Чтение 6–й страницы книги ~Женщина, стоящая посреди~

нежность к Нине, которая вдруг охватила его, пробилась животная досада:

- Неужели она не понимает, как нужна мне... А как могло бы быть
хорошо!..

Сладкая истома прошла по всему телу при этой мысли, и внезапно
Луганович вспомнил другую женщину:

- Ах, если бы...

Он представил себе Раису Владимировну, с ее черными подрисованными
глазами, яркими губами, такую смелую, откровенную и доступную. Только одно
мгновение было противно ее порочный образ ставить рядом с милой, чистой
Ниной, но потом пришла темненькая юркая мысль:

"Сама и виновата!.. Чего ж она капризничала!.."

Луганович постоял, охваченный неожиданными дерзкими соображениями.
Странная улыбка трусливо бродила по его губам. Пришедшая в голову мысль
пугала его самого и казалась совершенно дикой.

"А вдруг?.." мелькало у него в голове.

И еще не веря себе, Луганович нерешительно повернул и пошел к даче, где
жила Раиса Владимировна.

VI

Должно быть, где-то за лесом уже светало, потому что стволы сосен
явственно выступили из мрака и промежутки между ними посерели.

На стенах дачи лежал синеватый свет. На дворе побелела трава, и
откуда-то потянуло резким ветерком. Звезды как будто углубились в синеву
побледневшего неба.

Луганович стоял перед калиткой и чутко прислушивался. Глаза у него
вдруг стали зорки, слух тонок, движения быстры и ловки.

Он все еще не верил тому, что хотел сделать. Было страшно и стыдно, и
казалось, что это совершенно невозможно. А вдруг она вовсе и не думала
ничего подобного, и выйдет глупо и скверно?..

Но темное желание было уже сильнее голоса рассудка. Нина вдруг вылетела
у него из головы, и навязчивое невыносимое представление о большом мягком
теле и черных бесстыдных глазах одно стояло перед ним.

Чувствуя, как сладко ноет и слабеет у него под коленками, Луганович
отворил калитку, на цыпочках

пробежал весь двор и, как вор, юркнул за угол дома. Ему казалось, что
со всех сторон видят и следят за ним. Сердце безумно колотилось.

По эту сторону дачи был садик, окруженный молодой фруктовой посадкой.
За обвитым хмелем плетнем шли какие-то пустыри и огороды, а еще дальше
виднелась холодная белая полоса утреннего тумана над рекой. Было как-то
особенно пусто и светло.

На стене странно и неожиданно чернело открытое окно.

- Я всегда сплю с открытым окном!.. - вспомнил Луганович лукавый
женский голос, в котором звучал откровенный и циничный намек.

Голова у него закружилась. Луганович подкрался к самому окну и
прислушался. В комнате было тихо и темно, но студенту послышалось мерное
дыхание. Может быть, это просто шумело у него в ушах.

- Раиса Владимировна!.. - прерывающимся шепотом проговорил он.

Никто не ответил, только какая-то птица шелохнулась на верхушке дерева.

- Раиса Владимировна!.. - громче повторил Луганович и облизал вдруг
пересохшие губы. Что-то шевельнулось в комнате и затихло.

- Раиса Владимировна!.. - в третий раз позвал студент почти громко. Он
уже не владел собою и был готов на все.

Шорох послышался сильнее, и сонный женский шепот что-то спросил из
темноты. Луганович почувствовал, что от слабости у него подгибаются ноги. Он
уже не видел ничего, кроме черного четырехугольника окна.

И вдруг мрак в окне заколебался: что-то белое выплыло в нем, и из
темноты выступило красивое, странно бледное при неверном свете утра женское
лицо с черными глазами и черными распущенными волосами.

Она с испугом смотрела на Лугановича, и студент ответил ей кривой
нелепой улыбкой.

- Кто это?.. - спросила Раиса Владимировна тревожно и вдруг узнала его.

Мгновенно выражение глаз изменилось, и что-то порочное, насмешливое и
обрадованное мелькнуло в них.

- Сумасшедший!.. - шепнула она. - Откуда вы?..

Он хотел ответить и не мог. Раиса Владимировна пытливо посмотрела на
него, быстро оглянулась кругом и протянула руку.

Рука была совсем обнажена и слабо розовела в синеньком свете утра.
Луганович схватил ее и жадно пополз губами по теплой бархатистой коже, туда,
где у сгиба локтя неуловимо нежно голубела мягкая ямочка.

- Сумасшедший!.. - как бы в раздумье повторила она и опять оглянулась.

Студент с кривой, преступной улыбкой тянул ее руку к себе и не знал,
что делать дальше. От этого движения свалилось что-то белое и обнажилось
круглое голое плечо, по которому стекали черные спутанные волосы. Ей было
неловко стоять так, и она невольно потянула руку к себе, но Луганович не
пускал и все смотрел ей прямо в глаза с той же кривой, нелепой, умоляющей
улыбкой.

