Чтение 6–й страницы книги ~Тайга и зона~

А в результате получалось, что в Шаманкиной мари находится нечто - это единственный неоспоримый факт. Вокруг предположительно секретного военного объекта, в общем-то, рядового для Сибири, не происходит никаких военных событий, зато вместо этого крутится слишком много сплетен и разговоров. А кроме того, из всех происшествий, так или иначе связанных с Шаманкиной марью, ни одно не имеет отношения к армии.

Что бы это значило, Карташ сказать не мог.

Но докопаться до сути ему загорелось. Для начала требовалось за что-то зацепиться, и потом за ухваченный кончик попробовать размотать клубок - вдруг чего и удастся вытянуть... а то и сплести самому какую-нибудь сеть. Вот так он и надумал провести, что называется, разведку боем. Тогда и обратился к Егору Дорофееву. И вот чем все закончилось...

Глава восьмая

ЛЮБОВЬ ПО-ПАРМСКИ

25 июля 200* года, 21.40.

Они встречались попеременно то у него, то у нее. Видимо, чтобы вносить разнообразие в интимные отношения. Сегодня Карташ пришел в гости к Нине. К Нине, поварихе из казарменной столовой, девке видной, с роскошной золотистой косой. Сожительствовали они уже год, и Карташу, как это ни странно, пока не надоело - потому как с ней можно было не только перепихнуться, когда плоть позовет, но и поговорить душа в душу. Не по-бабьи умная она была, Нинка их столовки, вот в чем дело, вот что привлекало опального москвича...

По всему чувствовалось, что дом обходится без хозяина - этакая неуловимая, растворенная в житейских мелочах аура жилища одинокой женщины. Даже электробритва на подоконнике никак не влияла на общее впечатление. Да и женские запахи триумфально побеждали изредко забегающий мужской запах, выдавливали его из всех щелей, изгоняли отовсюду, куда он успевал забиться за ночь.

Их секс уже вполне можно было назвать супружеским. За год, что длится их связь, ушли водой в песок страсть, пылкие объятия и нежный шепот. Уже не повторялись бурные, скопированные из "9, 5 недель" сцены на пороге избы, они уже не терзали друг друга любовью до утра, уже не стремились каждую ночь превратить в незабываемый праздник. Они оба не относились к молодым романтичным и пылким особам, поэтому не воспринимали естественный ход вещей как трагедию, не закатывали по этому поводу сцен и не разрывали отношения. Они продолжали встречаться и ценили то, что есть.

Электрический будильник, тикающий на специальной короткой полочке над кроватью, показывал без пятнадцати десять вечера. По пармским представлениям насчет что такое поздно, что такое рано - очень поздний вечер.

После десяти по поселку шатались только пьяные и влюбленные, да вокруг "Огонька" вилась какая-никакая жизнь.

Карташ потянулся к прикроватной тумбочке, взял сигарету, прикурил, отдал Нине. Потом закурил сам. Пепельницу поместил на простыню между девушкой и собой. Как кинжал в рыцарских романах.

Какое-то время молча дымили, отдыхая после любовных игр, ожидая, пока сердца с ускоренного ритма вернутся к обычному.

Нинка затушила в пепельнице окурок, по-кошачьи потянулась крепким телом тридцатилетней женщины. Лукаво скосила глаза на соседа по кровати.

- Ну что, понравилась лялька? Запал, небось?

- Ты о чем? - спросил Карташ. Хотя уже сообразил что, вернее кого, имеет в виду Нинка.

- О биксе, которую ты встречал на вокзале.

- Дяревня, - усмехнулся старший лейтенант. - Пернуть нельзя, чтобы об этом не зашушукались в каждой избе.

- Пора бы уж отвыкнуть от Москвы. Кстати, перед девочкой-то козырнул своей столицей?

Она хоть и шантарская, а Москва и для нее - мечта про счастье, желанный кусок.

Карташ подумал маленько и аккуратно полюбопытствовал:

- Ну, если ты такая осведомленная, значит, слышала и про археолога, молодого и красивого? Тоже, небось, заинтересовалась не на шутку?

- Не только слышала, но и видала, - усмехнулась Нина. - Ничего мужчинка этот твой ученый, видный... Только мне не понравился. Темнила он.

