растиражированной и потому наверняка обросшей враньем биографии, так что
набожные люди вольны считать гномон на Земле Святого Витта простым осиновым
колом, загнанным в могилу слишком уж часто встающего из земли мертвеца. С
другой стороны, краеведы-фанатики могут всегда (если солнце светит, а это,
увы, нечасто бывает) здесь узнать - который час. Отец Конана, как известно
из его жизнеописания, был мастером по клепсидрам, по водяным часам, однако
устраивать водяные часы на Земле Святого Витта невозможно, остров трясется
от болезни своего имени почти все время, и клепсидра тут показывала бы такое
время, которого нет даже в киммерийском языке - "совершенно недостоверное
даже если и настоящее". Впрочем, хотя такого времени нет, мы в нем, дорогой
читатель, живем, и я, и ты, и оба мы, никуда из него не вырвемся. Так нам
назначено, но об этом мы в другой раз поговорим.
откликнется, а как аукнется, так и пожнешь". Кол в солнечных часах - даже
если он и развалится - восстановить недорого. Впрочем, в воспоминание и в
напоминание о клепсидрах папаши Конана на могилу, к колу и на кол, возлагают
мочалки, обычные киммерийские, известные в России как "люфа" - их продают
при входе на кладбище. А напротив кладбища, один к одному, расположены Термы
Святого Витта, самые древние в Киммерии. Идущий в них - признаемся - много
чаще мочалку покупает, чем идущий на кладбище, да и посетителей у бань
больше. Еще при входе в бани квасом торгуют. Клюквенным, кедровым, даже
высокоалкогольным - на любой вкус. Можно купить и термос, на это вещь
дорогая и чаще всего покупаемая молодоженам на свадьбу в подарок, а такие
покупки обычно делают на Елисеевом Поле, в Гостином Ряду.
колокола - того самого Архонтова Шмеля, что отлит при Евпатии Оксиринхе. Для
этого удара при часовне трудится пономарь, притом жалование ему платит не
церковь, а мэрия. Традиционно складывается это жалование из проклинаемой
бобрами Киммерии "железной сотки" - стоимости каждого сотого бревна
железного кедра, которое равнодельфинные граждане Киммерии вынуждены
отдавать городу вместо налога на бревенную торговлю.
сторону, перейти через крошечный остров Волотов Пыжик, то с него попадаешь
на главный, самый большой остров Киммериона - Елисеево Поле. Остров - как
весь город - разделен пополам ведущим с севера на юг главным проспектом,
носящим название Подъемный Спуск. Кто ступит однажды на эту улицу, тот
больше о значении ее названия не расспрашивает. Тут можно сесть на трамвай,
идущий - к примеру - на юг, переехать вдоль торговых рядов Елисеево, потом
совсем маленький и какой-то лишний остров Серые Волоки, потом попасть на
большой Куний остров, а за ним на самый южный, на Лисий Хвост, прямо ко
входу в Яшмовую Нору, где стоит гостиница Офенский Двор, сидит Верховный
Меняла со своими детьми, внуками, правнуками и всякими снохами, обменивающий
русские деньги на киммерийскую мелочь; впрочем - золотые империалы по всей
Киммерии можно использовать и общероссийские, золота Римедиум не чеканит:
нет его. Как вход в Яшмовую Пещеру, так и меняльная контора традиционно
охраняются городской стражей - не менее чем двумя дедами в шлемах, кирасах и
латных рукавицах; вооружением дедам служат протазаны, хотя не всякий дед в
силах эти допотопные доспехи носить - он их и поднять-то не силах, так что
дежурят стражники по теплой погоде чаще всего в исподнем.
восемьдесят восьмое место.
3
когда они он всего напеченного привычно избавились - лысины. Деды привычно
травили байки, покуривали самосад, поглядывали на темный вход в Яшмовую
пещеру - в день по нему из Внешней Руси приходило порой до десятка офеней из
общего числа существующих двух или трех тысяч; хотя все друг друга более или
менее знали в лицо, полагалось соблюсти обычаи, обменяться ритуальными
фразами, помочь дойти до гостиницы, пожелать славных обменов и торговель.
Как-никак никакой какой-никакой дороги в Киммерион для офеней не было,
имелась лишь эта, секретная. А если что на свете и могло произойти
интересного, то нынче - только в Киммерии, только тут. Оно и началось - за
целую декаду лет до того, как гипофет Веденей отправился умом постигать
Россию; а надо вам напомнить, что в киммерийской декаде - двенадцать лет, да
не в каждой, бывают ведь и високосные декады, но не о них речь сейчас, ибо
речью приходится пользоваться русской, а без киммерийского "весьма
сомнительного но так уж и быть допустимого" времени и аналогичного падежа
("обломного") объяснить, как в декаде умещается то двенадцать лет, то
тринадцать, никак не возможно.
