну, сэр, он ведь не понимает. Если надо будет в спальню войти, я его
не возьму. Я прочитал:

"18 января.

Две вечерних газеты 2 п. Домой на метро 1/8 п. Кофе 2/-" Он смотрел на
меня, пока я читал.

-- Кафе оказалось дорогое,-- сказал он.-- Пришлось хоть это спросить, а
то бы обратили внимание. "19 января.

Метро 2/4 п.

Пиво (бутылка) 3/-

Коктейль 2/6 п.

Пиво 1/6 п." Он снова заговорил:

-- С пивом я виноват, сэр. Разбил, понимаете, кружку. Разволновался,
был материал. Знаете, иногда неделями ждешь, а тут на второй день.

Конечно, я вспомнил и его, и смущенного мальчика. (Я сразу увидел, что
за 18 января какие-то незначительные записи.) Под "19 янв." я прочитал:
"Особа N отправилась автобусом на Пиккадилли-серкус. По-видимому,
взволнована. Прошла по Эйр-стрит до кафе "Ройял", где ее ожидал мужчина. Мы
с мальчиком..."

Он не давал мне читать.

-- Видите, сэр, почерк другой. Мальчик никогда не пишет, если данные
частного характера.

-- Бережете его,-- сказал я и прочитал:

"Мы с мальчиком сели поближе. Особа N и мужчина сидели рядом,
обращались друг с другом попросту. Возможно -- один раз он взял ее за руку
под столом. Это неточно, но левая рука N и правая рука мужчины исчезли, что
обычно свидетельствует о таких действиях. После недолгой интимной беседы
прошли пешком в небольшой ресторан, где сели не за столик, а в кабинку и
заказали отбивные".

-- Про отбивные тоже важно?

-- Бывает важно, сэр, чтобы опознать человека, если он их часто
заказывает.

-- Значит, вы его не опознали?

-- Читайте, сэр, сами увидите.

"Когда я услышал про отбивные, я подошел к стойке и спросил коктейль,
но ни от официантов, ни от буфетчицы ничего не узнал про мужчину. Хотя я
спрашивал небрежно, они насторожились, и я решил замолчать. Однако, завязав
знакомство со швейцаром театра "Водевиль", я мог наблюдать за рестораном".

-- Как же вы завязали знакомство? -- спросил я.

-- В баре, сэр, когда я увидел, что они заказывают отбивные. Потом я
проводил его до театра, там служебный вход...

-- Я это место знаю.

-- Понимаете, сэр, я старался писать только самое важное.

-- Правильно.

Я читал дальше: "После завтрака прошли по Мейден-лейн, простились у
бакалейной. Видимо, очень волновались, и мне пришло в голову, что они
прощаются навсегда. Конечно, тогда кончится и само дело".

Он снова прервал меня:

-- Простите, я скажу о себе?

-- Пожалуйста.

-- Дело есть дело, а чувства, сэр,-- это чувства. Мне очень понравилась
дама, то есть особа N .

"Сперва я не знал, за кем из них идти, но решил, что слежу я все же за
ней. Она направилась к Черинг-кросс, очень волновалась. Потом зашла в
Национальную портретную галерею, но пробыла там минут пять..."

-- Больше ничего важного нет?

-- Нет, сэр. Я думаю, она хотела тихо посидеть, потому что потом она
зашла в церковь.

-- В церковь?

-- В католическую, сэр, на Мейден-лейн. Она не молилась. Просто сидела.

-- Откуда вы знаете?

-- Я тоже туда зашел, сэр. Стал на колени, чтобы все было как следует.
Она не молилась, это точно. Она не из католиков, сэр?

-- Нет.

-- Просто посидела в темноте, пока не успокоилась.

-- Может, она кого-то ждала?

-- Нет, сэр, она минут пять посидела, ни с кем не разговаривала.
По-моему, она хотела поплакать.

-- Все может быть. А насчет рук вы ошиблись.

-- Насчет рук, сэр? Я придвинулся к свету.

-- Мы не держали друг друга за руки.

