Дома благодати должны все делать сами: так, например, по утрам Стефен
неизменно встречал викария Джира, жизнерадостного мускулистого слугу
Христова, который, нимало не смущаясь, весело направлялся в уборную с
полным ночным горшком. Однако, чтобы эта монастырская традиция не казалась
будущим священникам слишком суровой, во второй половине дня в доме
появлялась маленькая горничная по имени Дженни Дилл, на обязанности
которой якобы лежало навести в доме глянец, тогда как на самом деле ей
приходилось выполнять всю черную работу. И сейчас, бросившись прямо в
пальто и шляпе в кресло, Стефен услышал ее легкие шаги в комнате Лофтуса,
отделенной от его клетушки лишь тоненькой перегородкой. Лофтус, красивый
малый, педантичный и замкнутый, чрезвычайно элегантный - в пределах,
разрешенных священнику, - всегда оставлял Дженни уйму дел: тут и обувь
надо было привести в порядок, и платье вычистить и убрать. Однако она,
по-видимому, уже справилась со всем этим, так как через несколько минут
раздался стук в дверь и девушка проворно вошла и комнату Стефена с
метелочкой для обмахивания пыли и ведерком в руках.
взбивала перину. Это была приятная девушка, с такими румяными щеками, что,
казалось, они у нее натерты кирпичом, и живыми карими глазами, над
которыми нависала черная челка. Типичная обитательница восточной части
Лондона, подумал он. Мастерица на все руки и отнюдь не глупа. При этом
заурядной ее тоже нельзя назвать: в ней была какая-то милая услужливость,
наивность, участливое дружелюбие и, главное, необычайная жизненная сила -
казалось, она просто не в состоянии сдержать радость и энергию, бившие
ключом в ее молодом здоровом теле. Стефен смотрел на ловкие движения этой
девушки с тонкой талией и небольшой крепкой грудью - она не замечала его
пристального взгляда, а если и замечала, то не подавала виду, - и рука его
инстинктивно потянулась к столу, где лежали альбом и карандаш. Пристроив
альбом на колени, он принялся набрасывать портрет Дженни.
понравилась Стефену, и, когда девушка стала распрямляться, он резко
остановил ее:
лихорадочно заметался по бумаге.
случае, все здесь считают меня таким.
кажетесь нам немножко странным: подумать только, учите парней в клубе
рисованию и всякому такому, не то что другие священники - те ведь только и
знают, что бокс. Вот когда мистер Джир занимался с ними, они все чуть не
поубивали друг дружку. Их и узнать-то нельзя было: у того глаз подбит, у
того нос расквашен. А сейчас ничего похожего и в помине нет. Так что все
мы считаем вас очень замечательным джентльменом.
всякого кровопролития. Скажи, Дженни, вот если бы ты была старой,
прикованной к постели женщиной, что бы ты предпочла - библию или бутылку
джина?
мистера Джира. Мистер Лофтус подарил даже с красивыми цветными закладками.
если б мне было уж очень худо, то джин, пожалуй, больше бы пригодился.
посмотрела на протянутый ей рисунок.
искусная...
впрямь вижу, будто это я... со спины. Только жаль, что на мне старый
передник, ведь он рваный - вон какая большая прореха у кармана...
отличная натурщица, Дженни. Как бы мне хотелось, чтобы ты позировала для
меня. Я бы платил тебе по пять шиллингов в час.
тебя это, видно, не интересует.
запылал еще ярче, - сказать по чести, если тут ничего нет плохого, то мне
бы сейчас вовсе не помешали эти деньги.
мальчишеской улыбкой.
Восточной линии. Он вернется домой через месяц с лишком.
понадобились деньги. Ну, давай условимся. Когда ты кончаешь работу?
час - с пяти до шести. Я могу платить тебе по пять шиллингов за сеанс.
утомительной, я могу дать тебе записку к одному моему приятелю, который
преподает по вечерам живопись в Слейде. Он с удовольствием наймет тебя
ненадолго.
позировать в каком-нибудь костюме. По всей вероятности, ты понадобишься
ему только для поясного портрета.
Особенно потому, что это вы...
уж часто и очень ему шло, и протянул Дженни руку.
поломанными, неровно остриженными ногтями были сухие и теплые; на
загрубевшей от работы коже ощущались следы порезов и мозолей. Однако эту
маленькую руку было так приятно держать, в ней чувствовалось биение
молодой жизни, и Стефен с трудом заставил себя выпустить ее. Поняв, что он
ее больше не удерживает, Дженни тотчас направилась к двери. Неожиданно
побледнев, не глядя на него, она сказала:
все сделаю. Я всегда стараюсь получше прибрать в вашей комнате. И особенно
слежу за вашими ботинками, потому что... ну просто потому, что они ваши,
сэр. - И, произнеся это, она поспешно вышла.
заключена особая теплота. Но радость вскоре потухла - Стефен вновь
вернулся к реальной действительности, вспомнил, где он находится и какая
унылая жизнь ждет его впереди. И ему мучительно захотелось поскорее
увидеть Глина.
сосредоточиться. Но все было тщетно. Книга не интересовала его. Он
ненавидел жизнь, которую вел с тех пор, как поселился в Доме благодати
(обходы прихожан, занятия по изучению библии, клуб), хоть и старался
внести во все, что делал, какую-то свою, живую струю, ненавидел вечное
лицемерие тепло одетых и сытых святых отцов (к которым принадлежал и сам),
стремящихся баснями накормить сирых и голодных.
глубокой религиозности, можно пойти по этому пути, видя высокое призвание
в том, чтобы наставлять своих собратьев на путь истинный. Но устроить себе
легкую жизнь без такого призвания, по соображениям сугубо материальным
казалось Стефену величайшим мошенничеством. К тому же, разве у него не
было собственного призвания, разве некий голос не звучал со все
возрастающей настойчивостью в его душе? Каким же он был идиотом, что
позволил завлечь себя на эту стезю, точно глупая овца, попавшая в загон на
ярмарке! А теперь, раз уж он сюда попал, пути назад, казалось, были для
него отрезаны.
лестнице, - через несколько секунд в комнату влетел молодой человек
немного старше Стефена и, с трудом переводя дух, упал на стул. Он был выше
среднего роста, широкоплечий, с коротко остриженными рыжими волосами и
небольшой, торчащей во все стороны рыжей бородой; на его волевом лице с
густыми бровями блестели пронзительные, даже, пожалуй, колючие глаза,
которые сейчас искрились смехом. В своих молескиновых штанах и рабочем
свитере, с красным платком в горошек, повязанным вокруг шеи, он походил на
настоящего корсара, неистового, неудержимого, наслаждающегося всем, что
дает ему жизнь. Немного отдышавшись, он вытащил из кармана никелированные
часы, пристегнутые к поясу обрывком потертого зеленого шнура.
что старт был дан в Уайтхолле.