Чтение 6–й страницы книги ~Неизвестный человек~

это не нужно. Он получил большую премию, но главный энергетик сказал ему: "А
что я буду иметь, если поставлю твои моторчики? Ни-че-го! Чем больше я
потребляю энергии, тем легче мне экономить. Смекаешь?" Надежность была не
нужна. Меньше металла - никому не нужно. Дешевизна не нужна. История с
моторами была частью абсурда. Огромный Абсурд возвышался над работающими
людьми словно языческое божество, которое они никак не могли ублаготворить,
ненасытное бесплодное божество.

Цель жизни, которая когда-то в молодости была, куда-то подевалась,
казалась теперь глупой, он старался о ней не вспоминать. Но Ильин отсюда, с
высоты видел и ее, и она вовсе не была глупой, скорее, глупой оказалась та
жизнь, которой он занимался, и та система, которой он служил.

Альберт Анисимович появился откуда-то из густого сизого дыма курилки.
Он оглядел Ильина, покачал головой.

- Все же пришли... Мое дело было предупредить.

- Чем таким нынче пугают? - спросил Ильин весело.

Альберт Анисимович смотрел с жалостью. Молчал.

Письмо Усанкова поднес к очкам так близко, что водил носом по бумаге.

Ильин ждал, позабыв на лице своем улыбку. Спал он плохо, что с ним
происходило ночью, не помнил, но какое-то мучительное состояние, как после
страшного сна, не отпустило его. Он ничем не мог заняться, подписывал
бумаги, говорил по телефону, но все это механически, не участвуя, а то, что
было им, не могло найти себе место.

Ильин принадлежал к тем многочисленным у нас людям, которые не думают о
своей душе, потому что никогда не сталкиваются с ее проявлением. Будучи
материалистом, Ильин не признавал, что у него может существовать что-то
помимо мозга с двумя полушариями и что это что-то способно предчувствовать,
прозревать, отделяться и где-то витать независимо от организма. Как здоровый
человек, не умеющий болеть, тяжело переносит всякое недомогание, так и он,
Ильин, маялся от какого-то мучительного разлада, а чего с чем, не понимал.
Вот и сейчас, глядя на высохшие до прозрачности руки Альберта Анисимовича,
на его хрупкую, ломкую фигурку, Ильин не видел, чего тут опасаться, еле, как
говорится, душа в теле, дунешь, и рассыплется.

- Что ж, естественно, - сказал Альберт Анисимович, он поднял голову,
устремил на Ильина мерцающий взгляд преувеличенных глаз. - Им не до вас
было, - он обошел Ильина кругом, сунул ему в карман письмо. - Берите,
берите, мне ни к чему. Не будем клясться словом учителя!

И, уже не обращая внимания на Ильина, продолжал, как бы заканчивая с
кем-то спор, что после убийства императора Павла дворец-замок был закрыт.
Несколько недель спустя караулы перестали выставлять, этим и воспользовались
офицеры. Преображенцы. Отправились в замок искать улики цареубийства.

Прокуренные, желтые зубы Альберта Анисимовича то открывались, то
закрывались, жестяной голос шел откуда-то сверху.

- А улики можно было найти! Они имелись! - торжествовал он.

- Вы мне фамилии их обещали, - сказал Ильин.

Альберт Анисимович досадливо скривился. Есть, конечно, примерный круг
лиц, возмущенных столь незаконным дворцовым переворотом. Будучи отнюдь не
высокого мнения о Павле, они осуждали действия заговорщиков. Убийство
бесчестило русский трон.

- Кто же входит в этот круг?

- В данном случае я ограничил себя преображенцами.

- И что?

Ильин ждал, хмуро смотря на него в упор.

- В моих списках никаких Ильиных не значится, - произнес Альберт
Анисимович как бы официально.

- Чем же объяснить такое сходство?

- А может, вам показалось?

- Я же видел его, - сказал Ильин измученно.

- Не могу знать.

- Да знаете вы прекрасно, - сказал Ильин. - Вы меня о чем
предупреждали, а?

Альберт Анисимович окутался сизым папиросным дымом.

- Молчите? Чуть что: нельзя, запрещено, предупреждаем. И вы тоже? Нет
уж, будьте любезны, сообщите мне, что вообще значит это явление. Если б мое
расстроенное, допустим, воображение. Но у меня свидетельство имеется. -
Ильин хлопнул себя по карману. - Что же получается? Невозможное, да? А было?
Но ведь это же абсурдно, согласитесь.

Альберт Анисимович хмыкнул.

- И небываемое бывает, как возвестил Петр Великий, разгромив шведский
флот.

- Мы с вами не о том, - сказал Ильин, еле сдерживаясь.

- Сергей Игнатьевич, не хочу брать грех на душу, - Альберт Анисимович
приложил руку к груди. - У вас щита нет, дружочек. Погибнете.

- Это мой вопрос, - сказал Ильин.

