вся замирала, как будто этот сумасшедший, этот эпилептик при малейшем моем
движении мог удушить меня. Чаще всего уже на грани последнего наслаждения
он вдруг замечал, что остается тут одинок; мрачное неистовство
прерывалось: Бернар отступал, чувствуя, что я, будто отброшенная волной на
берег, лежу, стиснув зубы, холодная, ледяная".
каким-то чудом каждое ее слово было приятно Терезе: ведь в письмах мы
выражаем не столько подлинные паши чувства, сколько те, какие должны
испытывать, чтобы доставить удовольствие адресату. Анна жаловалась, что
она не может больше ездить на велосипеде в сторону Вильмежа - теперь там
живет молодой Азеведо, она лишь издали видела его шезлонг, стоявший в
папоротниках, - чахоточные внушают ей ужас.
вестей, поэтому она была очень удивлена, когда на другой день после
прерванного посещения мюзик-холла в обычный час доставки почты увидела на
трех конвертах почерк Анны де ла Трав. Отделы "до востребования" разных
почтамтов переправили супругам Дескейру в Париж целую пачку писем, так как
путешественники не останавливались в некоторых городах, торопясь
"вернуться в свое гнездышко", как говорил Бернар, а в действительности по
той причине, что они уже не могли постоянно быть вместе: муж изнывал от
скуки без своих охотничьих ружей, без своих собак, без деревенской
харчевни, где подавали "удивительно приятное кисленькое винцо, какого
нигде не найдешь"; а тут еще эта женщина, такая насмешливая, холодная,
явно не испытывающая никакой радости на супружеском ложе и не желающая
говорить об интересных вещах!.. А Терезе хотелось поскорее вернуться в
Сен-Клер - так осужденному, томящемуся в пересыльной тюрьме, любопытно
бывает посмотреть на тот остров, куда его сослали на вечную каторгу.
Тереза с трудом разобрала на каждом из трех конвертов дату, обозначенную
почтовым штемпелем, и ужо хотела было распечатать самое давнее письмо, как
вдруг Бернар издал глухое восклицание и крикнул ей что-то - слов она не
расслышала: окно было отворено, и как раз на этом перекрестке автобусы с
ревом меняли скорость. Бернар отложил бритву и углубился в чтение письма
матери. Тереза как сейчас видит его летнюю рубашку с короткими рукавами,
обнаженные мускулистые руки, до странности белые, и внезапно побагровевшие
шею и лицо. В это июльское утро уже стояла удушливая жара, солнце, сиявшее
в закопченном небе, подчеркивало, как грязны видневшиеся перед балконом
фасады старых домов. Бернар подошел к Терезе и крикнул:
мог подумать, что моя сестрица выкинет такую штуку!..
чахоточного юнца, для которого родители сделали пристройку в Вильмежа... И
кажется, дело тут серьезное... Она заявляет, что дождется своего
совершеннолетия и выйдет за возлюбленного... Мама пишет, что девчонка
совсем сошла с ума. Только бы Дегилемы не узнали. А то молодой Дегилем,
чего доброго, пойдет на попятный и не посватается! Ты получила письма? Это
от нее? Ну, сейчас все узнаем. Распечатай поскорее.
показывать их тебе.
важно только одно - чтобы она образумила девчонку.
Анну. Да-да, не спорь. И они ждут тебя как свою спасительницу.
билета на Южный экспресс. Терезе он посоветовал начать укладываться.
диване и курила, уставясь глазами в золотые, по уже потускневшие буквы
большой вывески, укрепленной на балконе противоположного дома. Наконец она
разорвала первый конверт. Нет-нет, не может быть, чтобы это писала ее
маленькая глупенькая Анна, воспитанница монастырского пансиона,
ограниченная девочка! Разве могли из-под ее пера вырваться такие пламенные
слова! Нет, не могла из ее черствого сердца - а ведь Тереза догадывалась,
что у Анны черствое сердце - излиться эта Песня песней, эта исполненная
счастья жалоба женщины, захваченной страстью, умирающей от восторга при
первом любовном прикосновении.
ведь он бегал, играя с собакой, он весело кричал. Нельзя было и
вообразить, что это тяжело больной человек. Конечно, он вовсе не болен,
родные просто стараются поберечь его, потому что в их семье были
трагические случаи. Он даже не кажется хрупким, а, скорее, худеньким. И
знаешь, он привык, чтобы его баловали, лелеяли. Ты меня не узнала бы: ведь
это я приношу и накидываю ему на плечи пелерину, когда спадает жара..."
увидев свою жену, сидевшую на постели, - это была какая-то незнакомка,
странная, не похожая на Терезу женщина. Она нервно бросила сигарету,
разорвала второй конверт.
