дыхание смерти, грязные каналы... Вода поднялась, и к площади Святого Марка
не пройти...
росой и пятнами засохшей крови. И мириады голубей, все небо в голубях...
Когда тихо, вся площадь Святого Марка белым-бела от копошащихся птиц, а
потом вдруг испугаются чего-нибудь - и разом взлетают, оглушительно полоща
крыльями... И повсюду жгли его чучела.
- их не меньше чем голубей... А ночью такая луна! Она выныривала прямо из
канала и заливала алым сиянием нашу постель. Казалось, сразу сотня
девственниц утратила невинность. По меньшей мере сотня...
красотища-то!
обыкновенных людей.
Шарлотта!
Если не застанешь, вели слугам передать: я отменяю свою просьбу и прошу как
можно быстрее известить об этом их госпожу. Ты поняла? (Передает два
письма.)
конверт.) Ладно, отвезу его во дворец сама.
это.
палаты города Экс-ан-Прованс. В месяце мае сего года нами был получен
королевский эдикт, скрепленный золотой печатью, коим предписывалось
произвести повторное разбирательство дела Донасьена Альфонса Франсуа маркиза
де Сада. Следуя воле его величества, мы признали приговор, вынесенный в 1772
году, недействительным и провели новое слушание, в результате которого по
делу вышеозначенного маркиза де Сада вынесен следующий приговор. Подсудимый
Донасьен Альфонс Франсуа де Сад, уличенный в распутстве и подрыве
нравственности, получает строжайшее предупреждение и подвергается штрафу в
размере пятидесяти ливров, а также лишается права въезда в город Марсель
сроком на три года. Немедленно по уплате штрафа имя маркиза де Сада из
тюремных списков исключить". О Боже... (Застывает в оцепенении, сама не своя
от счастья.)
назад, осенью, здесь же, в этом самом доме, мы все ломали голову, не зная,
как его спасти? Это было вскоре после той ужасной марсельской истории. Ты
только-только вернулась из Италии, куда ездила утешить бедного Альфонса.
давнее.
свободу. Сколько переменилось за эти годы! Шесть лет я колотила в запертую
каменную дверь - в кровь разбила руки, обломала ногти, и все впустую!
между Альфонсом и мной. Только матушке было под силу ее и открыть.
своим врагом, я всегда, приезжая в Париж, останавливалась в гостинице.
чем шесть лет назад.
грязи. И в самом мрачном углу преисподней можно увидеть его сияние. Что для
меня счастье? Все вокруг уверены, что женщины несчастнее меня не сыскать на
всем белом свете. Унижена собственным мужем, который к тому же еще и в
тюрьме. Опозорена гадкими сплетнями. Была б еще хоть богата - а то ведь и
замок содержать не на что. Зимой нет денег на дрова, беру с собой в постель
жаровню, чтоб не закоченеть. Но зато сколько радости принесла мне эта весна!
На лугах вокруг Лакоста зазеленела трава, в высокие окна моего ледяного
замка хлынуло теплое солнце, пение птиц обрушилось на Лакост, словно грянул
целый оркестр из сверкающих медных труб! И во мне родилась надежда, что час
освобождения близок. Злодейство Альфонса и мое несчастье как бы слились в
некое единое целое - они ведь и в самом деле так схожи! Разве нет? И
злодейство и несчастье подобны заразе - люди в ужасе шарахаются от них,
боятся, как бы болезнь не перекинулась. Но зато нет для людей более лакомых
тем для пересудов, чем эти две. Мое несчастье за шесть лет достигло вершин,
которые не уступят злодейству Альфонса. Я много думала об этом. Я одна
понимала, чувствовала всем своим существом, как беспредельно одинок он там,
в темнице! Каких бы чудовищных деяний Альфонс ни творил, сколько бы женщин и
мужчин ни втянул он в свои бесчинства, ему не достичь того, чего он жаждет,
ибо жаждет он невыполнимого. Он всегда будет один. И он никогда никого не
любил... Тебя тоже.
так быстро.
Альфонса я научилась.
пожелал. Счастье - ну как бы тебе сказать - это вроде вышивания гладью, дело
кропотливое и трудоемкое. Сидишь одна-одинешенька, тебе горько, тоскливо,
тревожно на душе, ночи беспросветны, зори кровавы, и ты все это медленно,
тщательно вкладываешь в свой узор. И в результате выходит маленький гобелен,
на котором всего лишь одна, самая что ни на есть обыкновенная, но - роза.
Женские руки, женское терпение способны даже муки ада превратить в розовый
бутон.
мазать им себе булочку на завтрак.
вперед послала, пусть, думаю, покажет тебе бумагу, пусть порадует.
колени и целует подол материнского платья.)
была глуха к твоим мольбам, но твоя преданность способна растопить даже лед.
Ты склонила меня на свою сторону - а разве могло быть иначе? Я же твоя мать!
Ну вот, теперь все у нас снова будет хорошо... А признайся, ведь ты
ненавидела свою бедную матушку?
Он, верно, сразу же захочет уехать в Лакост. Мне нужно скорее готовиться к
отъезду...
заслужил.
Столько всего вынесли - неужели нам и поговорить не о чем? Всякое ведь было
- теперь и посмеяться не грех. Как тогда, помнишь? Ну, весной, когда ты