Чтение 6–й страницы книги ~Кедря и Карась~

и попал он значит старшим патруля на вокзал, - Колобаев смачно
затянулся и задержав несколько дыхание, стал продолжать рассказ:

Ну, вобщем туда-сюда, ходют они по вокзалу с двумя

солдатиками и останавливает он значит это одного сержанта -

одет не по сезону или еще чего там подозрительно показалось.

Ну сержантик тот туда-сюда заюлил, нету у него, понятное дело,

документов - в самоволке он, понятное дело. Надо значит его в

комендатуру, но сержантик этот говорит - "давайте, значит,

товарищ капитан поговорим наедине, без этих солдатиков. Без

свидетелей значит". Ну, отослал он солдатов своих, сержант ему

и говорит:

"Я, товарищ капитан, служу писарем в штабе округа, попадаться
в комендатуру мне никак нельзя, отпустите меня, значит это,
товарищ капитан, а за мною вам, значит, никак не пропадет.
Говорите мне вашу часть и фамилию, а я, если меня отпустите
сейчас, вам очень хорошее и большое дело сделать могу". Ну, в
общем отпустил он того сержантика, пожалел, что-ли, и дело с
концом. Прошло недели три, он значит уже и позабыл про это дело
совсем. Однако. Бах! Вызывают его значит теперя в штаб бригады. Е-
мае, что такое? Приезжает он туда, его к командиру - туда сюда
"Что у тебя за блат в штабе округа, говорят, -мы на тебя никаких
бумаг с представлениями не посылали, а тебе приказом звание майора
досрочно пришло". Тут до него, значит это и доперло, этот
сержантик, когда списки на присвоение званий командирующему
готовили, допечатал внизу егоную фамилию, так списки на подпись и
пошли. А потом уже никто конечно переправлять не стал. Так и
получил он значит майора в двадцать восемь лет, и потом служба у
него пошла - малина, а не служба. Все, значит, подумали что у него
это, лапа волосатая в округе, вобщем сейчас полковником в Москве
служит" -

Колобаев закончил, и с видом легкого торжества оглядел
притихших офицеров. Каждому вдруг захотелось такого фарта по
службе и услышанный рассказ вызвал у каждого легкую зависть и
восхищение такой блестящей и неожиданной карьерой.

А у нас такой случай был, - не давая опомниться притихшей
osakhje захватил инициативу старший лейтенант Бочаренко.

Одному капитану у нас выходило получать майора. Он давно уже
в капитанах ходил, как наш Кедря вобщем, ну значит послали на него
документы, ждет он приказа из Москвы. Ждет-ждет, как обычно,
приказ месяца три идет, вдруг, тоже - вызывают его в корпус, прямо
к Брылову. Заходит он в кабинет, а Брылов ему ручку жмет и
говорит, "поздравляю вас товарищ, с присвоением вам звания генерал-
майора". Тот и охренел совсем. Вобщем в Москве писарь когда бумаги
готовил, описку сделал, вместо майор, написал генерал-майор, ну
бумаги так и пошли на подпись, а потом как министр утвердил, никто
уже ни проверять, ни исправлять не стал конечно".

Слушатели на лестничной площадке несколько оживились -

-Ну, это уж брехня!

Генералов Верховный совет присваивает, а не министр -

Это уж вранье, ты Бочаренко того, загнул -

Загнул, загнул, - слегка обидевшись продолжал Бочаренко -, а
так потом и служил у нас в бригаде генерал-майором. Ему еще и
должность специальную сделали, в бригаде ведь должностей
генеральских кроме командирской нету, так ему специально
определили". -

Пока возбужденные фантастическим рассказом о сверх-карьере
офицеры обсуждали между собой может такое быть или нет, к батарее
дымящих стволов прибавил свою папиросу новый крильщик - капитан
Синицын.

Слышь, мужики, у нас сейчас Щербина Кедрю колотить
собирается.

Андрейчик не стал слушать известную ему историю аферы века, и
пошел в техчасть собираться до дому. До конца дня оставалось
пятнадцать минут.
4.

Что же это так противно гудит? Может уже в башке гудение, так
ведь не должно пока еще - пью не более других -

С трудом разлепив глаза, Валера обвел взором комнату родного
общежития и поморщился от одновременного приступа накатившей
головной боли и желудочных спазм. Зрение, казалось уже
воспринимало окружающий мир, но сознание, затуманенное вчерашним,
еще спало. Валера уставился на стену, оклеенную загорелыми
девичьими ляжками и животами, вырезанными из "Юманите Диманш" и не
испытал при этом никакого эмоционального подъема. Если по
трезвости разглядывание французских тел вызывало в нем, в
зависимости от настроения разные чувства в широком диапазоне от
чисто эстетических с оттенком романтики до грубого вожделения, то
теперь вид этих плеч, грудей и ягодиц вызывал лишь тошноту.