И тут же я пожалел об этой шутке -- пожалел, что еще больше пугаю
такого робкого человека. Он глядел на меня, приоткрыв рот, словно ему стало
больно и он ждет следующего приступа.

-- Наверное, так часто бывает,-- сказал я.-- Мистер Сэвидж должен был
нас познакомить.

-- Нет, сэр,-- растерянно сказал он,-- это я виноват. Он наклонил
голову и сидел, глядя на свою шляпу. Мне захотелось его подбодрить.

-- Ничего,-- сказал я.-- Даже забавно, если взглянуть со стороны.

-- Я-то внутри, сэр,-- сказал он, крутя на коленях шляпу. Голос его был
печален, как вид за окном.-- Мистер Сэвидж не рассердится, он поймет... Я
из-за мальчика.-- Он виновато, запуганно улыбнулся.-- Знаете, какие они
книжки читают. Ник Картер там, то да се...

-- А вы ему не говорите.

-- С детьми надо честно, сэр. Он всегда спрашивает. Он захочет узнать,
как и что, он ведь учится делу.

-- Скажите, что я этого человека знаю и он меня не интересует.

-- Спасибо, что предложили, сэр, но вы посудите сами. А вдруг он вас
встретит, пока мы с ним работаем?

-- Может, и не встретит.

-- А может, и встретит, сэр.

-- Оставьте его дома, не берите с собой.

-- Так будет хуже, сэр. У него матери нет, а сейчас каникулы. Мы всегда
на каникулах учимся, мистер Сэвидж разрешил. Нет. Свалял дурака -- плати.
Если бы он не был такой серьезный! Очень он горюет, когда я промажу. Как-то
мистер Прентис, это мистера Сэвиджа помощник, крутой человек,-- так вот,
сказал он: "Опять вы промазали. Паркие", а мальчик-то услышал. Тогда он и
понял про меня;

Он встал, очень смело (кто мы, чтобы измерять чужую храбрость?), и
сказал:

-- Простите, сэр, я все о своем.

-- Мне было очень приятно, мистер Паркие,-- сказал я и не солгал.-- Не
беспокойтесь. Мальчик, наверное, похож на вас.

-- Он умный, в мать,-- печально сказал Паркие.-- Пойду, задержался.
Холодно ему там, хотя я приискал хорошее местечко, где посуше. Только он
очень бойкий, обязательно вылезет. Вы не подпишете счетик, если все так?

Я смотрел в окно, как он идет, подняв воротник, опустив поля шляпы.
Снег стал гуще, и под третьим фонарем Паркие уже походил на маленького
грязноватого снеговика. Вдруг я с удивлением понял, что минут десять не
думаю ни о Саре, ни о ревности. Я стал таким человечным, что думал о чужих
бедах.

Ревность, так думал я, возникает лишь там, где есть любовь. Авторы
Ветхого Завета часто говорили о ревности Божьей -- может БЫТЬ, они пытались,
грубо и косвенно, выразить веру в то, что Бог человека любит.

6 "ИЛ" No 5-6

Но любовь бывает разная. Теперь я скорее ненавидел, чем любил, а Сара
давно сказала мне, что Генри не испытывает к ней вожделенья, и все же сейчас
он ревновал не меньше моего. Он хотел не страсти, а дружбы. Почувствовав
впервые, что Сара с ним не делится, он заволновался и пал духом, гадая, что
же происходит или произойдет. Неуверенность мучила его, и в этом смысле ему
было хуже, чем мне,-- я твердо знал, что у меня ничего нет. Я все потерял, у
него многое осталось: она обедала вместе с ним, целовала его в щеку, он
слышал ее шаги на лестнице, стук двери -- вот и все, наверное, но если ты
умираешь от голода, это очень много. Да, ему хуже, чем мне, я никогда ни в
чем уверен не был, он -- был. Что там, когда Паркие шел к их дому, Генри
вообще не знал, что мы любили друг друга. Я написал эти слова, и, против
воли, разум мой вернулся обратно, к тому мигу, с которого началась боль.