Чтение 6–й страницы книги ~Смиренное кладбище~

семьей жили? И дети с ним?
- Наверное, - неопределенно пожал плечами Мишка.
- А где им еще?
- А я думаю - поодаль где. С нянькой. Здесь-то всю мебель попортят.
Воробей встал и еще раз прошелся по вестибюлю, рассматривая картины на
стенах. Особенно долго - похороны Герцена во Франции. Ночью. С факелами.
- Слышь, - обернулся он к Мишке. - Вот эту - с захоронением - сразу
рисовали или после по памяти?
- Ночью красок не видно. А потом, они же двигаются, не позируют
специально.
- Если уж такой знаменитый, могли бы чуток и постоять. Пока он их
намечет для затравки... Карандашиком. Сел к столу, притянул к себе книгу
отзывов.
- Слышь, Миш, нам тоже такую надо у себя. Выражаем благодарность
научному сотруднику кладбища Воробьеву Алексею Сергеевичу за добросовестное
захоронение нашей... тещи, а?
Мишка заржал, Воробей тоже было намерился похохотать, но вовремя
вспомнил, что нельзя из-за головы. Он встал, взял портфель:
- Двигать надо, Валька небось уж бесится.

4

Воробей стряхнул с табуретки мусор, вытер ладони о робу и присел к
столу. Взял высохший трафарет. Очиненным черенком кисточки разбил на три
полосы: для фамилии - пошире, для имя-отчества - ниже, поуже, а внизу - для
когда родился, умер.
Фамилия попалась как специально: Жмур, Михаил Терентьевич. Воробей
хмыкнул. На кладбище чего-чего, а этого добра - посмеяться - хватает:
Пильдон, Улезло, Молокосус, Бабах...
Воробей клюнул кисточкой в баночку с краской, выжал лишнее о горлышко
банки, оправил волоски.
Писать начап, как всегда, с середины - для симметрии: "ЖМ" в одну
сторону, "УР" - в другую. "ЖМУР" хорошо лег на сухой, теплый от котла
трафарет. Буквы получились широкие, разлапистые. Короткая фамилия всегда
лучше: не жмешься, что писать нeкуда, - хоть на другую сторону залезай. Один
раз так и сделал: на обороте дописывал - не рассчитал, а переделывать
настроения не было. Тетка-заказчица все удивлялась: понятно ли будет. Будет,
еще как будет - и всучил ей хитрый трафарет. Обычно трафаретов на складe не
было, а в бюро за ними машину гонять - целая история. Обходились.
Собирали старые трафареты из мусора, на худой конец с бесхозов дергали.
Бесфамильные от дождя, снега и времени. Сваливали их за котлом - пусть
сохнут. Ребята с часовни заносили, подберут где - и занесут. Знали, что
дефицит.
Высохшие трафареты Воробей с Мишкой жирно красили тусклой серебрянкой и
снова клали сушить - теперь уже на котел. Через день-два трафарет шел в
работу.
Положено: захоронили - и трафаретник готовый в холмик: фамилия, имя,
отчество, года, чтоб не путались родственники без привычки и не
прихорашивали чужую могилу, - и такое бывало. А плата за него, за трафарет,
в оплату могильную входит. Там все учтено. Да толку-то, что учтено. Отродясь
никто не писал их загодя. На других кладбищах - открытых, серьезных -
писали, а здесь нет. Загодя писать - на окладе сидеть будешь, на пиво не
заработаешь, не то что...
Хитрили: вылавливали возвращавшихся после захоронения заплаканных
родственников и безразлично напоминали про трафарет... Родственники покорно
плелись в трафаретную.
Один из них - Воробей или Мишка - показывал на другого: "Вот, с
художником говорите". Художник нехотя - "уж так и быть" - соглашался сделать
к завтрему. "Что ж вовремя не заказали, сейчас даже и не знаю, смогу ли:
работы много".
Благодарили по-разному: от полтинника до червонца. Однажды золотозубая,
в каракуле, ассирийка дала Мишке четвертак: "Выпей, парень... Помяни...
Какой айсор был!.." Воробей, восемь лет лопативший могилы, глазам не
поверил.
Этой зимой он попытался усовершенствовать систему: вылавливать клиентов
у кладбищенских ворот или у церкви до захоронения. Задумать-то задумал, да
против кладбищенских правил, что и дало вскорости себя знать. Часовня скопом
приперлась в трафаретную выяснять отношения Выяснили по-хорошему: до
захоронения - атас, сначала мы клиентов трясем, потом вы трафареты ловите. И
чтоб в последний раз. Ребята обижаются. Ссориться нам, Воробей, с тобой ни к
чему. И своему... студенту скажи, чтоб больше не лез...
Воробей окрысился, но больше для вида - бесстрашие заявить. А какое
