хоть понимает очень многое, он из лучших представителей своего класса и
поэтому...
выдумал, а есть только биология, -- сказала Люда пренебрежительно. -- Но вот
что, если тебе там будет приятно, то посиди в Монте-Карло несколько лишних
дней. Я все-таки и сама поехала бы, если б не партийная работа. Так и скажи
Дмитрию Анатольевичу, непременно скажи. Он наверное много мог бы рассказать
о настроениях среди московских рабочих. Как это Татьяна Михайловна не
заезжает на этот раз в Париж, к своему Ворту? -- насмешливо спросила Людмила
Ивановна. Она впрочем и сама, несмотря на скромные средства, одевалась
недурно. Умела заказывать и покупать все недорого, сама, без парикмахера
завивала волосы щипцами и "притиралась" (не принято было говорить:
"красилась"). На ней и теперь с утра, был 29 элегантный синий жакет с модной
длинной расширявшейся книзу юбкой. Люда говорила некоторым знакомым, что
"признает и абсолютную красоту, и условную красивость". Впрочем, такими
изречениями не злоупотребляла. -- Смотри: Джамбул! -- вдруг сказала она и
радостно закивала хорошо одетому человеку, вышедшему из туннеля с двумя
молодыми дамами (Люда быстро-внимательно их оглядела). Этот человек тоже
радостно ей улыбнулся, снял шляпу и, что-то сказав дамам, подошел к Люде.
Лицо у него было красивое -- "из тех, что называют породистыми, а глаза и
губы из тех, что называют страстными или чувственными. На лбу следы шрама.
Что еще за субъект?" -- с неудовольствием подумал Аркадий Васильевич. --
Какая неожиданная встреча! Вы не знакомы: Рейхель. Джамбул.
неожиданность.
очень дружелюбным взглядом, прошли дальше и остановились у выхода. -- Вы
уезжаете?
подумал Рейхель.
смеясь, Джамбул. -- Готовится к съезду?
элегантны, -- сказал он. Был всегда очень вежлив и подчеркнуто любезен с
дамами; но любезность точно бралась им в какие-то кавычки. Кое-кто 30
находил ее "нахальной". "Глаза у этой Люды красивые, хоть "ложно-страстные",
-- определил Джамбул.
на чучело вроде Крупской. А вот вы одобряете. Долго ли пробудете в Париже?
опять вежливо подняв шляпу над головой.
впечатление: не дай Бог ночью встретиться в безлюдном месте.
все больше ненавидишь революционеров. С годами ты станешь черным
реакционером!.. Он очень мне нравится. Красивый, правда? И вдобавок,
геркулес, хоть только чуть выше среднего роста. Интересный человек. О нем
рассказывают легенды! Говорят, он с кем-то побратим! Ты знаешь, что это
такое? Один разрезывает у себя руку, другой выпивает кровь, и с тех пор они
братья до могилы!
саркастически Рейхель. -- С кем же он побратим? С Лениным или с Плехановым?
американская дуэль, если только люди не врут.
Аркадий Васильевич. Он часто ни к селу, ни к городу произносил эти
бессмысленные слова; впрочем, произносил их довольно мирно.
этом роде, во всяком случае, мусульманин. Обе дамы красивые. Ведь у
мусульман разрешается многоженство? -- спросила, смеясь, Люда. -- И какой
учтивый, это у нас редкость... Ну, вот, 31 кричат "En voitures!" Садись
поскорее. Я тебе в кулек положила сандвичи, пирожки, яблоки. С голоду не
умрешь. А то выброси кулек за окно и пойди в вагон ресторан, я непременно
так сделала бы. Ну, счастливого пути, Аркаша!
пролетариата, надо каждый день и завтракать и обедать. Не экономь на еде,
лучше умори голодом проклятую кошку...
украинка, как я. Или как римский папа. Умоляю тебя, не работай ни на кошку,
ни на партию, нехай и вина сказытся.
присказки. -- Как это я еще тебя терплю?
