- Горе, полагаю, тем и другим! - сказала, сдерживая коня, Аврора.
- Война - великая тайна.
Сзади по дороге послышался топот. Аврору и Перовского настигли и
бешено обогнали два других всадника. То были Ксения и Митя Усов.
- А каковы. Аврора Валерьяновна, аргамачки? - весело крикнул
Митя, задыхаясь от скачки и обдав Перовского комками земли. - Мне
это, Базиль, по знакомству дал главный мамоновский жокей
Ракитка... Ксения, в красной амазонке и вьющейся за плечами
вуали, мелькнула так быстро, что сестра не успела ее окликнуть.
Тропинин мерным галопом ехал сзади всех на грузном и длинном
английском скакуне с коротким хвостом.
- Что за милый этот Митя, - сказала Аврора, когда Перовский опять
поравнялся с нею, - ждет не дождется войны, сражений...
- И золотое сердце, - прибавил Перовский. - Сегодня он писал
такое теплое письмо к своему главному командиру, моля иметь его в
виду для первого опасного поручения в бою. И что забавно -
убежден, что в походе непременно влюбится и осенью обвенчается.
Всадники еще проскакали с версту между кудрявыми кустарниками и
пригорками и поехали шагом.
- Как красив закат! - сказал, оглядываясь, Перовский. - Москва
как в пожаре... кресты и колокольни над нею - точно мачты
пылающих кораблей...
Аврора долго смотрела в ту сторону, где была Москва.
- Вы исполните мою просьбу? - спросила она.
- Даю слово, - ответил Перовский.
- Скажите прямо и откровенно, как вы смотрите теперь на
Наполеона?
- Я... заблуждался и никогда себе это не прощу.
Глаза Авроры сверкнули удивлением и радостью.
- Да, - сказала она, помолчав, - надвигаются такие ужасы... этот
неразгаданный сфинкс, Наполеон...
- Предатель и наш враг; жизнь и все, что дороже мне жизни, я
брошу и пойду, куда прикажут, на этого врага.
Аврора восторженно взглянула на Перовского. "Я не ошиблась, -
подумала она, - у нас одни идеалы, одна мысль!"
- Вы правы, правы... и вот что...
Аврора вспыхнула, хотела еще что-то сказать и замолчала. Хлестнув
лошадь, она быстро перескочила через дорожную канаву и понеслась
полем, вперерез обогнавшим ее всадникам. Все съехались у
стемневшей рощи. Возвращались в Москву общею группою, при месяце.
Под Новинским Базиль увидел, в глубине знакомого двора, окна
своей квартиры, где он в последнее время пережил столько сомнений
и страданий, и, указав Авроре этот дом, стал было у ворот
прощаться с нею и с остальными, но его упросили, и он поехал
далее. Княгиня ждала возвращения катающихся и, под их оживленный
говор, просидела с ними до ужина.
- Вы не договорили, хотели еще что-то мне сказать? - спросил
после ужина Перовский Аврору.
Она молча присела к клавикордам. В полуосвещенной зале раздались
пленительные звуки ее сильного, грудного, бархатного контральто.
Аврора пела любимый сердечный романс старого приятеля бабки,
Нелединского-Мелецкого:
Свидетели тоски моей, Леса, безмолвью посвященны...
- Дорогой Василий Алексеевич, - обратилась Ксения к Перовскому, -
спойте тот... ну, мой любимый.
Перовский расстегнул воротник мундира, подошел к клавикордам,
оперся руками о спинку стула Авроры и под ее игру запел романс
того же автора:
Прости мне дерзкое роптанье, Владычица души моей...
Все были растроганы. Базиль от сердечного волненья, глядя на
склонившиеся к нотам шею и плечи Авроры, блаженствуя, смолк.
Тропинин отирал слезы.
- Ах, как ты, Вася, поешь, - проговорил он, - как поешь! Ну можно
ли с такою душою защищать Наполеона?..
Аврора глазами делала знаки Илье Борисовичу. Ее носик весело
сморщился, подняв над зубами смеющуюся губу. Илья этих знаков не
видел.
Перовский и Тропинин уехали. Ксения осталась ночевать с сестрой.
Проводив мужчин и простясь с бабкой, сестры ушли из залы в темную
угловую молельню и молча сели там. Вдруг Аврора встала,
возвратилась в залу и со словами: "Нет, не могу!" - опять села за
клавикорды. Плавные звуки ее любимой шестнадцатой сонаты
Бетховена огласили стихшие комнаты. Сыграв сонату, она
задумалась.
- О чем ты думаешь? - спросила, обнимая сестру, Ксения. Аврора,
не отвечая, стала опять играть.
- Ты о нем? - спросила Ксения. - Да, он уедет, и я
предчувствую... более мы не увидимся.
- Но почему же, почему? - спросила Ксения, осыпая поцелуями
плакавшую сестру. - Он вернется; от тебя зависит подать ему
надежду.
Аврора не отвечала. "И зачем я узнала его, зачем полюбила? -
мыслила она, склоняясь к клавишам и, в слезах, продолжая играть.
- Лучше бы не родиться не жить!"
Уйдя к себе наверх, Аврора отпустила горничную и стала
раздеваться. Не зажигая свечи, она сняла с себя платье и
шнуровку, накинула на плечи ночную кофту и присела на первый
попавшийся стул. Месяц светил в окна бельведера. Аврора,
распустив косу, то заплетала ее, то опять расплетала, глядя в
пустое пространство, из которого точно смотрели на нее
задумчиво-ласковые глаза Перовского.
- Ах, эти глаза, глаза! - прошептала Аврора. Красного дерева, с
бронзой, мебель этой комнаты напомнила ей нечто далекое, дорогое.
Эта мебель ее покойной матери напомнила ей улицу глухого
городишки, дом ее отца и ее первые детские годы при жизни матери.
Мать Авроры, дочь Анны Аркадьевны, когда-то страстно влюбилась в
красивого и доброго, небогатого пехотного офицера и, получив
отказ княгини, бежала из ее дома и без ее согласия обвенчалась с
любимым человеком. Это был Валерьян Андреевич Крамалин.
Чувствительная и нежная сердцем беглянка дала своим дочерям
Никитин Юрий
Самойлова Елена
Ильин Андрей
Андреев Николай
Лукьяненко Сергей
Посняков Андрей