норме приучал своих хозяев, которые безвольно погружались в молчаливость,
расслаблялись от безделья, ленились отгребать снег от избушки, подметать пол
и даже варить еду. Старшой за шкирку стаскивал покрученников с нар,
заставлял заниматься физзарядкой, придумывал заделье или повествовал о своей
жизни, и такая она у него оказалась необыкновенная, столькими приключениями
наполненная, что хватило рассказов надолго. Парни слушали и дивились: сколь
может повидать, пережить, изведать один человек, и советовали старшому, пока
делать нечего, "составить роман" на бумаге. Старшой соглашался, да бумаги-то
в избушке мало, всего несколько тетрадок, потом уж, на старости лет
как-нибудь засядет составлять роман, а пока слушай, парни, дальше.
всякие необходимые отправления делать по-птичьи, почти на лету. Архип не мог
приноровиться к такому вихревому режиму, трудно все в него входило, еще
трудней выходило. Он до того застывал на ветру, что заскакивал в зимовье со
штанами в беремя, не в силах уже застегнуть их. Однажды и вовсе
подзадержался Архип на воле. Старшой выслал Колю за напарником. Набрасывая
на плечи телогрейку, Коля стал полниться нежданным гневом: "Разорвало б
обжору! Нашел время рассиживаться! Садану дрыном по хребту - будет знать!"
таксопарке: один шофером, другой слесарем. Архип - выходец из старообрядцев,
хотя медлителен умом и на руку не спор, но работящ, бережлив, по возможности
на свое не выпьет. Надежным, крепким, главное, послушным артельщиком казался
Архип и неожиданно первым помутнел, чаще и чаще огрызается, поссориться
норовит. Поначалу справлялись с собой Коля и бугор, старались не обращать
внимания на брюзгу с таким редким, древним именем. Но вот стало чем-то их
задевать все в Архипе, даже имя его, которым прежде потешались, сделалось им
неприятно.
словно бы отламывало ото рта и тут же закручивало ветром, глушило снегом.
Старшой, услышав крик, зарычал, подпрыгнул, шапку надернул, Шабурку выбросил
из-под нар в снеговую круговерть, сам метнулся следом, зверски матерясь.
штаны, набитые снегом, пробует орать, но хайло снегом запечатывает.
Закружился в пурге младой охотник, добро, что не метался, не бегал, потеряв
избушку, иначе пропал бы.
скипелся, даже зубы не стучали, только мычанье слышалось, и слезы текли из
глаз.
на нары, принялись оттирать. Отогрелся, отошел Архип. Старшой ему "Отче наш"
в назидание и приказ всей артели: пока ветродурь не кончится, ходить в
лохань. Простая такая операция получалась лишь у старшого. Парни мучились,
стыдясь друг дружки. Тот, кто бывал в больницах и госпиталях "лежачим",
ведает, что насильственная эта штука хуже всякой кары.
забыв, как замерзал совсем недавно, волком выл, когда его оттирали. Коля
солидарно с Архипом тоже шапчонку на голову, тоже на волю. Старшой прыгнул к
двери, закрутил в кулаки телогрейки на парнях.
красивеньких, беленьких?! - И, отшвырнув обоих к нарам, пнул еще, не больно
пнул, но остервенело, да и бранил их много, совсем как-то обидно, ровно
мальчишек, и до того увлекся этим развлечением, что вывел из себя Архипа.
Набычился, всхрапнул старовер и молча пошел на старшого.
испластали вмиг друг на дружке рубахи, рычали по-собачьи, хватались за
горло, царапались, хрястали кулаками во что попало. Брызнула, закипела на
печке кровь, запахло горелым мясом.
заморышу, совладать с двумя здоровенными лбами, которые так ломали друг
дружку, что трещали кости. До пояса голые, в кровящих царапинах, молча
тилищутся - ни матюка привычного, ни ора, лишь храп, рычанье - звери и
звери.
лютуют во тьме два артельщика.
Опомнитесь! Мужики-и-и!.. Лю-уди! Карау-ул!..
своротили печку обормоты и враз отпрянули от огня, трезвея. Коля заливал
головешки из чайника натаянным снегом.
тогда?!
кашлял от дыма до сблева, сипел, тужась что-то сказать, непримиримо тыкая
пальцем туда, где таился старшой. Коля водружал железную печку на место, в
ящик с землею.
