особенно нежной зелени прибрежных зарослей ольхи.
половицы. Даже дыхание его мне будет слышно.
что с такого удальца "нельзя спускать глаз ни днем, ни ночью". Когда они
перешли в просторную комнату нижнего этажа, которую аббат называл
гостиной, где стояли столик и четыре кресла, а обои пестрели пятнами
сырости, полковник шепнул на ухо священнику:
когда тебя позовут... А ну, живо!
при нашей беседе. Это входит в мою систему воспитания, и я прошу оказать
мне доверие: ребенок должен точно знать, что ему ставят в вину и что
именно в нем следует исправлять.
же его еще не знаете... Мне было бы свободнее без...
торчал посреди гостиной, устремив взгляд на дядю.
сказано. Словом, неисправимый, не-ис-пра-вимый, - повторил он по слогам
своим резким голосом.
других, он располагал весьма скудным запасом слов и восполнял этот пробел
стертыми языковыми штампами, сравнениями, модуляцией голоса и жестами.
попятный, надеясь избежать взбучки. И вместе с тем не глуп, не без
способностей... Но обязанностей своих не выполняет, уроков не учит...
Бездельничать? Это само собой ясно, а еще что? Да ну же, отвечай!.. Вот
видите! Видите, каков он! Отвечай, или я тебя изобью!
проведешь. А он, он узнает вашу систему, которая, надеюсь, не особенно
сложна, - добавил он, подмигнув священнику. - С дрянной лошадью у меня
одна система - шпоры да хлыст... Я не зря сказал "с дрянной"... Мне бы
хотелось кое о чем поговорить с вами наедине.
священник не видел его лица, а только волосы.
графини де Мирбель, матери стоящего перед нами шалопая, и что вам
предоставляется полная свобода - смело прибегайте к любым мерам
воздействия, лишь бы они помогли вам привести его к повиновению. Само
собой разумеется, в границах, не вредящих здоровью ребенка.
головушки.
любит читать и, ясно, читает всякую пакость. Поэтому здесь особенно нужен
глаз да глаз. Уже успел набраться разных идей... Да что там говорить! О,
он вовсе не всегда такой молчаливый, как сейчас, - когда он с вами спорит,
он за словом в карман не лезет. Вы не поверите, во время пасхальных
каникул он посмел утверждать при нашем кюре, господине Талазаке, что если
министр Комб человек честный, если он верит, что делает благое дело,
разгоняя конгрегации, то он не только не виноват, но еще заслужил перед
господом.
как бык, ничего не помогло: ни увещевания господина Талазака, ни гнев
наших дам, ни даже взбучка, которую пришлось ему задать.
посмотрел на этого маленького лисенка, попавшего в его гостиную, который,
казалось, весь взъерошившись, ищет какую-нибудь лазейку, чтобы улизнуть.
Мирбели будут вам весьма и весьма признательны. Ибо, подумайте сами,
господин кюре, наше имя, наше состояние, будущее нашего рода, наконец, -
все упирается в этого негодника. Он заявил, что лучше сдохнет, а не
поступит в Сен-Сир или в армию, как водится в нашем семействе. Впрочем, он
и отстал слишком. Ни в какое училище он не сможет подготовиться. У него
хватило цинизма заявить, что он вообще ничего не хочет делать, даже
заниматься своими поместьями не будет. Вот видите, видите! Не возражает,
хихикает. Немедленно прекрати хихиканье, а то я тебя изобью!
посаженные зубы. И он поднес к лицу руку привычным жестом ребенка,
которого бьют часто и больно.
касается меня. Можете ехать спокойно. Я буду держать вас и графиню в курсе
дела. Впрочем, и мальчик тоже вам напишет.
руки, - добавил он, пожимая огромную лапищу кюре. - Мне говорили, что они
умеют добиваться прекрасных результатов...
пошел проводить его до экипажа.
вручая священнику конверт с деньгами на первые расходы. - Он не барышня,
шкура у него дубленая. И ничего не опасайтесь, я вас в любом случае
выгорожу, а главное, не обращайте внимания на то, что вам будет писать моя
невестка. Тут уж я решаю, я руковожу.
месте. Когда священник приблизился к нему, он невольно отступил на шаг и
тем же жестом прикрыл согнутым локтем лицо, словно защищаясь от удара.
но ей семьдесят один год и ее мучит ревматизм. А накроешь ты для себя. Я
лично никогда не полдничаю. Сейчас сюда приедут на велосипедах твой друг
Луи Пиан с сестрой. Они будут здесь с минуты на минуту.
пить оршад, сходи и принеси воду: она в кувшине в подполе. До вечера,
сынок... Да, кстати, ты уже знаешь, что мой кабинет находится прямо под
твоей спальней. Там у меня много книг... Боюсь, что они не в твоем вкусе.
Но если поискать... В общем, можешь рыться на полках, сколько тебе угодно.
Мне ты не помешаешь...
себя над головой, затем с визгом проехались по полу ножки стула, и все
стихло; только стрекот кузнечиков, кукареканье петухов, жужжание мух.
возьмешь...
торта. Столовая была обставлена лучше других комнат: старинные стенные
часы, длинный буфет в стиле Луи-Филиппа, стол вишневого дерева, навощенный
до блеска, плетеные стулья; здесь царила какая-то удивительная, пахнувшая
яблоками свежесть, за стеклянной дверью открывался вид на низенькие крыши
хлевов, на ближний луг, где еще стояли стога неубранного сена.
события, ведь вы-то не были их непосредственным свидетелем? По какому
праву вы приводите здесь разговоры, ведь вы их не слышали?" Дело в том,
что я пережил большинство героев этой книги, людей, занимавших в моей
жизни значительное место. А потом я по самой своей природе архивариус и
храню, помимо одного личного дневника (дневника господина Пюибаро), еще и
записи, которые Мирбель обнаружил, разбирая бумаги, оставшиеся после
господина Калю. Так, в частности сейчас, передо мной лежит письмо, которое
читал и перечитывал кюре, пока Жан в столовой кружил вокруг стола и, не
выдержав искушения, слопал сливу... А тем временем я вместе со своей
сестренкой Мишель несся на велосипеде по пыльной белой дороге; тогда еще
дороги не покрывали гудроном... (Проезжая через Валландро, мы встретили
возвращавшегося домой графа де Мирбеля, в сбитой на ухо "кронштадтке", и
Мишель успела разглядеть его тощие ляжки - он сидел, закинув нога на ногу,
- его шрам и увядшую розочку на отвороте прорезиненного плаща.)
материал, оркестровать эту реальность, эту подлинно существовавшую жизнь,
которая умрет только вместе со мной и которая жива наперекор годам, покуда
живы еще мои воспоминания. И если я придал литературную форму диалогам,
то, во всяком случае, я ни буквы не изменил в письме графини де Мирбель, в
письме, полученном аббатом Калю накануне, за два дня до прибытия Жана.
Написано оно синими чернилами, острым почерком, и под ним стоит подпись:
Ла Мирандьез-Мирбель.
потому, что я узнала от госпожи Байо, что Вы в качестве воспитателя
применяете совсем иные методы, чем те, какие приписывает Вам мой деверь