все заполнены, столик заказан, номер занят.
в шахматы или еще что-нибудь. В общем, скажи откровенно----
ну, в общем, неожиданно позвонили. Хотят, чтобы я приехал немедленно.
Говорят, чрезвычайное заседание, -- не знаю -- говорят, очень важное. Вздор,
конечно, но раз уж я не в состоянии ни спать, ни работать, думаю, можно
пойти.
le trimbala. Они высылают за мной машину через пару минут.
раньше...
пока меня не будет, -- я ей сказал----
непривычный холод. Все они такие слепые и закопченные и так высоко висят над
книжными полками, что он насилу мог различить надтреснутую кожу
запрокинутого лица под зачаточным нимбом или угловатые складки как бы
пергаментной рясы мученика, расплывающейся в угрюмом мраке. Сосновый стол в
углу нес бремя беспереплетных томов "Revue de psychologie", купленных у
старьевщика, сварливый 1879-й сменялся пухлым 1880-м, вялые листья обложек с
общипанными или смятыми краями прорезала крестовина бечевки, проедающей путь
в их пропыленные тулова. Плоды пакта о невытирании пыли и неуборке комнаты.
Уютный, уродливый бронзовый торшер с толстого стекла абажуром, набранным из
комковатых гранатовых и аметистовых вставок в асимметричных прогалах
бронзовых жил, вырастал высоко, похожий на исполинский сорняк, из
старенького голубого ковра за полосатой софой, на которую Круг уляжется этой
ночью. Стол устилала стихийная поросль писем, оставленных без ответов,
репринтов, университетских бюллетеней, потрошеных конвертов, вырезок,
карандашей в различных стадиях развития. Грегуар, громадный, кованный из
чугунной чушки жук-рогач, посредством которого дедушка стягивал, зацепив
каблуком (голодной хваткой впивались в него отполированные жвала), сперва
один кавалерийский сапог, за ним другой, таращился, нелюбимый, из-под
кожаной челки кожаного кресла. Единственной чистой вещью в комнате была
копия "Карточного замка" Шардена, которую она как-то поместила на каминную
доску (пусть озонирует твое жуткое логово, -- сказала она): ясно видные
карты, ярко освещенные лица, прелестный коричневый фон.
снова Клодина выскользнула из смежной комнаты. Он сообщил ей, что уходит, и
попросил постелить ему на кабинетном диване. Потом подобрал с полу шляпу и
спустился по лестнице, дожидаться машины.
коньяком, который помог ему пережить этот день. Было также очень тихо --
тише обычного. Старомодные, благообразные фасады домов насупротив -- через
булыжную улочку -- лишились большей части своих огней. Знакомый ему человек,
бывший член парламента, смирный зануда, имевший привычку прогуливать в
сумерках парочку одетых в пальто вежливых таксов, тому два дня выехал из
пятидесятого номера в грузовике, уже набитом другими арестантами. Видно,
Жаба решил сделать свою революцию сколь возможно традиционной. Машина
запаздывала.
Александер, ассистент лектора по биодинамике, которого Круг никогда не
встречал. Этот Александер целый вечер собирал людей, а президент пытался
дозвониться до Круга почти с самого полудня. Шустрый, деятельный,
расторопный господин, д-р Александер был одним из тех, кто в годину бедствий
прорастает из тусклой безвестности, чтобы в дальнейшем процвести пропусками,
допусками, купонами, автомобилями, связями и списками адресов.
Университетские шишки беспомощно съежились, и уж разумеется, никакое
подобное сборище не было бы возможным, когда бы эволюция не породила на
периферии их вида этого совершенного организатора, -- счастливая мутация,
едва ли не предполагающая скромного посредничества потусторонней силы. В
двусмысленном свете завиделась эмблема нового правительства (замечательно
схожая с раздавленным и расчлененным, но все еще ерзающим пауком) на красном
флажке, прикрепленном к капоту, когда официально санкционированный
автомобиль, добытый вскормленным нашей средой кудесником, притормозил у
бордюра, зацепив его целеустремленной покрышкой.