- Почему "темнила"? - как можно небрежнее спросил Карташ.

- Н-ну., точно не скажу... Бабье чутье, знаешь, что такое? Он словно эти демократы из телевизора. Что-то говорит, кем-то представляется, а на самом деле другой и... скорее всего, врет, как прокурор. Хотя за руку его и не схватишь.

"Ну, это мы еще посмотрим", - подумал Карташ.

- Ты от вопроса про ляльку-то не уходи, не уходи. Обнюхал ее, помахал перед ней хвостом?

- Брось. - Карташ затушил свою сигарету, вернул пепельницу на тумбочку. - Я человек подневольный. Мне приказали - я встретил. А тебе, я так понимаю, меня ревновать больше не к кому, да?

- Да, - легко согласилась Нина, - ревновать тебя в нашем медвежьем углу особо не к кому.

Но касаемо этой девочки... Тут даже не в тебе дело. В "хозяине" дело...

- В Топтунове? - с искренним удивлением спросил Алексей.

- Ага, в нем, - Нина завела руки за голову, призывно колыхнулась крепкая грудь. - Ох, Карташ, зеленый ты еще. Зеленый, да борзый. Думаешь, он просто так отрядил к доченьке именно тебя?

Думаешь, на твои затеи с левыми работами он согласился из большой нужды в лишней денежке? ан нет, не тот человек Топтунов, чтобы рисковать зазря. А раз уж он ввязался во что-то - стало быть, не абы как, а имея в башке серьезную цель.

- И что же за это цель, по-твоему? - Алексей откинул соломенного цвета волосы с ее лба, приблизил лицо к ее лицу.

- Москва, - очень серьезно сказала Нина, глядя сверху вниз. - Москва, Карташ.

Она провела ладонью по его подбородку.

- Слушай, недавно вроде брился, а уже колешься... Так вот, Топтунов - он же крестьянин.

Кулаком мог стать в иные времена. Он только с виду прост, а ведь хитер, как старый лис...

- Да уж знаю...

- Знаешь, а всерьез не относишься. А он тем временем опутывает тебя по рукам и ногам. - Она игриво щелкнула его по носу. - У него ж пенсия не за горами. Думаешь, не надоело ему зэками командовать - за столько-то лет? Думаешь, он жить не может без сопок да кедрача? Да он, только свистни, вприпрыжку поскачет менять бескрайние просторы на тесные квадраты хазы в Москве. А должность начальника лагеря - на работу охранника в какой-нибудь задрипанной московской фирме. Или где там у вас отставники пристраиваются? Потом, мой дорогой, он отец. У него на плечах дочь великовозрастная, ее тоже, пристраивать надо. А доченька обретается хоть и в Шантарске, не в глухомани, но вдали от отцовского глаза, и поди угадай, с кем она там путается... Ну скажи, какой провинциальный папаша не хочет, чтобы его дочь училась в московском вузе, получила московскую прописку и в придачу к ней - зятя кадрового офицера? Перспективки - е-мое! И если не с твоей помощью, то как иначе Топтунов может с Москвой породниться? Намерен он упустить такой подарочек судьбы, как ты? Молчишь, вот то-то. Не сомневайся, Топтунов собрал о тебе все сведенья, какие можно собрать официально и неофициально.

Какие-то его связи, может, даже и до Москвы дотягиваются - с кем-то учился, с кем-то службу начинал... Так что ему известен весь перечень твоих похождений. И он знает, что ты в нашей дыре гость недолгий, самое позднее, через годик упорхнешь ты отсюда белым лебедем. Так почему бы не отправить вместе с тобой и лебедушку? Понимаешь меня?

- Хитрая ты баба, я погляжу.. - Карташ недоверчиво покачал головой. С этой стороны он о "хозяине" как-то не думал.

- А то, - довольно усмехнулась Нинка. - При нашей жизни иначе никак нельзя.

- Считаешь, "хозяин" подкладывает под меня дочку? И Машка, по-твоему, в сговоре с ним?

- Насчет сговора сильно сомневаюсь. Зачем?

