существо. Ворота распахнулись, он пришпорил коня и, следуя указаниям пажа,
углубился в самое сердце Сент-Антуанского предместья.
величайшему неудовольствию толпы, которая рассчитывала после окончания всех
формальностей тоже попасть в город. Видя, что надежды ее обмануты, она стала
громко выражать свое возмущение.
мужество и, осторожно нащупывая при каждом шаге почву, возвратился в конце
концов на то самое место, откуда начал свой бег. Теперь он решился вслух
пожаловаться на солдатню, беззастенчиво преграждающую людям пути сообщения.
видимо, уже ничего не боялся, сообщал августейшей половине новости дня,
украшая их толкованиями на свой лад.
совет, не обогнуть ли им крепостную стену, в небезосновательном расчете на
то, что там может найтись какое-нибудь отверстие; через него они, пожалуй,
проникнут в Париж, избежав в то же время обязательной проверки у
Сент-Антуанских ворот или иных.
из явлений их сущность, Робер Брике уразумел, что развязка всей сцены, о
которой мы рассказывали, совершится у самых ворот и что из частных
разговоров между всадниками, горожанами и крестьянами он уже больше ничего
не узнает.
сторожкой для привратника и освещенному двумя окошками, одно из которых
выходило на Париж, а другое на окрестные поля.
галопом из самого сердца Парижа, соскочил с коня, вошел в сторожку и
выглянул из окна.
приготовленной для этого аспидной доске цифру 5.
четырьмя прибывшими:
и цифры:
впустить всех желающих.
риском задохнуться в узком пространстве между столбами подъемного моста.
Сент-Антуан, растекся весь человеческий поток, с самого утра скоплявшийся у
временно возникшей плотины.
оставшийся здесь последним после того, как явился первым, флегматично
переступил через цепь, замыкающую мост, приговаривая:
своих собственных делах. Я ничего не хотел увидеть - и единственный кое-что
усмотрел. Начало увлекательное, будем продолжать. Но к чему? Я, черт побери,
знаю достаточно. Что мне за интерес глядеть, как господина де Сальседа
разорвут на четыре части? Нет, к чертям! К тому же я отказался от политики.
Пойдем пообедаем. Солнце показывало бы полдень, если бы оно вообще
выглянуло. Пора.
улыбкой.
Глава 4
ЛОЖА ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА КОРОЛЯ ГЕНРИХА III НА ГРЕВСКОЙ ПЛОШАДИ
до Гревской площади, то увидели бы в толпе много своих знакомых. Но пока все
эти несчастные горожане, не такие мудрые, как Робер Брике, тянутся один за
другим, в толкотне, сутолоке, давке, пользуясь правом, которое дают нам
крылья историка, сразу перенесемся на площадь и, охватив одним взглядом все
развертывающееся перед нами зрелище, на мгновение вернемся в прошлое, дабы
познать причину, после того как мы созерцали следствие.
площади соберется не менее ста тысяч человек насладиться подготовлявшимся
там зрелищем. Все парижане назначили друг другу свидание у ратуши, а
парижане - народ точный. Они-то не пропустят торжества, а ведь это
торжество, и притом необычное, - казнь человека, возбудившего такие страсти,
что одни его клянут, другие славят, а большинство испытывает к нему жалость.
у кабачка "Образ богоматери", либо крытым проходом от площади Бодуайе,
замечал прежде всего на самой середине Гревской площади лучников лейтенанта
Таншона, отряды швейцарцев и легкой кавалерии, окружавшие небольшой эшафот,
который возвышался фута на четыре над уровнем площади.
стоявшие подле него люди или те, кому посчастливилось занять место у одного
из выходивших на площадь окон, ожидал осужденного, а тем с самого утра
завладели монахи, и для него уже приготовлены были лошади, чтобы, по
образному народному выражению, везти его в далекое путешествие.
площади четыре сильных першерона белой масти, с косматыми ногами,
нетерпеливо били копытами о мостовую, кусали друг друга и ржали, к
величайшему ужасу женщин, избравших это место по доброй воле или же под
напором толпы.
родины случалось им нести на своих широких спинах толстощекого младенца
какого-нибудь крестьянина, задержавшегося в полях на закате солнца.
взоры толпы главное окно ратуши, затянутое красным бархатом с золотым
шитьем, откуда свисал бархатный же ковер, украшенный королевским гербом.
Гревской площади, пробило половину второго, когда в этом окне, напоминавшем
раму, показались те лица, которые должны были изображать саму картину.
время ему было не более тридцати пяти лет; глаза в темных орбитах глубоко
запали, нервная судорога кривила рот.
величественный, и едва держащийся на ногах, странно одетый и
передвигающийся, больше тень, чем человек, больше призрак, чем король. Для
подданных он являлся загадкой, недоступной их пониманию и так и не
разгаданной; при его появлении они недоумевали, что им делать - кричать "Да
здравствует король" или молиться за упокой его души.
орденов, ни драгоценностей - лишь на маленькой шапочке сверкал один
бриллиант - пряжка, придерживающая три коротких завитых пера. В левой руке
он держал черную болонку, которую прислала ему в подарок из своей тюрьмы его
невестка Мария Стюарт: на шелковистой шерсти собачки выделялись его длинные,
белые, словно выточенные из алебастра, пальцы.
было в ту пору шестьдесят шесть - шестьдесят семь. Тем не менее голову она
держала еще твердо и прямо. Из-под привычно нахмуренных бровей устремлялся