Чтение 6–й страницы книги ~Три минуты молчания~

И вправду ушла. А я полежал еще, сердце у меня жутко как колотилось.
Совсем я стал никуда, а ведь двадцати шести еще не стукнуло парню. Но и то
спасибо, разбудила к полвосьмому.

Автобуса я не стал дожидаться - сомлеешь в толчее, и завезут к чертям
на рога, куда-нибудь в Росту*, - пошел своим ходом, чтоб совсем развеяло. А
возле "Арктики" уже полно было страждущих, и табличка висела: "Мест
свободных нет". Но меня-то гардеробщик углядел сразу:

- Проходи, вот этот, в курточке. У него столик заказан.

* Северная окраина Мурманска.

Большой он был спец, даром что однорукий. Кого не надо - не пустит,
нюхом определит - при деньгах ты сегодня или же на арапа рассчитываешь. И
вот тоже талант у человека - никаких вам номерочков, всех так помнил -кто в
чем пришел. Выходишь - пожалте вам пальтишко, и не чье-нибудь, а ваше.

- Ко мне, - говорю ему, - особа должна подойти. Вы меня с нею видели.
Каштановая. Любит зеленую покраску.

Вспомнил, кивнул. Я ему подал трешку, он ее смахнул в кармашек, снял с
меня шапку, отстегнул капюшон.

- С обновочкой вас! - вот и насчет курточки усек, а спроси его, как
меня зовут, ушами захлопает.

В зале уже надышано было, накурено, хоть топор вешай. На эстраде -
четыре чудака старались: скрипка, два саксофона и баян, - снабжали музыкой.
Но не качественной, а так себе, "Во поле березынька стояла". Бичи мои сидели
в углу, держали сдвоенный столик, как долговременную огневую точку, - хоть
потертые, но прикостюмленные, Вовчик даже галстук надел. С ними - Вовчикова
Лидка трехручьевская и Клавка. Ну, Лидка, скажу вам, очень была не подарок -
жилистая и злющая, видать, или просто нервная: все щипала свой перманент и
глазки на лоб заводила. А Клавка - та королевой сидела, кофта на ней
широкая, голубая, с перламутровыми пуговками, в ушах золотые сережки
покачивались, и вся-то она розовая была, вся лоснилась и платочком
обмахивалась сложенным, вместо веера.

Бичи мне замахали, и я уже было двинулся к ним, когда вдруг увидел
"деда"*.

*"Дед" - старший механик на судне.

"Дед" сидел один за столиком, и, верно, давно уже сидел, китель был
расстегнут на три пуговки. Рядом еще стоял стул, но прислоненный, - "дед",
верно, ждал кого или не хотел, чтоб подсаживались. Заметно он сдал за то
время, что мы не виделись, морщины глубже прорезались и мешочки обозначились
под глазами. Но плечи еще были прежние, в порядке плечики, только обвисли
немного.

"Дед" меня тоже увидел и не сказал мне ни "здравствуй", ни "салют", а
выволок стул и улыбнулся.

- Присаживайся, Алексеич. Откуда такой красивый?

Так он меня звал - Алексеичем, как будто я был старпом или хотя бы
третий штурман. Тут же и официантка подскочила, как по вызову для
начальства.

- Маленькая, - сказал ей "дед", - нам повторить бы - грамм триста. А
чтоб совсем хорошо - четыреста. И один прибор Алексеичу. А заказывать он еще
не научился, я сам закажу, мне же и запишешь.

Меню он поднес почти к глазам и стал шарить пальцем.

- "Дед"... Понимаешь, я тут с компанией.

Я ему показал на бичей, "Дед" на них поглядел сурово и покривился.

- Это они тебе компания?

Официантка тоже покривилась. Я засмеялся - отчего-то всегда бичей
узнают, хотя и прикостюмленных.

- Затралил ненароком, пришлось пригласить.

- Выхода, значит, нет никакого? Ну, закажи им там, только не очень, не
очень шикуй, и приходи сюда. Мы ведь с тобой полгода не виделись.

- Больше, "дед". Восемь месяцев.

Я сходил к бичам - сказать, чтоб заказывали себе чего хотят, а счет бы
прислали. И чтоб держали два места, как договаривались. Клавке это не
понравилось, но плевать мне было, она с Аскольдом пришла, вот пусть и будет
весь вечер Аскольдова.

Когда я вернулся к "деду", официантка ему принесла коньяк в графинчике,
и "дед" его сразу разлил по фужерам.

- Начнем - за твой приход, Алексеич. Ты когда пришел?

- Восьмого дня.

Я тут же язык прикусил: как же так вышло, что я с ним не повидался?

- А я вот завтра отчаливаю. Ну, ты не красней, меня обнаружить
трудненько было. Полмесяца, с утра до ночи, на Абрам-мысу пропадал. В
плавдоке стояли.