потерпи!" - а потом вышли прямо к караульным дедам на обозрение две женщины,
одетые по-крестьянски, молодые, хорошие собой; одна была, похоже, татарской
нации, другая - неведомо какой: нос вздернутый, волос черный, рост
небольшой, и вся из себя, как любят говорить киммерийские ходоки по женскому
делу, "с воздушной начинкой". Эти две женщины вели под руки третью, большую,
тяжелую, на последнем месяце беременности - если не на последнем дне. Мысль
о том, что баба того гляди родит, возникла у киммерийских стражей сразу же,
- однако никакой инструкции ни один из стражей на этот счет не припомнил:
спокон веков из Яшмовой Норы никто, кроме офеней, не появлялся, а те все
были мужики. Первая мысль стражей была: "Повитуху!..", вторая была: "Ну,
м-мля, послал Рифей-батюшка оказию!..", а третьей мысли не воспоследовало,
ибо за женщинами из Норы вышел благообразный длиннобородый старец, оглянулся
кругом добрыми очами, и все сомнения старцев упредил, произнеся старинный
офенский пароль - "гасло" - по которому допуск в город разрешался:
мысль о ржавых табельных протазанах и ветхих арбалетах, валяющихся к тому же
в караулке. Древнее поверье гласило, что город не должен быть достроен
никогда. А уж если будет достроен, то сведет Великого Змея страшная
судорога, разломится дно Рифея, уйдет под него Киммерия. А если еще не
достроен - ничего такого, понятно, не предполагается. Так что Киммерион
вовеки недостроен: полноправные бобры возводят все новые и новые плотины,
каменщики кладут новые дома взамен пострадавших от выветривания и водной
эрозии - точильный камень, основной строительный материал Киммерии, и тот за
тридцать восемь столетий крошится. Словом, взять с жителей недостроенного
города нечего, живите дальше, все живите, сколько бы вас тут, киммерийцев,
ни народилось.
незыблемым установлениям Минойского кодекса, каждый, кто родился в Киммерии,
получал право на прописку в ней и жилье, на медицинский полис и на
пенсионное обеспечение, даже на право голосовать на выборах архонтов, даже
на право быть избранным в архонты. От врат Яшмовой Норы до гостиницы
"Офенский Двор" было рукой подать, там имелся хороший медпункт и
медбрат-костоправ с дипломом киммерийского медучилища Св.Пантелеймона, что
на Хилерной набережной, - но вот опытной повитухи там, понятно, не было,
таковая офеням, которые, надо еще раз напомнить, всегда мужики - была как-то
без надобности. Большой роддом имелся на соседнем острове, именуемом
Бобровое Дерговище, - однако пришлецы в такую даль роженицу вести побоялись.
Старец объяснил, что он сам достаточно опытный гинеколог с дореволюционным
стажем, роды отлично примет не только что в медпункте, но даже в караулке, -
была бы только горячая вода, сухое место и пара чистых простыней. Стало
быть, годился и "Офенский Двор", младший из дедов повел гостей куда
полагалось, а старший остался при Норе размышлять: что за путников Святая
Лукерья, покровительница Киммериона, привела нынче в город - аккурат в их
дневное дежурство.
шкуру; роды были долгими и непростыми, - успели добрые люди и повитуху
привести с Дерговища; та попыталась старика-гинеколога из медпункта выгнать.
Однако старец был не робкого десятка, не хилой дюжины, повитуху вытолкал,
роды к вечеру благополучно принял. Повитуха оказалась бабой обидчивой, уйдя,
пустила слух, что младенец, если и выживет, то будет очень слабым, а потому,
кто добра крещеным людям желает, пусть первым делом зовет на "Офенский Двор"
попа! Не ровен час, умрет младенец некрещеным, позор будет не только на весь
Лисий Хвост - еще, глядишь, в "Вечернем Киммерионе" пропечатают! Оставленный
не у дел медбрат мигом слетал в ближнюю церковь Стефана Пермского, где
служил иеромонах отец Аполлос, истинный строгих правил киммериец, в чьих
длинных-предлинных пальцах малыш казался еще меньше, чем был на самом деле.
которое она хотела бы дать сыну, не стоило, да и не имел привычки суровый
иеромонах ни с кем советоваться. Он глянул в святцы, как положено, на три
дня вперед, и выбрал из множества празднуемых в тот день святых Павла: имя,
ныне во всей стране особо чтимое по высокополитическим причинам.
Новокрещеный Павел, вовсе не такой слабенький, как бубнила молва, был
возвращен матери и пришедшим с ней в Киммерию гостям. Крестными отцом и
матерью, по старому обычаю, в Киммерии могли быть лишь киммерийцы, - стали
ими для малыша подвернувшиеся под длиннопалую руку отца Аполлоса стражник
Яшмовой Норы Кириакий Лонтрыга и повариха "Офенского Двора" Василиса
Ябедова.