там, к матери, бесстрашие, когда над правым ухом впадина кожная, без кости,
в два пальца... И слуха нет. Подойди сзади и пальчиком щелкни... Спереди,
правда, не стоит...
... - С ним рассчитывайся, он бригадир. - Воробей показал на Мишку.
Женщина протянула трешку:
- Хватит?
- Вполне, - ответил Мишка и сунул бумажку в карман.
- До свидания, - женщина взяла свежий трафарет и вышла из котельной.
Мишка вышел следом - ловить клиентов.
Никого не было. Сытые голуби у церкви лениво поклевывали пшено и
теребили хлебные крошки.
Яковлевна прихорашивала могилу молодого подполковника милиции,
улыбавшегося с полированного высокого черного памятника.
- Анна Яковлевна, чего с ним случилось? Молодой...
- Мишка вычел рождение из смерти. - Тридцать восемь, совсем молодой.
Ребята говорят: застрелили...
- А то они знают! Выступал на собрании, поговорил, сел и помер.
Сердце... Так, сижа и помер.
- А вам сколько лет, Анна Яковлевна?
- Мне, Мишенька, восемьдесят два в июне будет, если доживу. Уж больно
на ноги тяжело ходить стала. Пять могил своих даже Розке отдала, на
девятнадцатом у забора. Далеко ходить.
- Да хватит вам работать, поотдыхайте...
- Это что ж, на пенсию? Дома сидеть? Да я скорее помру без работы. А
здесь благодать, природа...
Яковлевна вздохнула, веником обила памятник сверху, смела сор с
полированного цветника, посыпала песком у оградной калитки. Она собрала
инструмент - лопату, веник, метлу, ведерко с песком - и двинулась дальше по
своему многолетнему маршруту, к уборочным могилам.
К воротам кладбища подкатил катафалк. Из него вышла группа пожилых
людей. Высокий старик крикнул:
- Молодой человек! Не поможете?!
Мишка подошел. Вдвоем с шофером они вытянули из машины гроб и занесли в
церковь. Старик сунул Мишке два рубля.
В церковь занести можно, если хозяева просят, а вот из церкви ни-ни:
тут уж часовня управляется. И хозяева хоть оборись - никто с хоздвора за
гроб не возьмется. Все по закону.
Мишка постоял, обошел от безделья церковь, заглянул и контору.
Клиентуры не было. У батареи томился Ваня - дежурный милиционер, на боку у
него висела пустая сплющенная кобура, а в окошке позевывала косая Райка,
приемщица. Увидев Мишку, она подалась вперед и, глядя не на Мишку, а на
Ваню, попросила:
- Миш, все равно без дела, груши околачиваешь. Сбегал бы в "самбери".
Яковлевна говорит, колбасу ливерную выбросили. Взял бы кило... Сбегаешь?
- И мне что-нибудь пожевать, - отлип от окна Ваня.
- Утром стакан чаю выпил. А жрать - не лезет. Бултыхается, как в
помойной яме. Вчера сестра с мужем приезжала...
- Денежку гоните, дорогие граждане! У меня голяк.
- Знаем мы твой "голяк", - засмеялась Райка.
- С Воробьем небось лучше всех живете.
- Живет - клиентура, - с расстановкой серьезным голосом сказал Мишка. -
А мы с товарищем Воробьевым - работаем.
- Погода хорошая, вот она и живет, - с некоторым опозданием
отреагировал на "клиентуру" Ваня и полез за деньгами.
До обеда Воробей развез все цветники, распустил очередь. Мишку отловил
Петрович, послал мусор грузить на центральную аллею.
Воробей сидел в сарае, заложив дверь на крючок, пересчитывал деньги,
раскладывая их по старшинству. Потом разделил: себе и Мишке. Сам ли работал,
оба - раскрой один: мелочевка - в котел - на обзаведение (гранит, мрамор,
цемент, инструмент), остальные на три части. Две себе, одну Мишке. Пускай он
теперь и не "негр" (Петрович на той неделе его в штат взял), а все равно до
могильщика настоящего ему сто лет дерьмом плыть. Тем более: и мрамор, и
гранит, который они сейчас работают, его, Воробья. Значит, и бабки не
поровну.
Воробей сунул Мишкину долю под кронштейн, как заведено. Сунул и провел
ладонью по прохладной сливочной поверхности мрамора, по гравированной
"бруском" внутри надписи, выложенной щедро, без экономии, .сусальным
золотом:

ВОРОБЬЕВА ЕВДОКИЯ АНТОНОВНА
5.2.21 - 26.8.59
СПИ СПОКОЙНО, МИЛАЯ МАМА
от родных и сыновей

Обвел пальцем окно под керамическую фотографию, веточку, крестик...
"сука гребанная" - об отце, избившем доходящую от рака мать так, что перед
соседками, обмывавшими через неделю тело, стыдно до сих пор: сплошняком