обязательном порядке. Примечание: женщин бреют только по указанию санитарной
комиссии".
оправок, прогулок, постелей, почему вы все же непоследовательны? Брейте и
женщин! Брейте их догола. Что вас останавливает? Ведь делали же это во время
фестиваля 1957 года. Пускай хулиганки, алкоголички, аморалки пройдут по
улицам остриженными наголо, с синеватыми черепами. Вот будет, над чем
посмеяться, вот уж кому придумают по двору всякие клички! А ведь
ошельмование, надругательство - это, по-вашему, профилактика преступления!
Непоследовательность губит всех благодетелей человечества, гр. законодатель,
прокурор или санитарный врач города, - так стригите же, брейте, болваньте,
шельмуйте женщин. Помечайте их так, чтоб над ними грохотали все газовые
плиты, все кастрюли и комнаты коммунальной квартиры. Доводите наш моральный
кодекс до полного всеобщего понимания. Женщин вы не стрижете, что за
нелепость?
постели". Выражение очень сильное. Что место без постели может быть спальным
- не думали ни Ягода, ни Ежов, ни Берия. Пук соломы в мешке да горсть сена в
наволоке они давали всегда. Режим вокзальной свалки в течение полумесяца -
это действительно что-то совершенно новое в истории пенитенциарных систем.
Впрочем, тогда у Берии, соображаю я, от человека что-то требовали:
последственный должен был отвечать на вопросы, помогать следователю в
сочинении так называемого "романа", называть фамилии и т.д. Осужденный
работал.
только тогда, когда имело место какое-то вымогательство: подпиши показание,
подтверди на очной ставке то-то и то-то, обличи такого-то. "Помоги
следствию". Когда же бедный мавр, доведенный до чертиков, делал свое дело -
в кого-то там тыкал пальцем, что-то там подмахивал, - его душу отпускали на
покаяние - отдохни до лагеря (или до расстрела). А в лагере постели были уже
настоящие, иногда даже с простыней. Не выспишься - не поработаешь, это наши
начальники усвоили себе железно. Каждый бы из них счел бы сумасшедшим своего
соседа, если бы он вывесил вот это правило: "Спальное место без постели".
пятнадцать лет и пятнадцать суток - есть разница! Ах, какая чепуха!
Самое-самое страшное это именно и есть не года, а десять - пятнадцать суток.
Ведь только длительность переходов - одиночка (с постелью все-таки),
допросы, пересылки, - одним словом, полугодовой срок переподготовки
свободного человека в ЗК, в номер такой-то, и давали этому номеру силы и
моральные, и физические. Они воспитывали его. Иммунизировали. С этой позиции
даже следствие с его матом и кулаками имело свой благодетельный смысл. Стащи
человека с постели и брось его сразу в лагерь, он и трех дней не выдюжит, а,
переходя из одного круга ада в другой, люди выносили и такое, что после им
самим казалось фантастикой. Один замечательный, но безымянный поэт в одном
из своих стихотворений очень кстати вспомнил, что последний, девятый, круг
ада - мороз и лед. Так вот в этом девятом круге мы жили годами и даже стихи
там писали. Потому и жили, что до этого времени прошли все восемь кругов по
порядку. А вот если б порядок изменился, если б сразу с первого круга нас
кинули в пятый или в шестой, тогда бы, конечно, была катастрофа и смерть.
полубодрствующем состоянии, когда действительность расслаивается и начинает
делаться сквозной, через желтую лампочку, доски, стены проступала моя улица,
моя комната, книги, которые я должен был прочесть до завтра, работа, которую
я не закончил. Так же спали или не спали все. Лежали, смотрели на окно -
скоро ли оно побелеет, закуривали, слезали, сидели, почесывая желтые,
обритые головы. В шесть часов подъем. Но подъем тут - это, конечно, понятие
условное. Просто в шесть часов раздача хлеба. А есть здесь никто не хочет.
Вялость, духота, неподвижность, скученность - она перебьет всякий голод. В
первые дни, во всяком случае.