- Почему в доке, "дед"?

- Заплату пришивали на корпусе. Вот за нее тоже. Он первый отпил,
понюхал ладонь и зарычал. А мне протянул на вилке лимончик.

- Ты на каком теперь, "дед"?

- Восемьсот пятнадцатый, "Скакун".

Когда-то мы вместе плавали на "Орфее", потом "дед" прихворнул, а я с
кепом поругался, - не помню уже, на какую тему, - и разошлись мы на разные
пароходы*.

* Траулеры, конечно, не пароходы, на них стоят дизели, но
так их называют моряки.

- Что ж это делается? - сказал я "деду". - Нам же твой "Скакун" сети
передавал в Северном, когда вы с промысла уходили. А я и не знал, что ты на
нем.

- Помнится, передавали кому-то сети... Ну, где же знать? Я даже на
палубу не вышел. Так бы хоть перекрикнулись.

- А заплата - какая? Есть о чем говорить?

- Да повыше ватерлинии. Но длинная, на две шпации. Все - ржавчина
съела.

- Но хоть заварили как следует? Принял Регистр?

"Дед" усмехнулся.

- Тебя что больше интересует - как заварили или как приняли?
Свидетельство - имеем. Прикроемся, когда потечет, больше-то на что
надеяться? Там уж - ни ангел не явится, ни чайка не прилетит.

Мне неприятно было, что он так шутит. Знал я, как это делается.
Являются три субъекта на судно, щупают заплату пальчиками и морщатся, и все
их стараются побыстрее в каюту проводить, выставить им спирту или
трехзвездного. Но только у "деда" это было не в обычае. Все-таки здорово он
сдал, наверно. Раньше он капитанам головы отвинчивал, а судно у него из
порта выходило, как со стапеля.

- "Дед", давай - за твою заплату.

- Давай, - он потрепал меня по волосам и успокоил: - Да там хоть всю
обшивку меняй, один результат...

Нет, он еще в силе был. Ведь хорошо уже нагрузился - и ни в одном
глазу, другой бы уже Васю под столом вспоминал. Я смотрел на "деда" - он
оживился, вроде бы помолодел, оттого что встретил меня; я ведь знал, что он
меня любит, и я его тоже любил, - и вот я думал: как же я скажу ему про свое
решение? А "деду" я должен был cказать.

- Ну, а ты как, Алексеич? Месячишко погуляешь?

- Может, и больше.

- Больше-то смысла нет. Если бы летом...

- Нет уж, до лета я не дотяну.

"Дед" поглядел подозрительно.

- Ты что-то виляешь. Никогда ты со мной не вилял.

- И теперь нет. Просто я на берег списываюсь.

- Надолго?

- Не знаю. Пока - насовсем.

"Дед" ничего не сказал. Разглядывал свой фужер.

- Сказать по совести, хватит мне. Я в армии наплавался*, три года
протрубил, и тут столько же. Посуху и ходить

* Армией моряки называют и военный флот.

разучусь, все палуба да палуба. А жизнь - она тоже проходит.

- Н-да, - "дед" вздохнул. Потом улыбнулся, как будто чего-то вспомнил.
- А что, Алексеич, может, вместе еще поплаваем?

- С тобой-то - отчего ж нет?

- А вот завтра и поплывем.

Я замотал головой. Ничего он не понял.

- В другой раз, "дед".

- Другого раза не будет. На пенсию меня уведут, под белы руки.

- Тебя на пенсию? Ты шутишь!

- Почему же не пошутить? Раз ты тоже шутишь. А если по правде, то мне
ведь уже нормальную комиссию-то не пройти.

- Ну, знаешь, "дед"... Наверное, мы все, сельдяные, на пенсию уйдем, а
ты останешься.

- Так вот, Алексеич. Команда, я слышал, недобрана, вожакового не
хватает в роли. Я почему знаю - дрифмейстер с помощником сами вожак сегодня
укладывали в трюме. Вот ты и пойдешь вожаковым. Это я с капитаном обговорю.

Я подумал - наверное, не сахар ему на этом чертовом "Скакуне". Когда
уже вся команда знает, что ты последнюю экспедицию плаваешь.

- "Дед", мы ведь не навек расстаемся. Ты иди и возвращайся. И чтобы с
тобой ничего такого не приключилось.

"Дед" вдруг насупился, опустил взгляд. Я-то не заметил, как они
подошли, эти двое. А они у меня за плечом стояли: один - Граков, персона,
всей добычи начальник, "сельдяной бог", а второй - бывший мой кеп; ну,
скажем, один из бывших, у меня их там штук семь было; тоже личность
знаменитая в свое время, а теперь - из его прилипал.