румяный, весьма белокурый, весьма ухоженный господин лет тридцати с фазаньим
перышком на красивой зеленой шляпе и с тяжелым опаловым перстнем на
безымянном персте. Руки его, до чрезвычайности белые и мягкие, привольно
лежали на рулевом колесе. Из двух (?) персон на заднем сиденье Круг опознал
лишь одну -- Эдмунда БЈре, профессора французской литературы.
grand désespoir de ma femme. Comment va la vôtre?
---- (он не мог вспомнить имени этого французского генерала -- честного,
хоть несколько и ограниченного исторического деятеля, доведенного до
самоубийства оболгавшими его политиканами).
"Les morts, les pauvres morts ont de grandes douleurs. Et quand Octobre
souffle"----
затем бросил на него быстрый взгляд и снова уставился прямо вперед.
спасителем. Судьба нашей Альма Матер в достойных руках.
завуалированный намек на то, что Правитель, в просторечии именуемый Жабой,
был его одноклассником, -- но это было бы слишком глупо.
остановили трое солдат, двое полицейских и поднятая рука бедняги Теодора
Третьего, который вечно нуждался в попутной машине или -- выйти в одно
местечко, учитель; но д-р Александер указал им на красный с черным флажок,
вследствие чего они откозыряли и отступили во тьму.
vagues времени. Всего-навсего одна живая душа и встретилась им -- молодой
человек, возвращавшийся домой с несвоевременного и, видимо, скверно
окончившегося костюмированного бала: он был наряжен русским мужиком --
вышитая рубаха, вольно свисающая из-под опояски с кистями, culotte
bouffante, мягкие малиновые сапоги и часы на запястье.
профессор БЈре. Другая -- анонимная -- личность на заднем сиденье
пробормотала нечто неразличимое и сама же себе ответила -- утвердительно, но
столь же невнятно.
поскольку, что называется, шмукнулся берцовый колпак нижней кутузки. Если вы
сунете руку в мой правый карман, профессор, там есть папиросы.
имеются.
пошарить, затем другой. Затем, немного помедлив, снова правой.
-- А вы, профессор, не только не курильщик -- и не только, как всякий знает,
человек гениальный, -- но еще и (быстрый взгляд) исключительно счастливый
игрок."
английский, который, как было ему известно, Круг понимал, и на котором он
говорил совсем как француз из английской книжки, истина ли, што, как я был
информирован в надежных источниках, смешенный chef государства был схвачен с
парой еще каких-то типов (когда автору надоедает, или он отвлекается) где-то
в горах и расстрелян? Но нет, я в это верить не могу, -- это есть слишком
страшенно (когда автор спохватывается).
родном языке. -- Нынче легко расползаются разного рода уродливые слухи и
хоть, известное дело, domusta barbarn kapusta [чем баба страшнее, тем и
вернее], я все же думаю, что в данном случае, -- он приделал к фразе
приятный смешок, и опять наступило молчание.
когда-то римляне, снится ночами что-то совсем иное, чем бренным созданиям,
попирающим твои мостовые. О ты, чужой город! У каждого из твоих камней
столько же древних воспоминаний, сколько пылинок в пыли. Каждый из серых
твоих и тихих камней видел, как вспыхнули длинные волосы ведьмы, как
растерзали бледного астронома, как нищий бил нищего в пах, -- и королевские
кони выбивали из тебя искры, и денди в коричневом и поэты в черном
укрывались в кофейнях, пока истекал ты помоями под веселое эхо:
"поберегись!". Город снов, изменчивый сон, о ты, гранитный подкидыш эльфов.
Маленькие лавчонки заперты в ясной ночи, мрачные стены, ниша, которую делят
бездомный голубь и изваянье епископа, роза собора, злопыхающая горгулья,
гаер, бьющий Христа по лицу, -- безжизненная резьба и смутная жизнь,
смешавшие свои оперенья... Не для колес безумных от бензина машин строились
твои узкие и неровные улицы, -- и когда, наконец, машина встала, и
громоздкий Блре выплыл наружу в кильватере своей бороды, сидевший с ним
Контровский Владимир
Володихин Дмитрий
Земляной Андрей
Корнев Павел
Куликов Роман
Посняков Андрей