впервые увидел кровь, чуть не накатила на суде и накрыла меня с головой,
когда я сидел и ждал отправки в тюрьму. Она и сейчас не оставляет меня - то
нахлынет, то спадет. Слезаю с нар, чтобы выпить воды. Над раковиной
умывается тот пожилой, шестидесятилетний, с которым мы стояли в очередь к
парикмахеру. Это тогда он сказал "Гуляют". Сейчас я с удовольствием смотрю
на то, как он умывается. Истово трет лицо, потом каким-то обмылком до пены
мылит голову, смывает водой, вынимает из кармана чистый платок и вытирается
досуха. Общим полотенцем не пользуется. Все делает солидно и основательно. И
одет солидно: крепкие рабочие сапоги, грубошерстные брюки, пиджак.
Кряжистый, большой, неторопливый человек. Вымылся, вытерся, повесил платок
на край нар (просушиваться), потом поднял на меня глаза и слегка подмигнул.
догола.
Он подвигается и дает мне место.
хорошо гостей встретил.
разговор.
маловато. "Ты бы хоть селедочки принес", - сказала жена. Он и побежал на
угол в магазин за селедкой. Смотрит, бочка. На бочке надпись: "Рубль сорок
кг". И на витрине в судке селедка - крупная, жирная. Стоит очередь. Он встал
тоже. "А дают они, понимаешь, совсем из другой бочки. На той вовсе цены нет.
И все берут, молчат. А когда подошла моя очередь, я и прошу продавца: "Вы
мне, молодой человек, отпустите из той, где цена". - "А товар везде, -
говорит, - одинаковый, что в той, что в этой". - "Ну, а если одинаковый, то
и дайте из той". А он и не слушает, раз-раз, свешал, завернул, говорит:
"Полтора рубля". - "Нет, - говорю, - я этой не возьму. Вы мне ту отпустите".
- "Товарищ, - говорит продавец, - не нравится - уходите. Кто возьмет за
полтора рубля?" А я заспорил: как же так, стоял и уйду ни с чем. Тут
милиционер как раз подходит: "В чем дело?" - "А вот, - говорит, -
задерживает очередь, скандалит". Милиционер, конечно, сразу держит за него.
"Что же это вы скандалите, гражданин? Берите покупку и уходите". Я ему свое,
а он меня за рукав. Я ему объясняю: так и так, а он меня локтем: "Товар
везде один, вы не лавочная комиссия, чтоб проверять". Я и озлился. "И вы, -
говорю, - неправильно поступаете. Вы должны за рабочего человека
заступиться, а вы вон чью руку держите. Не затем вы поставлены, чтоб так
себя вести". Тут он сразу меня - хлоп! "Скандалишь? Да еще милицию
оскорбляешь?! Не хотел домой идти, так со мной пройдешь". И вот, видишь,
пятнадцать суток за хулиганство и оскорбление властей.
не о себе, улыбается и кончает:
Это не то татарин, не то мордвин.
желтым ногтем.
понятия не имею, что такое водка, что такое вино.
рядом. Он развел руками.
вoт cразу в суд и пятнадцать суток.
смеются тоже.
мной глухонемого судили. Так тоже влепили - "нецензурная брань". Даже судья
засмеялся. "Ну это уж переборщили, - говорит. - Пишут черт-те знает что".
Вон за стеной сидит. И все опять смеются. Вот ведь что самое скверное:
смеются.
получил путевку в Сочи за хорошую работу и пятнадцать суток ареста за
хулиганство. - Объяснили бы, как было. Ну, поругались с женой, ну, сказали
ей что-то там такое. Так ведь рук-то вы на нее не поднимали.
История у него такая. Он был премирован как лучший ударник путевкой. Завком
обещал выдать тридцать рублей на дорогу. Ехать через два дня.
так... Нормально. Прихожу к жене, говорю ей - вот какой мне почет, а она
сразу чуть не в морду. "Уж договорился там, - кричит, - со своими дружками.
Поедешь пьянствовать да котовать, а я тут без денег буду сидеть! Знаю я ваши
отдыхи". Ну, слово за слово. Я сначала смехом, смехом, а потом уже пуганул
ее как следует. Она мне, я ей. А руку не поднимал. Я этого не придерживаюсь