запретами, моя любовь их и не чувствует. Меня теперь не выпускают из
Сей-Клера, но ведь Аржелуз не так-то от него далеко, и мы с Жаном
прекрасно можем встречаться. Помнишь нашу с тобой охотничью хижинку?
Выходит, что это ты, дорогая, заранее выбрала место, где мне довелось
испытать такое счастье. Только ты, пожалуйста, не подумай, будто мы делаем
что-то дурное. Он такой деликатный. Ты и понятия не имеешь о юношах,
подобных ему. Он много учился, много читал (так же, как ты), но у молодого
человека это не раздражает меня, и мне ни разу не приходило желания
поддразнить его. Ах, как бы я хотела быть такой же ученой, как ты!
Душенька моя, как ты, должно быть, наслаждаешься теперь, когда изведала
блаженство, мне еще не знакомое, и как же должно быть велико это
блаженство, если я вся трепещу, едва приближаюсь к нему! Когда мы с Жаном
встречаемся в охотничьей хижине (той самой, в которую ты приносила с собой
наш полдник), когда он обнимает меня и рука его замирает на моей груди, а
я прикладываю ладонь к его груди - там, где бьется сердце (он называет это
"последней дозволенной лаской"), меня охватывает чувство счастья, такого
осязаемого, что, право, я, кажется, могла бы потрогать его. И все же мне
думается, что за пределами этой радости есть что-то, какая-то иная
радость. И когда Жан, весь бледный, уходит, воспоминание о наших ласках,
ожидание того, что будет завтра, опьяняет меня, и я бываю глуха к жалобам,
мольбам и оскорблениям моих близких - ведь эти жалкие люди не знают и
никогда не знали... Прости меня, дорогая, я говорю тебе о счастье, как
будто и ты еще не познала его; но ведь я совсем новичок по сравнению с
тобой, и я уверена, что ты будешь за нас с Жаном - против наших
мучителей".
набросанная записка:
воображают, что ты встанешь на их сторону. Я им сказала, что положусь на
твое суждение. Сейчас я тебе все объясню: он не болен... Я счастлива и
страдаю. Я счастлива, что страдаю из-за него, и радуюсь его страданиям -
ведь они доказывают, что он любит меня..."
обнаружила там не замеченную прежде фотографию. Подойдя к окну, она стала
пристально вглядываться в снимок, запечатлевший юношу с такими густыми
волосами, что голова его казалась слишком большой. Тереза узнала на снимке
то место, где он был сделан: знакомый пригорок, где Жан Азеведо стоял,
гордо выпрямившись, подобно библейскому Давиду (позади простирались ланды,
где паслись овцы). Куртку он перекинул через руку, ворот рубашки был
расстегнут... ("Он называет это "последней дозволенной лаской...") Тереза
подняла глаза и удивилась, увидев в зеркале выражение своего лица. Ей
пришлось сделать над собой усилие, чтобы разжать стиснутые зубы,
проглотить слюну. Она смочила одеколоном лоб и виски. "Итак, Анна изведала
счастье любви... А что же я? А как же я? Почему не я?" Фотография осталась
на столе, рядом блестела булавка...
ход на спусках, Тереза твердит про себя: "Да, я так сделала. Два года
назад в номере гостиницы я взяла и вонзила булавку в фотографию, в то
место, где у человека сердце, и сделала это не в ярости, а спокойно,
словно так и полагалось поступить, потом разорвала пронзенную фотографию
на клочки, бросила их в уборную и спустила воду".
поразмыслила без него и выработала план действий. Умная женщина. Только
напрасно она так много курит, отравляет свой организм! По мнению Терезы,
не стоило придавать большого значения капризам юной девушки. Нетрудно
будет ее образумить... Бернару приятно было слышать успокоительные слова,
приятно было сознавать, что в кармане у него лежат билеты на обратный
путь, а главное, ему льстило, что его родные уже прибегают к помощи его
жены. Он заявил, что сколько бы это ни стоило, но на прощание он
непременно свезет жену позавтракать в хорошем ресторане в Булонском лесу.
В такси же он без умолку говорил о своих планах на охотничий сезон: ему не
терпелось попробовать собаку, которую натаскивал для него в Аржелузе егерь
Бальон. Мать пишет, что благодаря прижиганиям его лошадь больше не
хромает. В ресторане было еще немного народу; бесчисленная армия
официантов внушала им некоторую робость. Тереза до сих пор помнит
характерный запах, стоявший в этом ресторане: тут пахло геранью и всякими
закусками. Бернар никогда еще не пил рейнвейна: "Вот черт, его тут не
Контровский Владимир
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Афанасьев Роман