Чтение 6–й страницы книги ~В окопах Сталинграда~

выезжал из села, немцы перешли в атаку - десятка два танков и мотопехота,
машин с полсотни. По пути Игоря обстреляли, ранили лошадь. Откуда у него
царапина на щеке, он и сам не знает, он ничего не чувствовал.

Пересекаем противотанковый ров. Громадными зигзагами тянется он по полю,
теряясь где-то за горизонтом. Земля еще свежая,- видно, недавно работали.
Траншеи чистенькие, аккуратные, растрассированные по всем правилам,
старательно замаскированные травой. Трава зеленая, не успела еще высохнуть.

Все это остается позади - громадное, ненужное, никем не использованное.

Так идем целый день. Иногда присаживаемся где-нибудь в тени под дубом.
Потом опять подымаемся, шагаем по сухой, серой дороге. Воздух дрожит от
жары. Одолевает пыль. Проведешь рукой по лбу - рука черная. Тело все чешется
от пота. Гимнастерки у бойцов мокрые насквозь, портянки тоже. Даже курить не
хочется. Неистово звенят кузнечики.

В каком-то селе бабы говорят, что час тому назад проехали немцы. Машин
двадцать. А вечером мотоциклистов видимо-невидимо. И всё туда, за лес.

Положение осложняется. С повозками приходится расстаться. Снимаем
пулеметы, патроны раздаем бойцам на руки. Часть продуктов тоже оставляем,
ничего не поделаешь.

Ночью идет дождь, мелкий, противный.

На рассвете наталкиваемся на полуразрушенные сараи - каменные, без крыш,
только стропила торчат. По-видимому, здесь когда-то была птицеферма: кругом
полно куриного помета. День начинается пасмурный, сырой. Мы озябли, в
сапогах хлюпает, губы синие. Но костров разжигать нельзя, сараи
просматриваются издалека.

Я не успеваю заснуть под натянутой Валегой плащ-палаткой, как кто-то
носком сапога толкает меня в ноги.

- Занимай оборону, инженер... Фрицы.

Из-под палатки видны только сапоги Ширяева, собранные в гармошку, рыжие
от грязи. Моросит дождь. Сквозь стропила видно серое, скучное небо.

- Какие фрицы?

- Посмотри - увидишь.

Ширяев протягивает бинокль. Цепочка каких-то людей движется параллельно
нашим сараям километрах в полутора от нас. Их немного - человек двадцать.
Без пулеметов,- должно быть, разведка.

Ширяев кутается в плащ-палатку.

- И чего их сюда несет? Дороги им мало, что ли? Вот увидишь, сюда попрут,
к сараям...

Подходит Игорь.

- Будем жесткую оборону занимать? А? Комбат?

Он тоже, по-видимому, спал,- одна щека красная и вся в полосках. Ширяев
не поворачивает головы, смотрит в бинокль.

- Уже... Подумали, пока вы изволили дрыхнуть. Люди расположены, пулеметы
расставлены. Так и есть... Остановились.

Беру бинокль. Смотрю. Немцы о чем-то совещаются, стекла бинокля мокры от
дождя, видно плохо. Приходится все время протирать. Поворачивают в нашу
сторону. Один за другим спускаются в балочку. Возможно, решили идти по
балке. Некоторое время никого не видно, потом фигуры появляются. Уже ближе.
Вылезают из оврага и идут прямо по полю.

- Огня не открывать, пока не скажу,- вполголоса говорит Ширяев.-Два
пулемета я в соседнем сарае поставил, оттуда тоже хорошо...

Бойцы лежат вдоль стен сарая у окон и дверей. Кто-то без гимнастерки, в
голубой майке и накинутой плащ-палатке взгромоздился на стропила.

Цепочка идет прямо на нас. Можно уже без бинокля разобрать отдельные
фигуры. Автоматы у всех за плечами,- немцы ничего не ожидают. Впереди
высокий, худой, в очках,- должно быть, командир. У него нет автомата и на
левом боку пистолет; у немцев он всегда на левом боку. Слегка переваливается
при ходьбе,- видно, устал. Рядом - маленький, с большим ранцем за спиной.
Засунув руки за лямки, он курит коротенькую трубку и в такт походке кивает
головой, точно клюет. Двое отстали. Наклонившись, что-то рассматривают.

Игорь толкает меня в бок.

- Смотри... видишь?

В том месте, где появилась первая партия немцев, опять что-то движется.
Пока трудно разобрать что - мешает дождь.

И вдруг над самым ухом:

- Огонь!

Передний, в очках, тяжело опускается на землю. Его спутник тоже. И еще
несколько человек. Остальные бегут, падают, спотыкаются, опять поднимаются,
сталкиваются друг с другом.

- Прекратить!