Достаточно описать ей, какой ты умный и предприимчивый, а также несчастный, вроде Пушкина в ссылке, - романтичную малолетку не может не пронять. Можно, кстати, и упомянуть невзначай, какие у тебя в Москве оставлены большие родители и большая квартира. Ну а после дать вам вволю побродить вдвоем по укромным уголкам. Вы сами все сладите наилучшим образом. Что Топтунов и проделывает вовсю, разве не так? Я про твой внеплановый отпуск по уходу за ляльками.

- Ты и об этом знаешь?

- Я же сказала: забудь о Москве, где ты мог трахать всех телок на лестничной площадке, и каждая искренне верила, что она у тебя единственная...

Алексей со смехом заглянул в ее запрокинутое лицо.

- Да что я, монстр, что ли, какой сексуальный... А насчет охмурежа - то это мы еще посмотрим, кто кого охмурит.

- Знаю я вас, мужиков. Повидала... И тебя знаю. Ты мужик, конечно, видный, со стержнем, но есть в тебе этакая... м-м... сволочь ты, Карташ, одним словом. Да как и все мужики... Но ты меня не сбивай. Я тебе говорю все это, потому как хочу, чтобы ты был готов...

- ...что в самый пиковый момент ворвется папаша, размахивая револьвером: "Женись, сучий потрох, или душу выну!"

- Думаю, он сыграет тоньше. Хотя, когда стукнет тот самый пиковый момент, он это ущучит, почует. Нюх у него, как у матерого волчары. К тому же ты не думал, что он может пустить за вами соглядатая?

- Ты уж прямо не Топтунова описываешь, а какого-то жандармского полковника!

- А он у нас здесь заместо жандармского полковника и есть. И думаю, как раз в жандармском стиле, он подкопил на тебя компромат. Это ты свято уверен, что ваши делишки с левыми работами оформлены самым законным образом, комар носу не подточит. А Топтунов, может, ведет свою бухгалтерию, по которой некий Карташ оказывается кругом проворовавшимся и замазанным. А, не думал никогда о такой возможности? Потом, компромат не обязательно должен быть реальным, он запросто может быть и фиктивным, но бьющим не менее тяжело. Есть у вас провозы, проносы и иные нарушения режима? Верно, где их нет. Так вот: я не удивлюсь, если в топтуновском сейфе лежит папочка, а в ней аккуратно подшиты листочки, на которых уголовники из числа сотрудничающих с администрацией чистосердечно признаются, что марафет получили от старшего лейтенанта Карташа, что старший лейтенант Карташ скрыл от начальства то-то и то-то противозаконие. И еще много-много старшего лейтенанта Карташа в этой папочке.

Вот тебе ее и предъявят, когда дело дойдет до решительного разговора. Кстати говоря, вполне допускаю, что для себя лично Топтунову ничего не надо. Его вполне устроит счастливое московское будущее дочурки. Но ради этого ее будущего он готов переть, как кабан сквозь камыши.

- Не Топтунов у тебя получается, а Мюллер какой-то, - Карташ запнулся, вспомнив, что недавно сам сравнивал "хозяина" с героем известного сериала.

А Нина истолковала его заминку по-своему:

- Ты, наверное, вспоминаешь сейчас, не наговорил ли мне лишнего? Брось. Даже если и наговорил, то беспокоиться тебе не о чем. Дальше меня ничего не уйдет. Я, может быть, единственная здесь, на кого ты можешь полностью положиться. Потому что мне не нужна твоя Москва, мне нужен ты...

Карташ понял, что Нина имела в виду под лишним. Однажды он разоткровенничался перед ней настолько, что рассказал, как в пору службы в инспекции исправучреждений, таскаясь за полковниками по зонам, от скуки придумал некую схему.

А придумал он, как разрозненные поставки спиртного в зоны свести в единую сеть, наладить четко работающий механизм, не зависящий от случайностей. И естественно самому стать во главе новоиспеченного картеля. Не такая уж авантюрная и неисполнимая затея была, между прочим. Он изнутри наблюдал за работой исправучреждений, находил ее слабые места, коих хватало с избытком, приглядывался к людям, от которых зависело исполнение режима, взвешивал, прокручивал задуманное в уме и так, и сяк. И выходило - если правильно взяться, дело вполне может выгореть. Но Карташ не только обдумывал, не только прокручивал в уме, но и принялся осуществлять подготовочку воплощения своей схемы в жизнь, а именно - начал вести окольные разговоры с людьми, которым суждено будет стать ключевыми звеньями. К счастью... да, наверное, к счастью, он так и не успел продвинуться дальше туманных бесед. Вмешались личные обстоятельства, которые и привели его в конечном счете в этот глухой таежный угол.