- Пустите же!.. - прошептала она. - Увидят!..

Но студент вскочил на карниз и резко и грубо дернул ее к себе. Женщина
пошатнулась и всем своим мягким и горячим телом прислонилась к нему. Он
жадно искал губами, увидел близко черные, как-то странно внимательно
смотревшие глаза, почувствовал упругую тяжесть ее груди и изо всех сил сжал
ее в объятиях, внезапно озверев до потери сознания.

Раиса вырвалась, с пьяными глазами и странно улыбающимся ртом.

- Идите сюда... - прошептала она чуть слышно и, не выпуская его руки,
отступила куда-то назад, в темноту.

Луганович неловко, помогая себе одной рукой, перевалился через
подоконник и опустился в какую-то
душную темную бездну, ничего не видя и не зная, где он.

Голые горячие руки нашли его и уверенно повлекли
куда-то.

VII

Было уже совсем светло, и в деревне бабы шли на базар, когда Луганович
быстро шагал домой. Солнце стояло еще низко, и его ослепительно яркие косые
лучи резко чеканили каждую кочку на дороге. Зелень была свежа и чиста, небо
прозрачно, и перистые облачка высоко кудрявились над землей. Мычали коровы;
с топотом, не подымая пыли на сбросившейся за ночь мягкой дороге, проскакал
табун из ночного. Из труб подымался легкий сизый дымок и розовел на солнце.
Слышались бодрые громкие голоса, скрип ворот и радостное оглушительное
чириканье воробьев, возбужденных ярким солнцем и свежим утром.

Только дачи смотрели по-прежнему темными слепыми окнами и около них
было пусто и тихо.

Луганович шел, чувствуя себя молодым, сильным и гордым, как победитель.

Он совсем не думал, что Раиса Владимировна отдавалась многим, и, блестя
глазами, повторял про себя: "Четвертая!.. Четвертая!.."

Первою была горничная Оля, второй - модистка Катя, третьего Луганович,
с натяжкой, считал Нину, и Раиса Владимировна была его четвертой победой,
наполнившей его мужской гордостью. Он чувствовал себя настоящим мужчиной.

Перед глазами у него все еще стояла смятая постель, черные спутанные
волосы, обнаженное роскошное тело, и в каждом мускуле своем он чувствовал
силу и сладкую истому.

Только немного было стыдно, когда бабы провожали его глазами, и
казалось, что они все догадываются, откуда он идет.

Дома, на даче, все еще спали, но дверь на балкон
была открыта и ступеньки крыльца мокры и блестящи. Прислуга, высоко
подоткнув юбку и согнувшись, мыла пол и встретила его равнодушно-удивленным
взглядом. Луганович поскорее прошел мимо нее и затворил дверь в свою
комнату.

Здесь было совсем светло, несмотря на закрытые ставни. Сквозь все щели
неудержимо проникал яркий солнечный свет, и косые пыльные полосы,
переливаясь и играя, тянулись через всю комнату. Воздух застоялся за ночь, и
было душно.

Луганович поспешно разделся и лег, хотя было как-то странно ложиться
спать, когда кругом так светло. Но когда он вытянул ноющие от усталости ноги
по свежей холодноватой простыне, все тело его охватило такое сладостное и
удовлетворенное чувство покоя, что Луганович даже засмеялся от радости.

"А хорошая штука жизнь!.." - подумал он.

И это чувство полного физического удовлетворения было так сильно, что
когда студент вспомнил Нину и впервые понял, что он ей изменил, это уже не
могло побороть восторга молодого, здорового и сильного тела.

"Ну, что же... сама виновата!.. - опять подумал он, успокаивая что-то
странно уколовшее сердце. И маленькая, юркая и хитренькая мысль мелькнула в
голове: - Да она не узнает!.."

И, засыпая мгновенным здоровым сном, Луганович спутал и Нину, и Раису,
и еще много таких же молодых, прекрасных женщин в одно ощущение бесконечной
радости жизни.

VIII

Нина и Коля Вязовкин шли вдвоем по лесу. Кругом все было насквозь
пронизано солнцем и жаром. Под ногами скользили сухие иголки старой хвои и
трещали полусгнившие шишки. Коля Вязовкин вспотел так, что пот прямо лил с
него. Нина тоже раскраснелась. На груди и спине ее, когда от движения
раздвигался широкий вырез легкой кофточки, показывался милый треугольник темного
загара на нежной бело-розовой коже. Вся она дышала молодостью, здоровьем и
свежестью, и казалось, что ей не может быть так жарко и потно, как всем
другим людям.

В лесу свистели и верещали птицы. Какие-то, насквозь пронизанные