Это же мы вчера телик позабыли выключить, вот что это гудит,
отметило наконец-то начавшее пробуждаться сознание.

Хочешь, не хочешь, а в туалет вставать надо - решил Валерий и
отчаянно скрипя панцирной сеткой под своим отравленным телом, стал
поднимать голову и торс, одновременно спуская ноги из-под одеяла
на пол.

Такая перемена положения отозвалась в организме целой гаммой
самых неприятных ощущений. В теменной и затылочной части черепа
внезапно произошло какое-то отключение электричества и Валера чуть
было вновь не рухнул в койку, но головокружение остановилось.
Теперь все мироощущуение сконцентрировалось на жутких резях в
кишечнике, сопровождавшихся возмутительно неприличным бульканьем и
бурчанием.

Господи, какую гадость пьем, - подумал Валерий и ничего не
различая перед собой, двинулся в туалет.

Через полчаса, взбодренный умыванием и тремя литрами выпитой
из-под крана холодной воды, Валера вернулся в комнату и теперь мог
уже адекватно воспринимать безрадостно-угрюмую картину похмельного
развала. Центром этого развала был стол, некогда принесенный из
учебного класса или ленинской комнаты, о чем свидетельствовали
вырезанные на его коричневой поверхности слова: Бухара, дембель,
Светлана и ДМБ-77. Липкую от пролитого портвейна поверхность стола
устилали беломорные окурки, горелые спички, хлебные крошки и
прочий мелкий мусор. Окурки были везде - в пустых консервных
банках из-под рыбных фрикаделек, в опустошенных вчерашним разгулом
бутылках, на полу и даже в мраморной плите недоеденного холодца по
пятьдесят четыре копейки за кило, и без того почти несъедобного.
Кроме окурков, на полу валялись в необычайном множестве голубые
кальсоны, пустые портвейные бутылки, хромовые и юфтевые сапоги,
носки, портянки, а также газеты - центральная "Красная звезда" и
бригадная "За родину".

Телевизор по-прежнему мерцал в углу, наполняя комнату
сверлящим гудением.

Офицеры уже проснулись, все еще в голубых кальсонных
гарнитурах. Кто уже сидя, кто, пока лежа, каждый индивидуально
пытаясь бороться с синдромом похмельной ломки.

Грицай, жопа, я ведь говорил тебе, оставь одну бутылку пива
на утро, нет же, выпил вчера, гадина -

Валера, воды подай, будь другом!-

Раз, два, четыре, восемь, - двенадцать бутылок охерачили
вчера, без пива!

И еще Юра заходил, у него две бутылки "старки" было.

Погуляли!

Комната оживала, наполнялась звуками двигаемой мебели,
скрипящих панцирных сеток и перекатывающихся по полу пустых
бутылей.

Теперь бутылок сдадим рубля на четыре.

Мужики, кабак уже через полчаса открывается, сейчас по рублю
на тачку и в "Вечерние Зори".

Лучше в "Якорь", там и пиво точно будет и тушеное мясо в
бульоне с похмелья - то, что надо!

Я не поеду, ребята, мне в роту надо, я сегодня ответственный.

Куда ты с такой рожей! Позвони дежурному, скажи, чтоб старики
за порядком посмотрели и айда с нами!

По мере вставания, одевания и прочей утренней суеты,
перемежавшейся беззлобной бранью и сальными шуточками, на смену
похмельной угрюмости приходило состояние возбужденного ожидания
b{undmncn дня, который сулил и водку и закуски, и может быть,
амурные приключения.

По очереди, поскоблив рожи Кешкиной электробритвой, натянув
поверх кальсонных гарнитуров брюки, рубашки и кителя, офицеры в
значительной мере преобразились, приняв вид вполне приличных
людей, несколько утомленных делами и бессонницей. После недолгих
пререканий решили ехать в "Русское застолье" и, наконец,
облачившись в шинели, радостно хлопая дверьми, выкатились на
улицу...

- В одну тачку все не сядем...

Ничего, лишнюю треху дадим - сядем.. В "Волгу" на заднее

сидение можно вчетвером.

Морозный воздух трезвяще бодрил. Лица офицеров уже
зарумянились и светились радостным ожиданием

-Скорее, скорее, скорее...