В общем-то, ничего особенного, ошибки молодости. Ему хотелось действовать, хотелось руководить и лидировать, хотелось, в конце концов, больших, быстрых денег. Но ведь, товарищи офицеры, замысел и умысел преступлением не считаются, не правда ли? Мало ли мы в уме совершаем преступлений! Каждый из нас в мыслях сотни раз убивал, насиловал, угонял машины, грабил банки... Однако не обязательно об этом рассказывать женщине, с которой делишь постель.

Всегда неприятно осознавать и заново переживать свои промахи. Этими ощущениями, видимо, и был вызван вопрос, вырвавшийся у Карташа:

- А ты про Москву никогда не думала? Или сама влюблена в сопки и кедрач?

- Ты же все знаешь, - ее взгляд затуманился, губы дрогнули. - Не могу я отсюда уехать. Даже думать не думаю...

Ну да, ну да... Слышал он ее историю. От нее же и слышал.

Глава девятая

ШМОН ПО-ПАРМСКИ

25 июля 200* года, 22.47.

Нинка родилась в Парме, в традиционной для поселка семье: мать - из путевых обходчиц, отец - бывший заключенный здешнего лагеря.

Мать умерла четыре года назад. Отец четырнадцать лет назад отправился на очередную отсидку, и, освободившись, в Парму почему-то не вернулся, подался неизвестно куда и вестей от него не приходило.

Два раза Нина покидала поселок, и оба раза это плохо для нее заканчивалось. Чем именно заканчивалось, она не уточняла, ускользала от прямых вопросов, но из ее обмолвок следовало, что оба раза она только чудом жива осталась.

Во время второго ее возвращения где-то на глухой, заплеванной железнодорожной станции Нине повстречалась некая старуха-азиатка, которая сама подошла, взяла за руку, заговорила...

Долго говорила, о многом спрашивала та старуха, а Нине запомнилось лишь одно. "Третий раз, девка, из дому не ходи, - сказала та гадалка, - совсем худо станется. Не люба ты чужой земле".

И это пророчество напугало Нину нешуточно. Она, женщина, рожденная и выросшая посреди тайги, не могла несерьезно относиться к словам избранных людей.

- Ну если у нас пошел столь откровенный разговор... Тогда ответь, зачем ты про это все заговорила? Про Топтунова, про его дочь?

- Ты еще не понял? Я ж тебе только добра желаю. У тебя здесь нет больше никого, кому ты мог бы верить, как мне. Мне от тебя нужен только ты, понимаешь? Я хочу, чтобы между нами не было неясностей. Я хочу, чтобы ты не врал мне. И главное, чего я хочу, чтобы ты не стал бы меня избегать из-за этой молоденькой... девочки. Да трахни ты эту овцу, пожалуйста. Не жалко. Только возвращайся. Нам ведь хорошо вместе... Ведь тебе со мной хорошо?

- Хорошо, - сказал Карташ и в общем-то не соврал.

- А если хорошо, то чего ты ждешь?

Она откинула одеяло.

- Иди ко мне.

Желание проснулось без труда, стоило ему провести взглядом по упругой груди с напрягшимися сосками, по плоскому животу, по черному курчавому треугольнику, по стройным ногам. Он пододвинулся к ней. Принялся целовать шею, плечи, грудь. Нина застонала, вцепилась ему ногтями в плечи, зашептала что-то бессвязное.

Почувствовав, что она готова принять его, он вторгся во влажную теплоту. Она тесно прильнула к нему, подхватила заданный ритм. Ее стоны чередовались с громкими вздохами, со вскриками, с возгласами, иногда невнятными, иногда и непристойными, что заводило Карташа еще больше. Их дыхания замысловато переплетались, как и их обнаженные тела...

...Автомобильный гудок выдернул его из сладкой полудремы. По потолку шарахнул спаренный луч фар, за окном зарычал мотор. "Вахтовка", - по звуку определил Алексей. Глянул на часы: ноль шестнадцать. И пулей вылетел из теплой постельки: он ждал сигнала. Нина сонно потянулась к нему, Карташ чмокнул ее в теплые губы. Сказал:

- Извини, малыш. Я предупреждал: служба...