Ширяев опускает автомат; щелкают затворы. Один немец пытается переползти.
Его укладывают. Он так и застывает на четвереньках, потом медленно валится
на бок. Больше ничего не видно и не слышно. Так длится несколько минут.

Ширяев поправляет сползшую на затылок пилотку.

- Дай закурить.

Игорь ищет в кармане табак.

- Сейчас опять полезут.

Он вытягивает рыжую круглую коробку с табаком. Немцы в таких носят масло
и повидло.

- Ничего, перекурить успеем. С цигаркой все-таки веселее.- Ширяев
скручивает толстенную, как палец, цигарку.- Интересуюсь, есть ли у них
минометы? Если есть, тогда...

Разорвавшаяся в двух шагах от сарая мина не дает ему окончить фразу.
Вторая разрывается где-то за стеной, третья прямо в сарае.

Обстрел длится минут пять. Ширяев сидит на корточках, прислонившись
спиной к стенке. Игоря мне не видно. Мины летят сериями по пять-шесть штук.
Потом перерыв в несколько секунд, и снова пять-шесть штук. Рядом кто-то
стонет, высоким, почти женским голосом. Потом вдруг сразу тишина.

Я приподнимаюсь на руках и выглядываю в окно. Немцы бегут по полю прямо
на нас.

- Слушай мою команду!..

Ширяев вскакивает и одним прыжком оказывается у пулемета.

Три короткие очереди. Потом одна подлиннее.

Немцы исчезают в овраге. Мы выводим бойцов из сараев, они окапываются по
ту сторону задней стенки. В сараях оставляем только два пулемета,- этого
пока достаточно. У нас уже четверо раненых и шестеро убитых.

Опять начинается обстрел. Под прикрытием минометов немцы вылезают из
оврага. Они успевают пробежать метров двадцать, не больше. Местность
совершенно ровная, укрыться им негде. Поодиночке убегают в овраг.
Большинство так и остается на месте. На глинистой, поросшей бурьяном земле
одиноко зеленеют бугорки тел.

После третьего раза немцы прекращают атаки. Ширяев вытирает рукавом
мокрый от дождя и пота лоб.

- Сейчас окружать начнут... Я их уже знаю.

В окно влезает Саврасов. Он страшно бледен. Мне даже кажется, что у него
трясутся колени.

- В том сарае почти всех перебило...- Он с трудом переводит дыхание.-
Осколком повредило пулемет... По-моему...- Он растерянно переводит глаза с
комбата на меня и опять на комбата.

- Что - "по-моему"? - резко спрашивает Ширяев.

- Надо что-то... этого самого... решать...

- Решать! Решать! И без тебя знаю, что решать... Сколько человек вышло из
строя?

- Я еще... не... не считал.

- Не считал...

Ширяев встает, подходит к задней стене сарая. Сквозь разрушенное окно
видно ровное, однообразное поле без единого кустика.

- Ну что ж? Двигаться будем, а? Здесь не даст житья...

Поворачивается. Он несколько бледнее обычного.

- Который час? У меня часы стали. Игорь смотрит на часы.

- Двадцать минут двенадцатого.

- Давайте тогда...- Ширяев жует губами.- Только пулеметом одним придется
пожертвовать. Прикрывать нас надо.

Оказывается, из пулеметчиков один Филатов остался. Кругликов убит,
Севастьянов ранен. Ширяев обводит глазами сарай.

- А Седых. Где Седых?

- Вон на стропилах сидит.

- Давай сюда!

Парень в майке, ловко повиснув на руках, легко спрыгивает на землю.

- Пулемет знаешь?

- Знаю,- тихо отвечает парень, почти не шевеля губами.

Он смотрит прямо на Ширяева не мигая.

Лицо у него совсем розовое, с золотистым пушком на щеках. И глаза совсем
детские - веселые, голубые, чуть-чуть раскосые, с длинными, как у девушки,
ресницами. С таким лицом голубей еще гонять и с соседскими мальчишками
драться. И совсем не вяжутся с ним - точно спутал кто-то - крепкая шея,
широкие плечи, тугие, вздрагивающие от каждого движения бицепсы. Он без
гимнастерки. Ветхая, вылинявшая майка трещит под напором молодых мускулов.

- А где гимнастерка? - Ширяев сдерживает улыбку, но спрашивает все-таки
по-комбатски грозно.

- Вшей бил, товарищ комбат... А тут как раз эти... фрицы... Вон она, за
пулеметом...- И он смущенно ковыряет мозоль на широкой загрубелой ладони.

- Ладно, а немецкий знаешь?

- Что? Пулемет?

- Конечно, пулемет. О пулеметах сейчас говорим.

- Немецкий хуже... но думаю, как-нибудь...- и запинается.