Чтение 6–й страницы книги ~Амето~

расстоянии - маленький рот; в меру пухлые губы, от природы пунцовые,
прикрывают слоновой кости зубы, мелкие и ровные; еще ниже красивейший
подбородок, украшенный ямочкой; дальше белоснежная шея, круглящаяся
приятной, не излишней полнотой, нежный затылок, статные, ровные и
соразмерные плечи. И все это по отдельности было столь красиво и согласно с
прочим, что Амето с трудом отводил глаза от одного, чтобы рассмотреть
другое. Обозревая все восхищенным взором, он приметил и небольшие холмы,
окутанные тончайшей, огненного цвета индийской тканью, не утаивающей
величины небесных плодов, которые, вздымая мягкие покровы, вернейшим образом
доказывали свою упругость. Раскинутые по траве руки, уместно полные у
запястий, стягиваемые изящным рукавом, отчего они казались еще округлее,
завершались тонкими, изящными, удлиненными пальцами. "Как жаль, - думал
Амето, - что другими, а не им подарены украшающие их дорогие кольца". Из
расположенных ниже частей стройного тела взгляду Амето открывалась лишь
маленькая ступня; но, видев красавицу стоящей и имея в уме всю ее стать,
Амето воображал, сколько еще прелестей скрывают дорогие одежды. Едва
оторвавшись от нее взглядом, Амето вперился в другую, не менее прекрасную,
и, оглядывая ее, старался не упустить никакую мелочь в точности, как и
раньше. Волосы ее, убранные в красивую косу и уложенные с изящным
искусством, отливали золотом не так, как у первой, но лишь немногим меньше,
сияя под венком из зеленого мирта. Трудно решить, какая из них более
достойна хвалы, но увенчанное миртовым венком широкое и просторное чело,
белизной равное снегу, казалось ему всех краше. Две тонкие брови,
разделенные должным промежутком, будучи сложены, составили бы ровный круг, и
против них белыми могли бы назваться угли; под ними блистали глаза, светом
едва не ослепив Амето, меж ними отнюдь не вздернутый нос опускался прямо как
раз настолько, чтобы не назваться орлиным; щеки, сестры зари, из самой
глубины души Амето исторгали хвалу, и еще более - любезные уста, прелестными
губами замыкающие ровный жемчужный ряд. Красивейший подбородок препроводил
взгляд Амето к стройной, пленительной в движениях шее; белоснежной колонной
покоится она на соразмерных плечах, покрытых нарядной одеждой так, что
остается на виду часть груди, надолго притянувшая к себе взоры Амето.
Изящнейшая ложбина, где скреплены концы драгоценной накидки меж равных
возвышенностей, ведет, как тотчас догадался Амето, в жилище богов, куда
много раз устремлялись его дерзкие взоры. Оглядывая наряды, он примечал,
куда бы проникла проворная рука, дай ей волю, и восхвалял приподнятые части,
чью округлость и заостренность не скрывали прилегающие ткани. Руки ее -
должной величины и белоснежные кисти с продолговатыми пальцами оттеняла
пурпурная накидка, широко ниспадающая на колени сидящей нимфы. Станом
стройная под свободно лежащими одеждами, опоясанная широкой перевязью из
каймы, и пышная, где это уместно, она, как и первая, безмерно восхитила
Амето, чье зрение устремлено было к нимфам не меньше, чем слух к речам Лии.

X

Повествование закончилось, когда до слуха тех, кто ему внимал,
донеслись звуки свирели и сладостный голос; обернувшись, среди приятных
кустов все увидели сидящего пастуха, спустившегося с ближних пастбищ со
своим стадом. Разомлевшее от жары стадо улеглось на зеленой лужайке и жевало
под звуки свирели, на которой, сидя в прохладной тени, наигрывал юноша,
время от времени сопровождая мелодию изящным стихом. Едва присутствовавшие
его увидели, как согласно отправились туда, где он находился, и уговорили
его, умолкшего при их появленье, пропеть песню снова. И кто бы на его месте
устоял перед подобной просьбой - ни холодный персидский мрамор, ни идейские
дубы, ни ливийские змеи, ни холодные моря Геллеспонта; итак, вняв уговорам
нимф, Теогапен приложил уста к скважинам тростника и запел под извлекаемые
из него звуки:

XI

Родит благоволение богини,

на празднестве которой мы поем,

проникнувшись величием святыни,

все, что имеем мы и чем живем;

но если благостыня отвратится,

мы станем тщетны в рвении своем.

И коль не воспоет моя цевница

всего благоволения, тогда

пускай в мой стих войдет его частица.

Оно пленяет душу без труда

и добрым чувством полнит сердце наше

и грубость изгоняет без следа;

и сердце, уподобясь дивной чаше

и переполнясь вечной красотой,

наш голос глубже делает и краше

и не прельщает праздной суетой,

и тотчас ты, для ближнего полезный,

его на твердый выведешь устой.

И, одарен способностью чудесной,

ты будешь терпелив и не гневлив,

в делах спокойный и в речах любезный.

И, ангельскую кротость получив,

ты станешь милосердием богаче,

со всяким мягок, милостив, учтив.

И щедрым прослывешь ты наипаче,

и, не смущаясь, у других возьмешь,

и дашь с лихвой во всяческой отдаче.

На помощь ты, не мешкая, придешь

тому, кто беззащитен или беден,

и высшею отрадой то почтешь.

И, в милосердье щедр и беззаветен,

излишками ничуть не дорожась,

тому даешь, кому твой дар не вреден;

а посему даруешь, не скупясь,

не понуждаем просьбой никакою,

и ширится молва, тебе дивясь.

Ты ж, одаряя щедрою рукою,

собой являешь праведный пример

и борешься с порочностью мирскою.

И луч богини, мчась из горних сфер,

соблазны оборит своим пыланьем,

и люди имут высшую из вер,

не предаваясь пагубным влияньям,

Церере через меру не служа,

не теша Вакха частым возлияньем.

И не переступают рубежа

пристойной меры в страсти к украшеньям,

для божья лика ими дорожа;

и, сколько могут, острым вожделеньям

противятся, воспламеняясь столь,

сколь свойственно природным побужденьям.

Любую посети она юдоль,

и перед ней отступит гнев холодный,

ее огня не ведавший дотоль.

И празднословья пыл, ей неугодный,

она не одобряет никогда,

но поощряет правды дар свободный.

И, процветанью радуясь всегда,

благословит дарителя щедроты,

суля ему счастливые года,

и с болью видит ближнего заботы,

и, своего обидчика простив,

впредь сводит с ним лишь дружеские счеты.

Его душа обрящет, к небу взмыв,

великодушья и ума награду -

равна со всеми, каждого почтив

по месту, добродетелям, наряду,

уважит сан, заслуги, имена,