- Ненавижу твою службу, - пробормотала она. - Сегодня не возвращайся.

Карташ даже на секунду замешкался, надевая рубашку.

- Это почему еще?

- А не хочу тебя неволить. Потом приходи.

Когда сможешь...

- Приду "Вахтовка" - дряхлый пазик, который завозил-увозил обитающих в Парме офицеров на зону-с зоны, нетерпеливо фырчал у крыльца.

- Долго спишь, едреныть! - крикнул из открытых дверец краснощекий капитан Фурцев.

- Опаздываем из-за тебя! Внеплановый осмотр места содержания, быстро в машину!

- Без тебя знаю, - буркнул под нос Карташ, набегу надевая кобуру.

Влетел в полупустую "вахтовку", плюхнулся на свободное место. Пазик тут же взял с места в карьер, прорезал темноту светом фар, вылетел на тракт. Фурцев продолжал истово драть глотку, как перед генералом, как будто никто и без него этого не знал:

- Распределиться по баракам! Особое внимание уделять тумбочкам и местам общественного пользования! Искать тайники и захоронки!

Все подозрительные и запрещенные предметы подлежат изъятию!..

Карташ заспанно огляделся - семь офицеров, ну да, по штуке на барак как раз и получается.

Солдатиков в казарме наверняка уже распинывают, выгоняют на плац. Минут через двадцать, не больше, начнется...

* * *

- Па-адъем!!!

Распахнув дверь, в барак шагнул прапорщик Богомазов. Из-за его спины в помещение, бренча автоматными пряжками, ворвались срочники. Чья-то рука хлопнула по выключателю, и вспыхнули лампы под потолком.

- Встать возле коек! - надрывался Богомазов. - Каждый у своей!

Жмурясь с просыпу, бурча под нос матерные проклятия, заключенные сползали с коек, шлепали босыми пятками об пол, выбирались в проход между рядами двухъярусных нар. Стоя напяливали на себя робы. Рты раздирала зевота, глаза слипались, и некоторые совали руки в рукава и ноги в штанины вслепую, наощупь.

- Всем оставаться на местах, кому сказал, падлы! Кто шевельнется - карцер! Шевелиться будете по моему приказу!

Старший лейтенант Алексей остался возле дверей барака. Прислонившись к косяку, издали наблюдал за мероприятием под названием обыск.

- Эй, начальник, что за кипеж? - донесся из дальнего угла чей-то хриплый басок.

- Кто тут вякает?! - от переполняющей его злобы Богомазов дал петуха, и собственный ляпсус довел прапорщика до белого каленья. Молчать, суки!!! Сгною в ШИЗО! Встать смирно! Руки по швам! Кто дернется - попытка нападения, открываю огонь!

Прапору срочно требовалось выместить на ком-то или на чем-то злость за недосып, и он, схватив первую подвернувшуюся тумбочку, выволок ее в проход, где перевернул дверцей вниз.

Из тумбочки на пол посыпались предметы нехитрого зэковского обихода: мыло, металлическая кружка, одноразовые станки, конфеты-"подушечки", носки, какое-то вязаное изделие в полиэтиленом пакете, растрепанные книги. Пестрой бабочкой на крашеные "грунтовкой" доски спланировал журнал и лег кверху названием "Фор Мен Онли", под которым изображающая бурный оргазм блондинка сжимала ладонями увесистые груди. На печатное изделие коршуном набросился Богомазов. Он поднял журнал и затряс им, словно жандарм из советских фильмов про революционеров, откопавший в доме подпольщика большевистскую газету "Искра". Только вместо лозунгов к свержению самодержавия в руках российского прапорщика внутренних войск трепыхались женские задницы и груди.

- Порнографию держим, да! Запрещенную законами! Бордели устраиваем! - И он рявкнул, пнув пустую тумбочку ногой. - Чья?!

- Моя, начальник, - произнес, переминавшийся с ноги на ногу, невысокий плотный мужик лет сорока.

- Чья?! - взревел прапор.

- Орлов Дмитрий Владимирович, статья сто седьмая, прим, один, - покорно забубнил заключенный.

