пояснил: - На могильном камне могут, допустим, написать, что ты вылетел в
Канне из машины твоей девушки. Или спрыгнул за борт трансатлантического
лайнера. Но я убежден, что подлинная причина смерти достоверно известна в
более осведомленных сферах. - Форд вдруг замолчал. - Тебе не холодно,
Корин? - спросил он заботливо.
- Нет.
- Не скучно слушать? Это долгая история.
- Нет, - ответила она.
Форд кивнул. Он подышал на руки, потом положил их на стол.
- Жила во Флориде одна женщина, - начал он свой рассказ, - она
приходила на бега каждый вечер. Женщине этой было далеко за шестьдесят.
Волосы ярко-рыжие от хны, лицо сильно накрашено. Вид измученный и все
такое, но сразу видно, что когда-то была хороша. - Он снова подышал на
руки. - Звали ее миссис Риццио. Она была вдова. Всегда носила серебристую
лису, даже в жару.
Однажды вечером, на бегах, я спас ее деньги, много денег - несколько
тысяч долларов. Она была пьяна почти до бесчувствия. Миссис Риццио в
благодарность захотела что-нибудь для меня сделать. Сперва надумала
отправить к дантисту. (В то время мой рот зиял пустотами. Я посещал
врачей, но редко. А когда мне было четырнадцать, один коновал в Расине
взял да и выдрал мне почти все зубы.) Я вежливо отказался, объяснив, что
днем хожу в школу и что мне некогда. Миссис Риццио безумно огорчилась.
По-моему, ей хотелось, чтобы я стал киноартистом.
Я решил, что на том все и закончится, но не тут-то было. Она
придумала кое-что поинтереснее, - сказал Форд. - Тебе правда не холодно,
Корин?
Корин покачала головой.
Он кивнул и как-то уж очень глубоко вздохнул. Потом, на выдохе,
объяснил:
- Всякий раз, встречаясь со мной на бегах, она стала совать мне в
руку небольшие белые полоски бумаги. Писала она всегда зелеными чернилами,
очень мелким, но разборчивым почерком. Просто печатала.
На первой полоске, которую она мне дала, сверху было написано:
"Уильям Батлер Йейтс", под фамилией - название: "Остров на озере
Иннисфри", а ниже - выписанное целиком стихотворение.
Нет, я не подумал, что это шутка. Я решил, что у нее не все дома. Но
стихотворение прочитал, - говорил Форд, поглядывая на Корин, - прочитал
при свете прожекторов. А потом, черт его знает почему, выучил.
Я бормотал его себе под нос, дожидаясь начала бегов. И внезапно
красота захватила меня. Я до того разволновался, что после первого забега
ушел.
Я спешил в аптеку, потому что знал, что там есть словари. Мне не
терпелось узнать, что такое "лозняк", "топь", "коноплянка". Я не мог
ждать.
Форд третий раз дыхнул в продолговатые ладони.
- Миссис Риццио приносила мне по стихотворению каждый вечер, -
говорил он, - я запомнил или выучил все. Она давала мне только хорошие
стихи. Для меня навсегда останется загадкой, почему она, с ее поэтическим
вкусом, хотела, чтобы я играл в кино. Не исключено, что она просто ценила
деньги. Но, так или иначе, от нее я узнал все лучшее, что есть у
Кольриджа, Йейтса, Китса, Вордсворта, Байрона, Шелли. Немного из Уитмена.
Кое-что Элиота.
Я ни разу не поблагодарил миссис Риццио. Ни разу не сказал, как много
значат для меня стихи. Я опасался, что чары рассеются - все это казалось
мне волшебством.
Я понимал, что обязан что-то предпринять, пока не закрылись бега. Я
не хотел с окончанием сезона лишиться стихов. Мне не приходило в голову,
что я могу сам порыться в публичной библиотеке. В моем распоряжении была и
школьная библиотека, но я не улавливал связи между школой и поэзией.
Я ждал до последнего дня, а потом спросил, где миссис Риццио берет
стихи.
Она была очень добра. Пригласила меня к себе домой, чтобы я мог
посмотреть ее книги. В тот же вечер я поехал с ней. Сердце у меня до того
колотилось, что я боялся вылететь из машины.
На следующий день после того, как я увидел книги, мне предстояло
сказать боссу, поеду ли я вместе с ним в Майами после экзаменов. Я должен
был через неделю получить свидетельство об окончании школы. В Майами я
решил не ехать. Миссис Риццио предложила мне пользоваться ее библиотекой,
когда захочу. Жила она в Таллахасси, и я прикинул, что на попутках туда не
больше часа. Я бросил работу.
Школа осталась позади, я стал ежедневно проводить у миссис Риццио
часов по восемнадцать-девятнадцать, не меньше.
Так продолжалось два месяца, пока от перенапряжения у меня не сдали
глаза. Очков я тогда не носил, а зрение было никудышное. Левый глаз почти
перестал видеть.
