все, что я предсказал.
неестественным - слишком уж он был визглив.
человек! Маршал! В следующий раз выбирайте гостей с другим характером,
иначе я к вам больше не приду!
остальные, сами этого хотели.
достаточно времени, чтобы выбрать духовника?
будет...
пронесшимся, как дыхание смерти, и холод пробрал собравшихся до самого
сердца.
котором он прочитал столько кровавых пророчеств. Но едва стакан коснулся
его рта, как он отставил его с непобедимым отвращением, словно испил из
горькой чаши.
единственный из всех нас, умрете на своей постели.
предсказания. - Кофе!
кому вы ничего не сказали, дорогой чародей!
маршал, ни о чем меня не спрашивали.
Таверне.
гения, сказать нам одну вещь, о которой знаем только мы двое?
чтобы спокойно жить в Мезон-Руж, на своей чудесной земле, которую король
выкупил для него три года назад?
лет назад господин де Таверне хотел сделать свою дочь, мадмуазель
Анд-ре, фавориткой короля Людовика Пятнадцатого, но это ему не удалось.
Таверне, королеве Марии-Антуанетте. Спросите его, лгу ли я!
унесет, если этот человек не настоящий колдун!
сказал маршал.
желая попросить его быть скромнее, но тот исчез.
кофе без нас, или мы выпьем холодный кофе, а это гораздо хуже.
снова посмотреть в лицо этому ужасному предсказателю.
огонь.
наедине... Да где же ты? Куда тебя черт унес?
гостями.
и потирая свои сухие белые руки, все в перстнях, - я единственный из
всех, здесь присутствовавших, умру на своей постели. Ну, ну! На своей
постели!.. Граф Калиостро! Уж я-то не принадлежу к числу недоверчивых!
На своей постели и как можно позднее?.. Эй! Моего камердинера и капли.
к себе в спальню.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1
ДВЕ НЕЗНАКОМКИ
увидеть, хотя она и стучалась в дверь, зиму 1784 года - это чудовище,
пожравшее шестую часть Франции.
месяца, триста тысяч несчастных, умиравших от холода и голода, стонали в
одном только Париже, в Париже, где, под тем предлогом, что ни в каком
другом городе не живет столько богатых людей, ничего не было
предусмотрено для того, чтобы помешать бедным погибать от холода и
нищеты.
три миллиона, полученные от городских ввозных пошлин, и употребил их на
облегчение участи несчастных, объявив, что всякая неотложность должна
отступить и умолкнуть перед неотложностью холода и голода.
превратили монастыри, больницы, общественные здания, и все ворота по
приказу хозяев распахивались, следуя примеру ворот королевских замков,
чтобы открыть доступ во дворы особняков беднякам, которые только что,
скорчившись, сидели у костров.
заслонены, переходы закупорены; пришлось отказаться от расчистки льда,
ибо ни сил, ни гужевого транспорта уже не хватало.
зимой. Так прошли декабрь, январь, февраль и март; порой
двух-трехдневная оттепель превращала в океан весь Париж, лишенный
сточных желобов и водостоков.
возвращениями заморозков, которые продлевали беду, страдания и голод.
которые не слышали их приближения, которым мешали избежать столкновения
ледяные стены и которые, наконец, пытаясь убежать, чаще всего попадали
под колеса.
сломанная нога при падении на голом льду, там - грудь, пробитая оглоблей
кабриолета, который, увлекаемый собственной скоростью, не мог
остановиться на льду. Полиция принялась охранять от колес тех, кто
ускользнул от холода, голода и наводнений. Заставляли платить штраф
богатых, которые давили бедных. Дело в том, что в те времена, в
царствование аристократии, аристократизм проявлялся даже в том, как
правили лошадьми: принц крови скакал во весь опор без крика "берегись!";
герцог, пэр, дворянин и девица из Оперы - крупной рысью; президент и
финансист - рысью; франт правил сам, как на охоте, а позади него стоял
жокей, который кричал "берегись!", когда хозяин уже зацепил или
опрокинул какого-нибудь несчастного И вот при таких-то обстоятельствах,
о которых мы сейчас рассказали, неделю спустя после обеда, который дал в
Версале де Ришелье и который читатель видел прекрасным, но холодным
солнечным днем, в Париж въехало четверо саней, скользивших по
затвердевшему снегу, покрывавшему Курла-Рен и вход на бульвары, начиная
с Елисейских полей. За пределами Парижа снег мог долго сохранять свою
девственную белизну - там редко ходили по нему ноги пешеходов. А в самом
Париже напротив - сто тысяч ног в час быстро лишали его свежести, грязня
сияющую мантию зимы.
широкие плащи с двойными воротниками; единственную разницу, которую
можно было заметить в их одежде, составляло то, что у одного из них были
золотые пуговицы и петлицы, а у другого были шелковые петлицы и шелковые
пуговицы.
что разглядеть их лица было невозможно.
сиденья не было видно, разговаривали, не обращая внимания на
многочисленных зрителей, смотревших, как они едут по бульвару.
путь.
вышитый батистовый платок, держала голову твердо и прямо, несмотря на
ветер, хлеставший в лицо. На церкви Сент-Круа-д'Антен пробило пять
часов, и на Париж начала спускаться ночь, а вместе с ночью и холод.