герцогине. И не забудь исполнить мою просьбу о Морозове.
выходу. Заключительной части вокзального ритуала, с воздушными поцелуями
после отхода поезда, она не соблюдала. Своей быстрой энергичной походкой --
всегда казалось, что она бежит, -- прошла к киоску, купила газету, подумала,
что возвращаться домой не стоит, они жили далеко, в меблированных комнатах
около Пастеровского института, а часа через полтора у нее было назначено
деловое свидание в центре города. "Разве выпить здесь чашку кофе?".
предстоявшем в Брюсселе съезде русских социал-демократов нигде не
упоминалось. "Разумеется! Если б еще мы были жоресистами, тогда все 32 же
писали бы. Но мы настоящие революционеры, а они о революции думают как о
прошлогоднем снеге".
"Бозе мой, Бозе мой, мы такие симпатицные, мы хотели бы выпить молоцка!"
Вылила остаток молока на пол, котенок слизнул и ушел. Она обиделась. "Пора и
мне уходить. Взять с собой газету? Не стоит. Пусть лучше гарсон прочтет, ему
и это будет полезно для развития классового сознания. К какому классу
принадлежат гарсоны?.. Аркаша верно уже погрузился в свой ученый хлам"...
знакомыми, говорила "Рейхель". "Неподходящее было дело", -- думала Люда,
разумея их связь, длившуюся уже более двух лет. Думала, однако, без
сожаления: вообще над своими поступками размышляла недолго и почти никогда
ни о чем не сожалела. "Сошлись, ну и сошлись. Он верно про себя имеет для
этого какое-нибудь физиологическое объяснение: тогда очень долго не имел
женщин, что ли? Можно и разойтись. Я отлично сделала, что отказалась пойти с
ним в мэрию.<">
свободу. -- "Это, кажется, проповедует ваша товарищ Коллонтай... Как кстати
о ней говорить: "ваша товарищ" или "ваш товарищ"? -- "Мне все равно, кто что
проповедует! Я живу своим умом. И ничего нет остроумного в насмешках над
словом товарищ!" -- "Да я нисколько и не насмехаюсь. Товарищи есть даже у
министров. Я впрочем, никогда не понимал, как это цари ввели такой
фамильярный чин. "Виц" был гораздо естественнее". -- Хорошо, но, возвращаясь
к делу, я тебя честно предупреждаю: если ты мне надоешь, то"... -- "А почему
тебе не сказать: "если я тебе надоем, то"? -- "Совершенно верно. То в обоих
случаях мы миролюбиво расстанемся". Теперь думала, что Рейхель очень
порядочный человек, но слишком сухой и скучный. "Не умный и не глупый". Ну,
пусть поживет по-буржуазному и немного отдохнет от моих обедов, с герцогиней
Ласточкиной, née Kremenetzky. 33 Люда уверяла, что умеет готовить только
бифштекс и самую простую из тридцати французских яичниц. -- "Да еще
теоретически знаю, как варят борщ", -- говорила она знакомым, -- "но он
требует много времени, а Рейхель не замечает, что ест. Надежда
Константиновна стряпает не лучше меня и за обедом вдобавок изрекает глубокие
истины. Недаром Ильич любит пообедать в ресторанчике и тогда становится
очарователен". Она обожала Ленина и недолюбливала Крупскую.
журнала. Мысленно подверг критике каждое положение работы известного ученого
и признал ее неубедительной. Радостно подумал о своем собственном
исследовании. Оно шло прекрасно. "Верно вызовет шум. Но получить кафедру
будет все-же не так легко, как говорит Митя. Он просто этого не знает.
Конечно, скажут: "Нет, молод, пусть поработает лаборантом". Идти в лаборанты
ему очень не хотелось. "Разве Митя действительно достанет деньги и на
институт? Вот было бы хорошо! Но и тогда верно скажут, что молод!" В
последний год единственным его желанием было стать директором лаборатории,
совершенно самостоятельным во всех отношениях. Главным препятствием была его