было и стояла та особая, ватная тишина, которая бывает зимой в лесу.
все в детдоме и в школе с ума посходили, ищут тебя. Что это еще за тайны
такие? Просто глупость!
что у тебя такое?
Ей не хотелось, чтобы Гешка вообразил что-нибудь. Написал, мол, письмо, а она
сразу и прибежала.
поспешила добавить она. - Я просто так, как староста, то уж обязана...
тихо Гешка. - Ты знаешь, Баратова... только ты, чур, никому не говори. У меня
такой номер, что я уж и сам не знаю... Даешь слово?
одной скажу. Не проговоришься, Баратова? Смотри!
смеяться будешь. Я ведь вовсе не брат ему.
села Холодаева. У нас там полсела, и все Черемыш. Даже улицы есть: Малая
Черемышская, Большая Черемышская, Средняя... Мы с ним, понимаешь, только по
фамилии тезки, а никакой я ему вовсе не брат. Я его и не видал сроду. Ну
просто, понимаешь, я это себе выдумал. Такое воображение сделал. Наши все
померли давно, а я один остался, как дурак. И сестра тогда потерялась куда-то.
Сперва в детдоме был, потом так мотался. Вот я себе и выдумал. Смешно,
конечно... Прочел в газетах, что есть такой летчик... Черемыш. Смелый. И
портрет был. А я и подумал: вот бы был у меня в жизни такой брат... И я б не
такой был. И стал так воображать каждый день. Даже привык: как будто вроде и
на самом деле есть такой брат... Я знаю... тебе смешно, наверно?..
фамилия Черемыш. Клавдия. Сестра.
бертолетовый порошок инея. Аня вздрогнула:
так врать! А мы-то все думали... Фу!..
Нет же! Честное слово... Для себя просто... Вот я и подтягивался, и
дисциплину, понимаешь, стал в себе развивать, и по ученью тоже старался, чтобы
не подводить брата. Ну, не брата то есть, а вот этого... Смешно, конечно... Он
сперва, Аня, был не такой уж всем известный, а потом вот как пошел, как
принялся ордена отхватывать... И все его стали знать. Мне даже нелегко стало.
Все говорят: "Ах, вы брат того, брат Черемыша!" А отпираться уже не могу. Да и
неохота. У меня это прямо главное было во всей жизни. Только знаешь, когда мне
вот очень неловко было? Это когда, помнишь, во время перелета, когда брат
пропал... Ну, не брат то есть... Ясно кто. И все в классе ко мне так отнеслись
тогда. Мне вдруг до того совестно стало - очень все по-настоящему переживали.
Ты не думай, я тоже тогда взаправду волновался. Еще как! Я ведь как-никак уже
привык, третий год братом себя воображаю...
изо дня в день, из года в год играть в такую странную и трудную игру!
беспризорником. Это была мечта высокая, ослепительная и дальнозоркая, - мечта,
как маяк. Она помогала Гешке в жизни, направляла. В самые черные дни Гешкиной
жизни светил ему образ славного, бесстрашного человека, коммуниста, летчика.
Ведь есть такие люди на свете, и разве виноват Гешка, что он не состоит в
кровном родстве с ними? А теперь...
велел передать о моей неуспеваемости и насчет недисциплинированности. Вот я
попал, Аня... Я лучше уеду куда-нибудь, все равно мне уже тут нельзя... Ребята
засмеют на всю жизнь. Ни пройти, ни проехать... Приходится мне "фортнаус"
отсюда...
беспризорничать будешь, что ли? Просто стыдно это слушать. Видно, тебя
геройское твое это братство ровно ничему не научило, вот и все, если ты так
говоришь! А по-моему, надо пойти сейчас в гостиницу прямо к товарищу Черемышу
и все ему рассказать, как есть. Я почему-то уверена, что он не рассердится.
Давай сперва я пойду, подготовлю, а потом уже ты пойдешь тоже, ну и все
объяснишь в подробности.
решительное лицо девочки.
приветствовала на вокзале. Он такой веселый, он поймет. А ты меня подожди
здесь, я быстренько...
стук в дверь. - Милости прошу.
ему лишь в Ленинграде, Воронеже, Одессе, Тбилиси, Владивостоке, Минске,
Архангельске внести свой чемодан в номер гостиницы, как сейчас же начинал
звонить телефон, раздавались разные тонкие и толстые стуки в дверь. Незнакомые
люди, почтительно робея, звонили, входили, приглашали к себе на завод, в
школу, в институт, в учреждение, просили автографов, советов, читали стихи,
расспрашивали и восторгались. Климентий привык к этой шумихе и относился к ней
с добродушной иронией и с терпеливой мягкостью, уделяя время каждому.
крикнул Климентий.
мог справиться с ручкой двери. Черемыш встал с дивана и пошел открывать. За
дверью оказалась девочка в меховой шапочке, из-под которой, словно наушники, с
обоих боков вылезали свернутые кольцом косы.
видел? А, вспомнил, вспомнил! Это вы меня на вокзале приветствовали? Как же,
как же, старые знакомые! Здорово говорили! Ну, присаживайтесь. Что скажете?
поскорее, а то мне скоро ехать на заседание горсовета, выступать.
стороне руки, над ладонью (чтоб можно было видеть часы, не снимая руки со
штурвала управления).
и сказать: "Товарищ Черемыш, у нас в школе один мальчик играл в то, что вы его
брат. А он вовсе не брат. Вот он теперь мучается и боится вам сказать... "
человеком, который, поблескивая орденами, мягко ступал по ковру высокими
белыми бурками, отвернутыми у колен, - теперь она вдруг растеряла все слова.
Ну как тут сказать? А вдруг он рассердится и скажет: "Что вы мне всякими
глупостями голову морочите! Я приехал по государственному делу, а тут какой-то
хулиган-мальчишка в игрушки играет, в братья мне навязывается... "
проглотила волнение и решилась: - Видите, у нас, то есть... у вас есть брат, у
нас...
Она высвободила одно ухо из-под платка и так, двигаясь боком, ухом вперед,
засеменила к летчику, протянув ему издали руку с плоской ладонью и
выпрямленными, напряженными, плотно сжатыми пальцами.
- Очень уж меня интерес взял посмотреть... Как же, все про тебя в газетах
читаем. Очень ты прекрасно летаешь.
старуха не садилась, увертывалась от кресла и все ходила вокруг, все
всплескивала руками и радостно причитала:
вот какесеньким знала. Помнишь тетку Петровну? Это ведь я.
Евстигнея кто на пасеке жил? Я еще тебе вот эсенького петушка-то принесла,
гостинчик. А-а, запамятовал? Где же тебе, конечно, всех нас упомнить!
Доставалов Александр
Акунин Борис
Посняков Андрей
Березин Федор
Шилова Юлия
Суворов Виктор