мучеником? Этого мы не можем сказать, но отец Мигель Серра пишет, что в
тот вечер Хуан дольше обычного стоял на коленях, и когда товарищи начали
поддразнивать его, как это водится у мальчиков..."
Девочки слушали внимательно, составляя в уме коротенькие благочестивые
фразы, которыми можно будет поразить родителей, а мальчик зевал,
уткнувшись в стену. Но всему приходит конец.
вопросы... про того пьющего падре. Зачем только он пришел к нам в дом!
говоришь, мучеником. О нем напишут книгу, и ты прочитаешь ее детям.
дело. Я не очень верю тому, что пишут в этих книгах. Все мы люди.
сына - крестить. Она хотела назвать его Педро, но священник был так пьян,
что будто и не слышал его и дал ребенку имя Бригитта. Бригитта!
разговаривал с падре Хосе.
обманывать себя. Нас все забыли. Жить как-то надо. Что же касается церкви,
то церковь - это падре Хосе и пьющий падре. Других я не знаю. Если церковь
нам не по душе, что ж, откажемся от нее.
был образованнее ее, печатал на машинке и знал азы бухгалтерии, когда-то
ездил в Мехико, умел читать карту. Он понимал всю степень их
заброшенности: десять часов вниз по реке до порта, сорок два часа по
заливу до Веракруса - это единственный путь к свободе. На севере - болота
и реки, иссякающие у подножия гор, которые отделяют их штат от соседнего.
А на юге - только тропинки, проложенные мулами, да редкий самолет, на
который нельзя рассчитывать. Индейские деревни и пастушьи хижины. Двести
миль до Тихого океана.
Толстый и одышливый, он слегка отдувался, будто после тяжелой работы на
жаре. Когда-то он любил заниматься астрономией и сейчас, глядя в ночное
небо, выискивал там знакомые созвездия. На нем была только рубашка и
штаны, ноги - босые, и все-таки в его облике чувствовалась явная
принадлежность к духовному сану. Сорок лет служения церкви наложили на
него неизгладимую печать. Над городом стояла полная тишина; все спали.
не вселенная. Где-нибудь там Христос, может быть, и не умирал. Старику не
верилось, что, если смотреть оттуда, наш мир сверкает с такой же яркостью.
Скорее земной шар тяжело вращается в космосе, укрытый в тумане, как
охваченный пожаром, всеми покинутый корабль. Земля окутана собственными
грехами.
опустил глаза, смотревшие в небо, и созвездия улетели ввысь; по двору
ползали жуки. - Хосе, Хосе! - Он позавидовал тем, кто уже был мертв: конец
наступает так быстро. Приговоренных к смерти увели наверх, к кладбищу, и
расстреляли у стены - через две минуты их жизнь угасла. И это называют
мученичеством. Здесь жизнь тянется и тянется - ему только шестьдесят два
года. Он может прожить до девяноста. Двадцать восемь лет - необъятный
отрезок времени между его рождением и первым приходом: там все его
детство, и юность, и семинария.
посмешище. Человек, женившийся на старости лет, - это само по себе уже
нелепо, но старый священник... Он взглянул на себя со стороны и подумал: а
нужны ли такие в аду? Жалкий импотент, которого мучают, над которым
издеваются в постели. Но тут он вспомнил, что был удостоен великого дара и
этого у него никто не отымет. И из-за этого дара - дара претворять облатку
в тело и кровь Христову - он будет проклят. Он святотатец. Куда ни придет,
что ни сделает - все осквернение Господа. Один отступившийся от веры
католик, начиненный новыми идеями, ворвался как-то в церковь (в те дни,
когда еще были церкви) и надругался над святыми дарами. Он оплевал их,
истоптал ногами, но верующие поймали его и повесили, как вешали чучело
Иуды в Великий четверг на колокольне. Это был не такой уж дурной человек,
подумал падре Хосе, ему простится, он просто занимался политикой, но я-то
- я хуже его. Я непристойная картинка, которую вывешивают здесь изо дня в
день, чтобы развращать детей.
ни обрядов, ни месс, ни исповедей, и молиться тоже незачем. Молитва
требует действия, а действовать он не желает. Вот уже два года как он
живет в смертном грехе, и некому выслушать его исповедь. Делать больше
нечего - сиди сиднем и ешь. Она пичкает, откармливает его на убой и
обхаживает, как призового борова. - Хосе! - У него началась нервная икота
при мысли о том, что сейчас он в семьсот тридцать восьмой раз столкнется
лицом к лицу со своей сварливой экономкой - своей супругой. Она лежит на
широкой бесстыжей кровати, занимающей половину комнаты, - лежит под сеткой
от москитов, точно костлявая тень с тяжелой челюстью, короткой седой
косицей и в нелепом чепце. Вбила себе в голову, что ей надо жить согласно
своему положению, - как же! Государственная пенсионерка, супруга
единственного женатого священника. Гордится этим.
близость бойни. Тонкий детский голосок позвал:
серьезностью смотрели на него из зарешеченного окна напротив. Он
повернулся к ним спиной и сделал два-три шага к дому, ступая очень
медленно из-за своей толщины. - Хосе! - снова пискнул кто-то. - Хосе! - Он
оглянулся через плечо и поймал выражение буйного веселья на детских лицах.
Злобы в его красноватых глазках не было - он не имел права озлобляться.
Губы дернулись в кривой, дрожащей, растерянной улыбке, и это свидетельство
безволия освободило детей от необходимости сдерживаться, они завизжали,
уже не таясь: - Хосе! Хосе! Иди спать, Хосе! - Их тонкие бесстыжие голоса
пронзительно зазвучали во дворе, а он смиренно улыбался, делал слабые
жесты рукой, усмиряя их, и знал, что нигде к нему не осталось уважения -
ни дома, ни в городе, ни на всей этой заброшенной планете.
3. РЕКА
лодки. Его широкое загорелое лицо было похоже на карту горного района:
коричневые пятна разных оттенков и два голубых озерца - глаза. Сидя в
лодке, он сочинял свои песенки, но мелодии у него не получалось.
знает че-ем. - Он свернул с главного русла в приток; на песчаной отмели
возлежали аллигаторы. - Не люблю ваши хари, мерзкие твари. Мерзкие рожи,
на что вы похожи! - Это был счастливый человек.
капитана Феллоуза гудел под жарким солнцем. Голос и тарахтенье мотора были
единственные звуки окрест. Полное одиночество. Капитана Феллоуза вздымала
волна мальчишеской радости: вот это мужская работа, гуща дебрей, и ни за
кого не отвечаешь, кроме как за себя самого. Только еще в одной стране ему
было, пожалуй, лучше теперешнего - во Франции времен войны, в
развороченном лабиринте окопов. Приток штопором ввинчивался в болотистые
заросли штата, а в небе распластался стервятник. Капитан Феллоуз открыл
жестяную банку и съел сандвич - нигде с таким аппетитом не ешь, как на
воздухе. С берега на него вдруг заверещала обезьяна, и он радостно
почувствовал свое единение с природой - неглубокое родство со всем в мире
побежало вместе с кровью по его жилам. Ему повсюду как дома. Ловкий ты
чертенок, подумал он, ловкий чертенок. И снова запел, слегка перепутав
чужие слова в своей дружелюбной, дырявой памяти:
небом в тишине идет охотник с моря. - Плантации сошли на нет, и далеко
впереди выросли горы, как густые, темные линии, низко прочерченные по
небу. На болотистой почве показалось несколько одноэтажных строений.
Теперь он дома. Его счастье затуманилось небольшим облачком.
встретили.
берегу, этот отличался только черепичной крышей, флагштоком без флага и