Богомазов, как чеку из гранаты, выдернул из нагрудного кармана блокнот, пластмассовой ручкой с изгрызенным колпачком быстро занес в него данные нарушителя.

- Будет тебе изолятор, приятель. Марш на выход. Ждать на построении.

Заключенный Орлов потопал к выходу из барака. Богомазов блокнот в карман не убрал, сжав его в кулаке, двинулся по проходу сквозь строй ненавидящих взглядов.

- А ну сдать все неположенное! Кто сдаст добровольно - получает амнуху от наказаний.

Считаю до пяти, сволочи. Кто не сдаст - виноват сам. Останется без свиданок. Лишение передач. За особо злостные нарушения - ШИЗО.

Все. Пять прошло.

Богомазов обернулся к хвостом следующему за ним сержанту.

- Чего ждешь, Минаков?

Сержант из оперов, деревенского вида паренек, веснушчатый, с оттопыренными ушами, в ответ пожал плечами.

- Вперед! - толчком в плечо вывел его из нерешительности Богомазов. - Все осмотреть.

Каждый сантиметр. Каждую заначку вынуть.

Простучать полы. Прощупать постели.

Сержант, которому, похоже, как лошади, чтобы сдвинуться с места, требовалось получить плетью по боку, рванулся тормошить подчиненных, распределять их по бараку, ставить задачи. И начался тотальный, старательный шмон. Солдаты сваливали на пол постели, матрасы и подушки, переворачивали тумбочки, простукивали пол на предмет тайничков... в общем, занимались своим делом. Карташ стоял в дверях и с ленцой наблюдал за приевшейся за годы суетой. Суета, судя по всему, приелась и заключенным, вот только виду они не подавали. Богомазов, постукивая блокнотом по ладони, расхаживал по проходу, в который солдаты вываливали содержимое тумбочек. Двое срочников расстелили простыню, на которую бросали вещи, признаваемые Богомазовым как неположенные.

- Кипятильник, вашу мать! Спалить нас задумали, чифирщики долбаные! А эт-то что такое? Никак вилки! Ресторан открываем? Чтоб было чем пырять? Не положено! Положено ложки. А это что? Подтяжки. Вешаться на них удумали? Не положено. Ишь, франты нашлись!

Карташ, разминая пальцами сигарету, наблюдал за действиями подчиненных. Мимо него к выходу из барака топали заключенные, чьи постели и тумбочки уже прошли досмотр, топали в одной колонне, и деловые, и мужики, и блатные. Аки волки с агнцами на водопой... Протопал и Таксист Гриневский, глядючи исключительно в пол. На выходе их обыскивали двое солдат, после чего выпускали из барака, чтобы те на освещенном прожекторами плацу дожидались, сколько потребуется, когда выйдет к ним начальство и объявит результаты проведенного обыска. То есть выйдет к ним начальство и расскажет, кому выпал карцер, кому - месяц без свиданок и так далее.

До Карташа доносились глухие зэковские бормотания под нос на тему: "ну, суки, дождетесь", "беспредел полный", "вертухаи оборзели в корягу, попомните еще".

Так, стоп! Что-то такое мелькнуло в воздухе и, Богомазовым незамеченное, опустилось в кучу сваленного барахла. Сам не зная почему, Алексей дернулся было вперед, но одумался и притормозил. Потом разберемся. Но издали похоже на роспись для "пульки"...

- Бутылка из-под портвейна! Под чьей койкой? - тем временем свирепствовал в проходе Богомазов, похоже, получавший от своей роли истинное удовольствие. - Ага, Звягин! Ну, Звягин, ты у меня насидишься в карцере! Карты, оч-чень интересно. Кто не в курсе, что азартные игры запрещены?! Можно играть в домино, в крестики-нолики в специально отведенных для того уголках. Можно играть в города!

Звягин, ну-ка назови мне город на букву "хе"?

Барак все более напоминал дом врага народа после обыска, учиненного органами НКВД.

Проход был завален тряпьем, бумагами, какими-то объедками, посудой...

- Здесь закончили, - подошел к Карташу разгоряченный, красный, как после бани. Богомазов. - Строить заключенных?

Карташ кивнул:

- Идите. Я вас догоню.