Хеттон, и "снабженную высокими алыми подушками для коленопреклонений"
Камином с причитающейся ему чугунной решеткой и маленькой кочергой, которой
отец Тони, бывало, громыхал, когда какое-нибудь место в проповеди вызывало
его неодобрение. После смерти отца Огня в камине не разводили, но Тони
намеревался возродить к следующей зиме этот обычай. На рождество и на
благодарственной молебне в честь жатвы Тони читал тексты из священного
писания с аналоя, украшенного медным орлом. После службы он любил еще
несколько минут постоять на паперти с сестрой викария и кое с кем из
деревенских. Потом возвращался через поля тропкой, ведущей к боковому входу
в альпийский садик.
садовничьих домиков поболтать (из дверей его обдавало теплыми, все
забивающими запахами воскресных обедов) и в завершение выпивал в библиотеке
стакан хереса. Таков был простои, но не слишком строгий обряд его
воскресного утра, который сложился более или менее стихийно на базе куда
более суровых обычаев его родителей; Тони придерживался его с огромным
удовольствием. Если Бренда ловила его на том, что он изображает честного
богобоязненного джентльмена старой школы, она смеялась над ним, и Тони не
обижался, но это отнюдь не умаляло радости, которую ему доставлял
еженедельный ритуал, или неудовольствия, когда присутствие гостей нарушало
его привычки.
одиннадцатого из кабинета в залу, он застал там Бивера; тот был одет и явно
ожидал, когда его начнут развлекать; огорчение Тони, правда, было недолгим,
ибо, приветствуя гостя, он заметил, что тот изучает железнодорожное
расписание.
обратном.
расписание? Уж не собираетесь ли вы нас покинуть?
поездами. Самый удобный отправляется в пять сорок пять и прибывает в девять.
Он идет со всеми остановками, и в нем нет вагона-ресторана
присоединиться?
оказывался таким безотрадным, как этот.
радость. Я и сам иду более ли менее по необходимости. Оставайтесь здесь
Сейчас спустится Бренда. Когда захотите выпить - позвоните.
на зов. Вскоре звон прекратился, раздался один удар, предупреждающий
деревню, что через пять минут органист начнет первый гимн. Тони нагнал няню
с Джоном, они тоже шли в церковь. Джон был сегодня на редкость доверителен,
он сунул Тони маленькую ручку в перчатке и без лишних слов приступил к
рассказу, которого ему хватило до самых церковных дверей: это была история
мула Одуванчика, который выпил весь ротный запас рома под Ипром в 1917 году;
рассказывал он не переводя духа, потому что бежал вприпрыжку рядом с отцом,
стараясь не отстать. Когда рассказ кончился, Тони сказал:
него были смеху полные штаны.
Тони прошел по проходу вперед к своей скамье, няня и Джон следовали за ним.
Он сел в кресло; они расположились на лавочке за его спиной. Он на полминуты
склонил голову на руки; когда он откинулся назад, органист взял первые такты
гимна: "Не входи в суд с рабом твоим, о господи!" Служба пошла своим
чередом. И, вдыхая приятный, слегка отдающий плесенью запах, привычно
садясь, вставая и кланяясь, Тони витал мыслями где-то далеко, с событий
прошлой недели перескакивая на будущие планы. Временами какая-нибудь
примечательная фраза в литургии возвращала его к действительности, но в
основном в это утро его занимал вопрос о ванных и уборных: сколько их еще
можно встроить, не нарушая общего стиля дома.
заранее заготовленные полкроны, Джон и няня свои пенни.
всю жизнь прослуживший в Индии. Отец Тони дал ему приход по просьбе своего
зубного врача. Викарий обладал благородным, звучным голосом и считался
лучшим проповедником на много миль в округе.
для гарнизонной часовни; он никак не пытался приспособить их для новой
паствы, и они по большей части заканчивались обращением к далеким очагам и
далеким семьям. Прихожане этому нисколько не удивлялись. Немногое из того, о
чем говорилось в церкви, имело, как они замечали, отношение к их жизни. Они
очень любили проповеди своего викария и знали, что, когда викарий заводит
речь о далеких очагах, пора отряхивать пыль с колен и искать зонтики.
стоим здесь, обнажив головы, - читал он, изо всех сил напрягая свой мощный
стариковский голос перед концовкой, - воспомним милостивую государыню нашу
королеву {Имеется в виду королева Виктория, в правление которой (1837-1901)
была написана проповедь. Действие романа происходит в начале 30-х годов, при
Георге V (1910-1936).}, чью службу мы несем здесь, и помолим господа о том,
чтоб минула ее чаша сия и не пришлось бы ей посылать нас во исполнение долга
нашего в отдаленнейшие уголки земли, подумаем об очагах, ради нее
оставленных, и о далеких семьях наших и воспомним о том, что хотя между нами
и лежат пустыни и океаны, никогда мы не бываем к ним так близки, как поутру
в воскресенье, когда, несмотря на разделяющие нас пески и горы, мы едины в
преданности властительнице нашей я в общем молебствовании о ее
благоденствии; мы гордые подданные ее скипетра и короны".
жена садовника.)
склонив головы, и потянулась к дверям. Прихожане не здоровались, пока не
высыпали на кладбище, и только там приветствовали друг друга - участливо,
сердечно, словоохотливо.
затем к нему подошел викарий.
когда появлялся в церкви без Бренды. - Очень интересная проповедь, викарий.
любимых. Неужели вы никогда раньше ее не слышали?
замещать, я неизменно останавливаю свой выбор на ней. Сейчас справлюсь - у
меня отмечено, когда я ее произносил, - и старик открыл большую рукописную
книгу, которую нес под мышкой. Черный переплет ее обветшал, а страницы
пожелтели от старости. - Так, так, вот она здесь. Первый раз я ее читал в
Джелалабаде, когда туда прибыли кольдстримские гвардейцы {Имеется в виду
оккупация Джелалабада (1879-1880) английскими войсками в ходе второй
англо-афганской войны.}; потом в Красном море, когда в четвертый раз
возвращался с побывки, потом в Сндмуте, Ментоне, Уинчестере, на летнем слете
вожаков герл-скаугов в 1921 году... В гильдии церковных актеров в Лестере...
Дважды зимой 1926 года в Борнмуте, когда бедная Ада так болела... - Да,
пожалуй, я не читал ее здесь с 1911 года, а вы тогда были слишком малы,
чтобы ее оценить.
Одуванчика. "...Бен говорит, он бы оклемался, если б мог блевать, только
мулы не могут блевать, и лошади не могут..."
Бен Хаккет! Мисс Тендрил неинтересно про Одуванчика. И чтоб я больше от тебя
не слышала такого слова - "блевать".
папертью и кладбищенскими воротами стали распадаться, Тони направился в сад.
В оранжереях был сегодня богатый ассортимент бутоньерок, он выбрал
лимонно-желтые гвоздики с алыми кружевными краями для себя и Бивера и
камелию для жены.
окрашивались расписными гербами в зелень, золото, червлень и лазурь,
дробились освинцованными эмблемами на бесчисленные цветные пятна и точки.
Бренда ступенька за ступенькой спускалась по главной лестнице, попадая то в
сумрак, то в радужное сияние. Обеими руками она прижимала к груди сумочку,
шляпку, незаконченную вышивку по канве и растрепанную кипу воскресных газет;
из-за всего этого словно из-за чадры выглядывали только глаза и лоб. Внизу
из тьмы вынырнул Бивер в остановился у подножья лестницы, глядя на Бренду.
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Василенко Иван
Пехов Алексей
Орловский Гай Юлий