быть таким уродом. Уверяю вас, он еще хуже того
синематографического злодея, помните, Денис?
прибавил дон Франческо. -- Я думаю, Господь сотворил его, чтобы
внушить человечеству некоторое представление о смысле слова
"гротескный".
приглядеться ко второму из упомянутых лиц. Он увидел важного
коротышку, краснолицего, с траченной молью сероватой бородкой и
бегающими серыми глазками, одетого во фланелевую рубашку,
твидовые бриджи, коричневые чулки, белые гетры и туфли. Таково
было неизменное облачение Консула, только зимой он надевал
вместо панамы фуражку. Консул курил вересковую трубку и вид
имел столь вопиюще британский, словно он провел прошлую ночь в
доставившем его с вокзала Кингз-Кросс в Абердин вагоне третьего
класса и еще не успел умыться. В противоположность ему рыжий
городской судья одет был франтовато -- соломенная шляпа,
набекрень сидящая на омерзительной голове, а ниже нее -- все
только что из крахмала.
Херд.
Никарагуа. Неподражаемый осел, наш мистер Фредди Паркер.
откликнулся дон Франческо, -- то есть когда он забывает о том,
какой он дурак. Он состоит президентом здешнего Клуба, мистер
Херд. Вас еще изберут в почетные члены. Примите мой совет. Не
прикасайтесь к виски.
встречи еще побагровела.
-- откликнулся мистер Кит.
Додекануса, покровителя Непенте, сведений достоверного
характера мы почти не имеем. С его жизнеописанием случилось то
же, что с жизнеописаниями других святых: в ходе столетий оно
обросло наслоениями -- окалиной, если угодно, -- посторонних
материалов легендарного свойства, подобных попутному снегу,
который увлекает за собою горная лавина. Начального ядра теперь
уже не отыскать. Неоспоримо же правдивые данные умещаются
практически в одном абзаце.
того в городе Каллисто на Крите и был единственным сыном,
красивым и озорным мальчуганом, горем вдовицы-матери. В
возрасте тринадцати лет он повстречался как-то под вечер с
престарелым мужем задумчивого обличия, обратившимся к нему на
знакомом языке. Позже он еще несколько раз беседовал с той же
особой в лавровом и сосновом лесочке, известном под именем
Алифания, но что между ними происходило и был ли то небесный
дух или обыкновенный человек из костей и плоти, так никогда и
не выяснилось, ибо мальчик, по-видимому, держал мать в
неведении о происходящем. С той поры и впредь повадка его
переменилась. Он стал задумчив, смирен, милосерден. Еще в юных
летах он поступил послушником в расположенный неподалеку
монастырь Салацианского ордена и быстро прославился
благочестием и даром творить чудеса. За краткий срок в три года
или около того он исцелил восьмерых прокаженных, повелел
облакам пролиться дождем, перешел аки по суху несколько рек и
поднял со смертного одра двадцать три человека.
оказалась юная женщина приятной наружности. Несколько раз он
беседовал с ней в лавровом и сосновом лесочке, известном под
именем Алифания, но что между ними происходило и была ли то
обыкновенная женщина из костей и плоти или попросту ангел, так
никогда и не выяснилось, ибо он, по-видимому, держал
собратий-монахов в неведении о происходящем. С той поры и
впредь повадка его переменилась. Он стал беспокоен и
преисполнился желания обращать язычников. Он отплыл в Ливию,
потерпел кораблекрушение в Большом Сирте и едва не расстался с
жизнью. С той поры он все шел и шел вперед, проповедуя перед
черными народами и обращая в истинную веру бесчисленные
племена. Он скитался тридцать три года, пока однажды вечером не
увидел, что луна встает от него справа.
обитавших в местах столь жарких и залитых столь ослепительным
светом, что глаза у тамошних жителей вырастали на подошвах ног.
Здесь он трудился еще восемьдесят лет, исправляя с помощью веры
Христовой волховские, кровавые обычаи кроталофобов. В наказание
за таковые дела они изловили 132-летнего патриарха и заключили
его меж двух плоских досок пальмового дерева, обвязав поверх
веревками. Так они держали пленника, не забывая, впрочем, сытно
его кормить, пока не настала пора древнего праздника
равноденствия. Вечером этого дня они, из суеверных побуждений,
распилили святого вместе с досками на двенадцать кусков -- по
одному на каждый из месяцев года; и затем пожрали его, вернее,
те его части, каковые сочли наиболее вкусными.
бедренная кость его оказалась заброшенной на мельничный жернов,
что валялся на берегу, за много лет до того позаимствованный у
соседнего племени гариманов да так и не возвращенный по
причине, как уверяли кроталофобы, чрезмерной его тяжести. Там
она и оставалась, пока в некий день сирокко не раздул могучую
бурю, и камень не был снят с места силою вод и не приплыл
чудотворным образом на Непенте. Тотчас на месте, в котором
причалил камень, воздвигли в память об этом часовню, где и
хранилась святая реликвия, начавшая вскоре творить во благо
острова чудеса, отвращая вторжения сарацинов, исцеляя во
множестве вина и заставляя бесплодных скотов порождать
потомство.
собор острова, куда и перенесли реликвию, заключив ее в
серебряную статую, каковую ежегодно в день его праздника, а
также в любом ином случае, в каком возникала нужда в его
помощи, торжественно выносили наружу. И во все дальнейшие
столетия почитание святого обрастало все более пышными и
великолепными подробностями. Никто, вероятно, не сделал для
поощрения благоговейных чувств, питаемых населением острова к
своему покровителю, большего, чем Добрый Герцог Альфред,
каковой среди прочего украсил церковь величавым фризом,
изображающим в двенадцати мраморных барельефах основные эпизоды
жизни Святого -- по одному на каждый из месяцев года. Фриз и в
самом деле вызвал столь необузданную любовь, что Добрый Герцог
почел своим долгом лишить ваятеля глаз, а затем (по зрелом
размышлении) и рук тоже, дабы никакому иному из государей не
досталось более творений столь несравненного мастера. Впрочем,
на этом дисциплинарные меры и завершились. Герцог сделал все
возможное, чтобы утешить одаренного художника -- кормил его
одними лангустами, наградил орденом Золотой Лозы и несомненно
возвел бы посмертно в дворянское достоинство, если бы сам
раньше не умер.
его культа на острове Непенте.
множество преданий, часто противоречащих и нашему рассказу, и
одно другому. Уверяли, будто проповедовал он в Малой Азии;
будто умер молодым человеком в своем монастыре; будто стал
отшельником, фальшивомонетчиком, епископом (Никомедийским),
евнухом, политическим деятелем. Ему приписываются два тома
проповедей, написанных на дурном византийском. Эти и прочие
вульгарные вымыслы мы отметаем, как недостоверные. Даже само
имя его вызвало споры, хотя происхождение оного от греческого
слова "dodeka", обозначающего "двенадцать" и отсылающего к
двенадцати кусочкам, на которые -- из суеверных побуждений --
было разделено его тело, настолько самоочевидно, насколько это
вообще возможно. Тем не менее достойный молодой каноник
непентинской церкви, Джиачинто Меллино, написавший впоследствии
житие Святой Евлалии, местной покровительницы мореплавателей
(ее память празднуют через двенадцать дней после памяти Святого
Додекануса), счел возможным в своем во всех иных отношениях
достойном памфлете осмеять традиционное толкование этого имени
и предложить альтернативную этимологию. Он утверждает, будто
исповедавшие языческую веру обитатели острова, желая разделить
блага, даруемые христианством, уже достигшим материка, но еще
не затронувшим их одинокого скального острова, направили