Альберт Анисимович снял очки, долго протирал стекла, глазки его стали
крохотными.

- Вам этого знать не положено.

Ильин подождал, когда он нацепил очки, крепко взял его за отворот
пиджака.

- Нет уж, извините... Выкладывайте! Все как есть!

Сухонькое тело тряпочно замоталось в его руках.

- Как вам будет угодно, - согласился Альберт Анисимович и стал
рассказывать про свойство Времени сворачиваться рулоном. События могут
накладываться, соединяясь через века, недаром существует прапамять, когда
кажется, что все это с нами уже происходило. Настоящее - это мостик между
прошлым и будущим, огонек, на котором сгорают наши усилия. Его светом
пользуются астрологи, пророки. Прошлое может повторяться, его изображение
приходит как свет погасшей звезды, и привидения появляются среди нас...

Слова его убаюкивали Ильина, он понимал, что это не то, совсем не то,
чего он ждал, и не о том. Пласты дыма плыли сквозь оболочку Альберта
Анисимовича, черты его плавились. Ильин боялся, что старик растает и
исчезнет. Он встряхнулся.

- Погодите, а кто там, в ваших списках, самый молодой из офицеров?

Альберт Анисимович на минуту задумался.

- Пожалуй, поручик Немировский-младший, Тимофей.

- Немировский... - повторил Ильин, вслушиваясь.

- После той истории их всех разослали по захолустным гарнизонам. Его,
кажись, в Демянск. Или в Опочку?

- И дальше что с ним?

- Не знаю.

- А потомство у него было?

Альберт Анисимович пожевал губами.

- Вам лучше обратиться к Витяеву. Он у нас специалист, кто, откуда,
куда, древознатец.

После долгих уговоров Альберт Анисимович, вздыхая и ворча, повел его в
маленькую комнатку где-то на верхотуре. Среди стопок каталожных карточек,
наваленных книг, рукописей на высоком табурете работал скрюченный бородатый
мужичок. Из маленькой лохматой головки топырились большие уши, делая его
похожим на летучую мышь.

Выслушав Альберта Анисимовича, он закашлялся, затрясся весь, пока
наконец из него не посыпался хриплый смешок.

- И этот тоже ищет себе предков дворянских, - он говорил брезгливо, не
глядя на Ильина. - Модно стало. Недавно открещивались, отрекались от них...
Немировский? Род вполне достоин. Служили в гвардии, на флоте, были
дипломаты... Они достойны, а мы не достойны. Никого из них не достойны. Над
ними шпаги ломали, их званий лишали. За что? Да у нас за это и выговора не
схлопочешь!

Альберт Анисимович попробовал было урезонить его:

- Ты же не знаешь человека, - но только хуже сделал.

Витяев воспламенился, закричал:

- Мне и знать не надо. Никто честным остаться не мог. Честные все
сгнили в лагерях. Остался мусор... Трусы и соглашатели. Машина по отбору
работала семь десятилетий. Кого отобрали? Кого?

Все это время он листал книги, перебирал карточки, хмыкал, сморкался,
внутри него клокотало, хрипело.

- Тимофей... Немировский... В седьмом году попал в опалу, перевели в
Новгородскую губернию, в артиллерийский полк, в десятом году услали в Нарву,
в двенадцатом году участвовал в кампании, отличился, убит под Шевардиным в
чине ротмистра. Сын Иван, сын Яков, дочь Анфиса, впоследствии Карташова.

- Карташов служил тоже в Преображенском и был по тому же случаю уволен
в отставку, - сказал Альберт Анисимович. - Он из той же группы - Воронцов,
Карташов...

Витяев открыл алого бархата переплет рукописной книги, пропустил листы
между пальцами с ловкостью кассира, открыл в нужном месте.

- Карташовы... Неплохо... Герб с тремя птицами... Они люди были, а мы
щепки. Лес вырубили. Осталась щепа. Вместо леса бараки да общественные
нужники. Ни дворян, ни разночинцев, ни кулаков, ни купцов, никого не
осталось. Голь озверевшая. Все, что накопили стоящего, все изничтожили.
Теперь хотят за счет предков облагородиться, - он с ненавистью воззрился на
Ильина. - Оставьте их в покое!

Ильин водил рукой по корешкам книг, говорил, удивляясь своей твердости:

- Не могу. Оставил бы, так они меня не оставляют. Да и потом что тут
плохого, люди, может, хотят опереться.

- Как же, опереться! Прилепиться вам всем надо! Прикрыть срам свой! -
закричал Витяев. - Не позорьте родов российских!

Ильин лишь улыбался, ему хотелось подойти, погладить эту ушастую
лохматую голову.

"Все правильно, все верно!" - чуть было не сказал этого, но почему-то
удержался. Словно тяжкий груз свалился с него, теперь только он
почувствовал, как ему было тяжело, он даже расправил плечи, поднял голову.