и неожиданно хватанул Архипа так, что тот оказался за мерзло крякнувшей
дверью. - Остынь, недоумок! - Собрав в печку чадящие головешки, выпустив пар
и дым из зимовья, Коля откашлялся, высморкался и, утирая подолом рубахи
грязное от сажи и слез лицо, с горестным ожесточением обратился к старшому:
- А ты-то, ты-то! Сурьезный человек! За коллектив, пусть и махонький,
ответственный...
одежонку, спустился на пол, знаком показал на чайник - полить. Умыв разбитое
лицо, начал утираться тряпицей.
подохли средь тундры.
эту жертву неудачного аборта, простудится, остолоп!..
от папироски друг у дружки не прикуривают, принципиальные. Рожи у обоих
запухли, темными синяками наливаются, экая красотища! Натешились,
измордовали друг дружку, разрядили злобу. Что-то дальше будет?..
бутылку спирта, развел, в кружки налил и, как сердитая, но все понимающая,
добросердечная хозяйка, велел чокнуться и выпить мировую.
облегчением и искательностью рассмеялся:
вниз.
заговорить. Однако разговор увязал, рвался. Нарушилась душевная связь людей,
их не объединяло главное в жизни - работа. Они надоели, обрыдли друг другу,
и недовольство, злость копились помимо их воли.
оглушающая после, казалось, уж вечного воя ветра, бряканья трубы, гула
снежных туч, что и тревожно от нее. Старшой вышел на волю, заорал, шапку
подбросил, пнул ее, поймал Шабурку,катнулсл в обнимку с ним по снегу.
сделались глубоки, пурга была долгая. Песцы в поисках корма начнут теперь
делать кругаля по всей тундре, глядишь, и этих мест не минуют. Врали,
обманывали сами себя покрученники - надо было верить во что-то, и они
убеждали себя: будет, будет удача, пусть и запоздалая.
выбило сырость из снега, в коловерти пурги выварило из него клейковину,
охотники бродили по тундре, отыскивали захороненные в забоях ловушки и, к
удивлению своему, немало их откопали. Совы, чуя корм под снегом, разрывали
наметы, наводили на места. Мало только осталось возле Дудыпты сов,
переловили их охотники капканами, свели беззаботно, теперь хватились, да уж
делу не помочь.
Лесок был по маковку завален снегом, приходилось много трудиться, прежде чем
откопаешь лыжиной суховерхое деревце со стеклянно хрупкими от мороза
сучками, с прикипелой к плоти дерева болонью и корой, под которой
остановился сок. Коля тюкал деревце топором. К лезвию топора белым жиром
липла смола лиственницы, тонкими паутинками пронизывающая годовые, вплотную
притиснутые кольца, не давала загаснуть дыханию, с лета поднявшемуся по
неглубоким, но жилистым корням. Мал лесок, всего островок крохотный, и веток
живых на каждом деревце с пяток, не больше, а раскопаешь снег до земли, хвоя
лежит, пусть тоненько, пусть на плесень похоже, а все напоминание о лете, о
тайге. Лес жил, боролся за себя, шел вперед на север, к студеному океану.
Рубить его вот как жалко. Коля выбирал деревца сломленные, полузасохшие,
отбитые от табунка. Свалив лиственку, садился на вздутый комелек,
отдыхивался, думая о сложности всякой жизни, о том, какая идет везде тяжкая
борьба за существование.
камусными лыжами, пер к избушке сутунок по уже хорошо накатанной лыжне,
радуясь тому, что пурги нет и, может, она не скоро опять будет, что
поработал он хорошо, что наколупают они с лиственницы серы, вытопят ее в
склянке, жевать станут - все для зубов работа. Пожалуй, следует выдолбить
прорубь на Дудыпте, наносить воды, натопить зимовье и побаниться - не
хватало завшиветь - последнее это дело.
лыжами, по ярким, из края в край, сполохам можно было предположить -
межпогодье еще продержится и, стало быть, передышка им будет. Ночь морозна,
светла до того, что вое впереди видно. Да что видеть-то? Снег и снег. Даже
Каменистый Артем
Панов Вадим
Афанасьев Роман
Посняков Андрей
Круз Андрей
Бажанов Олег