Но в библиотеку к миссис Риццио я все равно приходил. Боялся, что она
перестанет меня пускать, если узнает, что я совсем не разбираю слов. В
общем, я ей просто не сказал о глазах. Недели три я сидел в библиотеке с
раннего утра до позднего вечера над раскрытой книгой, опасаясь, что
кто-нибудь войдет и увидит меня.
Так я начал писать стихи сам.
Я писал слов по восемь-десять на листке бумаги очень крупными
буквами, чтобы было легко читать. Занимался я этим около месяца и заполнил
два небольших дешевых блокнота. Потом я вдруг все бросил. Без определенной
причины. Думаю, больше из-за того, что меня угнетало собственное
невежество. Ну и, конечно, ослепнуть я тоже побаивался. У любого поступка
причин обычно бывает несколько. Короче говоря, бросил.
Дело было в октябре. Я поступил в университет.
Судя по интонации, рассказ Форда то ли близился к концу, то ли уже
завершился. Он улыбнулся Корин.
- Ты все еще похожа на школьницу, Корин. Посмотри на свои руки.
Корин, как примерная ученица, сидела, сложив перед собой руки на
столе.
- Видишь ли... - вдруг сказал он и замолчал.
Корин не пришла на выручку. Форд был вынужден договорить.
- Видишь ли, - повторил он, не сводя глаз с ее сложенных рук, - семь
с половиной лет в моей жизни не было ничего, кроме поэзии. А до этого, -
он замялся, - годы и годы неустроенности. Еще - недоедание. Ну и
"Мальчики-разбойники". - Форд опять замолчал, и Корин подумала, что он
решил прямо сказать о том, что ему приспособиться к жизни было труднее,
чем другим. Но он снова стал излагать факты. Говоря о себе, он избегал
поэзии.
- Я никогда не брал в рот спиртного, - сказал он очень спокойно,
словно признался в чем-то совсем заурядном. - Не потому, что моя мать была
алкоголичкой. Я и не курил. Когда я был совсем маленький, кто-то сказал
мне, что от алкоголя и табака притупляются вкусовые ощущения. По-моему, я
до сих пор остаюсь в плену детских предрассудков. - Тут Форд выпрямился.
Движение было едва заметное. Но от Корин оно не укрылось. Форд впервые
показал, что следит за собой. Он тем не менее продолжал дальше, причем без
натуги. - До сих пор, покупая билет на поезд, я удивляюсь, что должен
платить полную цену. Я чувствую, что меня провели, надули, когда у меня в
руке обычный взрослый билет. Мне было пятнадцать, а мать все еще говорила
кондукторам, что мне нет двенадцати.
Мельком взглянув на часы, Форд заметил:
- Мне, к сожалению, пора, Корин. Был очень рад повидать тебя.
Корин откашлялась,
- Ты можешь... можешь прийти ко мне домой в пятницу вечером? -
торопливо спросила она и добавила: - У меня будут самые близкие друзья.
Если раньше Форд и не успел понять, что Корин любит его, то сейчас
наверняка понял и окинул ее быстрым взглядом, который весьма трудно
описать, но зато легко проанализировать задним числом. Этот взгляд не
содержал открытого предостережения, но все же намекал: "Не стоит ли
поосторожней? Со мной, и вообще?" Совет мужчины, любившего что-то, сейчас
не существенное, или подозревающего самого себя в добровольной или
вынужденной утрате неких свойств, имеющих необычайное, почти мистическое
значение.
Корин пренебрегла взглядом и полезла в сумку.
- Я напишу адрес, - сказала она, - пожалуйста, приходи. Конечно, если
можешь.
- Обязательно приду, - согласился он.
Неделя, потянувшаяся в ожидании новой встречи с Фордом, показалась
Корин необычной и утомительной, - она с волнением, но охотно занималась
переоценкой собственной внешности, в результате чего сочла свой красивый,
с высокой переносицей нос слишком крупным, а ладную, пропорциональную
фигуру - костистой и безобразной. Она все время читала стихи Форда.
Обеденный перерыв она неизменно проводила в цокольном этаже у "Брентано",
разыскивая литературные журналы, которые могли поместить на своих
страницах стихи или статьи о стихах ее возлюбленного. После работы она
доходила до того, что читала со словарем получившее теперь известность, а
когда-то не к месту опубликованное во французском дамском журнале "Madame
Chic" [ "Мадам Шик" (фр.) ], эссе Жида о Форде - "Cha o ... e fi "
[ "Песня... наконец" (фр.) ].
В десять часов того самого вечера, когда Форд должен был прийти, у
Корин зазвонил телефон. Попросив кого-то приглушить патефон, она выслушала
его извинения: Форд сказал, что не сумел выбраться. Он объяснил Корин, что
работает.
- Понимаю, - ответила она и затем, не удержавшись, спросила: - а ты
еще долго будешь работать?
- Не знаю, Корин. Я только разошелся.
- А-а, - протянула она.
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Каргалов Вадим
Русанов Владислав
Пехов Алексей
Афанасьев Роман